вошел в ту минуту, когда Луиза рассматривала чей-то портрет, который она
поспешно спрятала; он пожелал его посмотреть. Желая укротить бурное отчаяние
пробудившейся ревности, Луиза показала портрет юного Кант-Круа и не без слез
поведала печальную повесть своей любви, столь чистой и столь жестоко
прерванной. Не готовилась ли она нарушить верность мертвецу или думала
создать Люсьену соперника в этом портрете? Люсьен был чересчур молод, чтобы
изучать свою возлюбленную, отчаяние его было наивным, ибо она открывала
военные действия, в ходе которых женщина вынуждает мужчину пробить брешь в
более или менее искусно возведенных укреплениях своей щепетильности.
Рассуждения о долге, о приличиях, о религии - своего рода крепости, за
которыми укрывается женщина, и она любит, чтобы их брали приступом.
Простодушный Люсьен не нуждался в подобных уловках; он готов был сражаться
без всяких ухищрений.
вечером, желая покончить с г-ном де Кант-Круа, и взгляд, брошенный им на
Луизу, говорил, что его страсть дошла до предела.
поэту о стихах, обещанных им для первой страницы ее альбома, и в
медлительности Люсьена пыталась найти причину для размолвки. Но что сталось
с нею, когда она прочла следующие стансы, разумеется, показавшиеся ей
прекраснее лучших стансов аристократического поэта Каналиса!
страстной, Признанье тайное владычицы прекрасной:
перстами
с огнем, вызвало слезы на глазах Люсьена; она успокоила его, впервые
поцеловав в лоб. Решительно Люсьен был великим человеком, и она желала
заняться его образованием; она уже мечтала обучить его итальянскому и
немецкому, придать лоск его манерам; она изыскивала причины держать его при
себе неотлучно к досаде докучливых поклонников. Как занимательна стала ее
Жизнь! Ради своего поэта она опять обратилась к музыке и открыла ему мир
звуков; она сыграла для него несколько прекрасных вещей Бетховена и привела
его в восхищение; счастливая его радостью, заметив, что он буквально
изнемогает, она лукаво сказала:
Люсьена отобедать у нее, втроем с г-ном Де Баржетоном. Несмотря на такую
предосторожность, весь город узнал о событии и счел его столь невероятным,
что всякий спрашивал себя: "Неужто это правда?" Шум поднялся страшный.
Многим казалось, что общество накануне гибели. Другие кричали:
при роженицах, не кто иная, как г-жа Шардон, мать, как он выразился,
Шатобриана из Умо. Выражение это было подхвачено, как острота. Г-жа де
Шандур первая прибежала к г-же де Баржетон.
Ведь та самая госпожа Шарлотта, что два месяца назад принимала у моей
невестки,- мать этого щелкопера!
вид,- мудреного нет! Ведь она вдова аптекаря? Печальная судьба для девицы де
Рюбампре! Вообразите, что мы с вами очутились бы без единого су... На что
стали бы мы жить? Как прокормили бы вы своих детей?
Возвышенные души всегда склонны возводить несчастье в добродетель. Притом в
упорстве творить добро, когда это вменяется в преступление, таится
неодолимый соблазн: в невинности есть острота порока. Вечером салон г-жи де
Баржетон был полон ее друзей, собравшихся пожурить ее. Она выказала всю
язвительность своего ума: она сказала, что ежели дворянство не может дать ни
Мольера, ни Расина, ни Руссо, ни Вольтера, ни Масильона, ни Бомарше, ни
Дидро, надобно мириться с обойщиками, часовщиками, ножовщиками, дети которых
становятся великими людьми. Она изрекла, что гений всегда благороден. Она
распушила дворянчиков за то, что они плохо понимают, в чем их истинные
выгоды. Короче, она наговорила много всякого вздора, и люди менее наивные
догадались бы, что было тому причиной, но присутствующие лишь воздали честь
оригинальности ее ума. Итак, она отвратила грозу пушечными выстрелами. Когда
Люсьен, впервые званный на ее вечер, вошел в старую, поблекшую гостиную, где
играли в вист за четырьмя столами, ему оказан был г-жою де Баржетон лестный
прием, и она, как королева, привыкшая повелевать, представила его своим
гостям. Она назвала управляющего косвенными налогами господином Шатле и
чрезвычайно смутила его, дав понять, что ей известно о незаконном
происхождении частицы дю. С того вечера Люсьен был насильственно введен в
общество г-жи де Баржетон, но он был принят, как вещество ядовитое, и каждый
поклялся изгнать его, применив в качестве противоядия дерзость. Несмотря на
победу, владычество Наис поколебалось: объявились вольнодумцы, покушавшиеся
восстать. По наущению г-на Шатле коварная Амели, она же г-жа де Шандур,
решила воздвигнуть алтарь против алтаря и стала принимать у себя по средам.
Но салон г-жи де Баржетон был открыт каждый вечер, а люди, посещавшие его,
были так косны, так привыкли смотреть на одни и те же обои, играть в тот же
триктрак, видеть тех же слуг, те же канделябры, надевать плащи, калоши,
шляпы все в той же прихожей, что любили ступени лестницы не менее, нежели
хозяйка дома.
Александр де Бребиан.
поучительным замечанием:
Дюкло, Гримма, Кребильона, людей без положения, как и этот стихоплет из Умо,
но они не принимали сборщиков податей, каковым в сущности является господин
Шатле.
прием. Почувствовав общую враждебность, управляющий косвенными налогами,
поклявшийся с той поры, когда г-жа де Баржетон назвала его Шатле, добиться
ее благосклонности, вошел в интересы хозяйки дома; он поддержал юного поэта,
объявив, что они друзья. Этот великий дипломат, которым так опрометчиво
пренебрег Наполеон, обласкал Люсьена, назвавшись его другом. Чтобы ввести
поэта в общество, он дал обед, на котором присутствовали префект,
главноуправляющий государственными сборами, начальник гарнизона, директор
морского училища, председатель суда,- короче, все власти. Бедного поэта так
чествовали, что всякий другой, только не юноша в двадцать один год, конечно,
заподозрил бы в столь щедрых похвалах дурачество! За десертом Шатле попросил
своего соперника прочесть оду "Умирающий Сарданапал" - последний его шедевр.
Выслушав оду, директор коллежа, мужчина, равнодушный ко всему, захлопал в
ладоши у объявил, что Жан-Батист Руссо не сочинил бы лучше. Барон Сикст
Шатле рассудил, что поздно или рано стихотворец зачахнет в тепличной
атмосфере похвал или же, опьяненный преждевременной славой, позволит себе
какую-либо дерзкую выходку и, натурально, опять впадет в ничтожество. В
ожидании кончины гения он, казалось,
как ловкий плут, он составил план действий и зорко следил за каждым шагом
влюбленных, подстерегая случай погубить Люсьена. С той поры и по Ангулему и
по всей округе пошла глухая молва о существовании великого человека в
Ангумуа. Все пели хвалы г-же де Баржетон за ее заботы об этом орленке. Но
коль скоро поведение ее было одобрено, она пожелала добиться полного
признания. Она раструбила по всему департаменту, что дает вечер с мороженым,
пирожным и чаем - великое новшество в городе, где чай продавался только в
аптеках, как средство от расстройства желудка. Цвет аристократии приглашен
был послушать великое творение, которое должен был прочесть Люсьен. Луиза
утаила от своего друга, с каким трудом она преодолела все препятствия, но
она обронила несколько слов о заговоре, составленном против него светом; ибо
она не желала оставить юношу в неведении о тех опасностях, какие неминуемо
подстерегают гениальных людей на поприще, чреватом препонами, неодолимыми
для малодушных. Победой она воспользовалась для назидания. Беломраморными
руками она указала ему на Славу, покупаемую ценою непрерывных страданий, она
говорила ему, что неизбежно для поэта взойти на костер мученичества, она
намаслила самые лучшие свои тартинки и сдобрила их самыми пышными
выражениями. То было подражание импровизациям, которые достаточно испортили
роман "Коринна". Луиза, восхитившись собственным красноречием, еще более
полюбила вдохновившего ее Вениамина; она советовала ему смело отречься от
отца, принять благородное имя де Рюбампре, пренебречь шумом, который по сему
случаю подымется, ибо король, конечно, узаконит перемену имени. Она в
родстве с маркизой д'Эспар, урожденной де Бламон-Шоври, дамой чрезвычайно
влиятельной в придворных кругах. Луиза берется исходатайствовать эту
милость. При словах "король", "маркиза д'Эспар", "двор" Люсьен загорелся,
как фейерверк, и необходимость этого крещения была доказана.
свершится, тем скорее будет признано. Она вскрыла последовательно, один за
одним, все слои общества и вместе с поэтом сосчитала ступени, через которые
он сразу перешагнет, приняв это мудрое решение. В одно мгновение она
принудила Люсьена отречься от плебейских идей о несбыточном равенстве в духе
1793 года,
Давида. Она указала на высший свет, как на единственную арену его
Акунин Борис
Прозоров Александр
Аникина Наталья
Андреев Николай
Суворов Виктор
Посняков Андрей