догадливо прояснел взором и тихо засмеялся.
колготок.
Внутри на бархатной красной подкладке лежал счет.
бумажник. - Юмористы!
находишь?
поспешил за женой.
голубизной. Мокрое шоссе сверкало, как полированный шведский гранит.
склонился над картой. - Пока прямо, а потом будет развилка.
складчатых жил возникла ошеломительно внезапно. Полускрытое завесой
разорванных туч солнце заливало ее расходящимися струями, тонко высветив
строгий прямоугольник крепостной стены. Легендарный замок, служивший
альбигойцам чем-то вроде обсерватории, открылся сразу же после дорожного
знака с изогнутой стрелкой. Поворотик оказался и вправду лихой, круче
некуда. Судя по изрядно помятой жестяной полосе ограждения, далеко не
каждому удавалось избежать здесь острых ощущений. Игорь Александрович и
сам едва успел вывернуть руль. Даже дыхание перехватило от неожиданности.
Впрочем, он скоро оправился и, прибавив газу, уверенно повел машину по
безупречно прямой асфальтовой ленте, только полосатые столбики зарябили,
словно риски стальной рулетки. Сужаясь в иглу где-то у самого подножия,
она то колюче вспыхивала, выходя из пятнистой тени, то угасала.
неизбежное, как судьба. Заслонившая волнистые дали громада излучала
неодолимую магнитную силу. Властно выпрямив окружающее пространство, а
вместе с ним и дорогу, она само солнце удерживала на привязи струнных
лучей. Оттого, наверное, и длился нескончаемый день, полыхая тяжелым
сиянием, надрывно и монотонно позванивая в ушах.
дверцу, критически оглядел пропыленный склон. Теряясь в бурьяне, светлой
жилкой вилась над обрывом узенькая тропа.
посмотрела наверх.
наиподробнейше все разглядеть. - Он извлек из футляра бинокль. - Хочешь?
Или тебе необходимо отметиться на верхотуре?
посмотреть, как жрецы в древности наблюдали за солнцем. Это же второй
Стоунхендж... Грех упустить такой случай.
проспектам? Они тебе чего хочешь насочиняют ради рекламы... Не советую,
Люда, право слово. Да и солнце зайдет, пока ты вскарабкаешься. - Игорь
Александрович лихо отпасовал банку из-под пива, которая, громыхая и
крутясь, понеслась по асфальту. - Не будь дурочкой. Что тебе, больше всех
надо?
подтверждали его правоту. Наезжавшие к Монсегюру туристы предпочитали
упиваться древностью, не утруждая ног.
Людмила Георгиевна, озирая циклопическую кладку, скупо прорезанную
непроглядными амбразурами. - А я руками потрогать хочу, погладить...
Понимаешь? - Она вернула бинокль и, упершись в бампер, потуже зашнуровала
кроссовки. - Не скучай.
протоптана со знанием дела, в обход скальных выступов и опасных крутостей.
А уж пахло на высоте так, что каждая клеточка переполнялась неизбывным
блаженством. Ради одного этого стоило забраться в такую даль. Травы тут
росли кучными пучками, пробиваясь из-под ноздреватых камней. Она с
нежданным волнением узнавала памятные по Синеди пижму и клевер, невольно
прощая отцу чудачества, так осложнявшие всем им жизнь. Впрочем, чаще все
же попадались незнакомые виды: какая-то седая полынь да пропыленные
насквозь колючки посреди шиферных осыпей. Встретились и похожие на паслен
мандрагоры, тоже белые от пыли. Она привозила нечто подобное в прошлом
году. Игорь еще ругался тогда из-за перевеса. Пытался доказать, чудак, что
не всем слабостям старых людей следует потакать. А если нет выбора, как
тогда? Если налицо мания, проявляющая себя в различных формах? При мысли о
том, какую физиономию скорчит муж, когда она возвратится с корневищем в
руках, Людмиле Георгиевне стало совсем весело. Конечно же она не намерена
снова копать вонючую мандрагору, которая вовсе не кричит при этом, как
пишут вруны-травознаи, но пучок душицы нарвать стоит. Во-первых,
совершенно немыслимый запах, а во-вторых, уж больно красиво. Куда там
хваленым розам да лилиям! В них нет того волшебства, которое незаметно
источают эти малюсенькие багряно-сиреневые цветки. Неповторимые в скромном
своем совершенстве.
С крутизной шутки плохи. Припав раз-другой к земле, Людмила вскоре
убедилась, что свободные руки отнюдь не роскошь, и выбросила цветы. Благо
их кругом вон сколько, можно нарвать на обратном пути.
Лакированным жучком, божьей коровкой виделся отсюда автомобиль. До
могучего основания, казалось, совсем близко, но нечего и мечтать было
залезть по меловому отвесу. Да и заросли ежевики защищали подходы лучше
любой колючей проволоки. Оставалось искать обход, осторожно переползая по
узенькой кромке.
авантюру, но вернуться с полдороги мешало самолюбие. На счастье, тропа
понемногу расширилась, и сковавший ее было ужас слегка разжал ледяные
тиски. Она сама не знала, как одолела последние метры, и, перекатившись
через преградившую путь глыбу, вползла на мощеный двор.
стебелек не колыхался. От сглаженного веками булыжника, заросшего жесткой
травой, излучалось разнеживающее тепло. Людмила Георгиевна перевернулась
на спину и, раскинув руки, устремилась в сверкающую беспредельность. Не
только взглядом из-под тяжелеющих век - всем существом. Она спала
считанные минуты, но пробудилась бодрая, отдохнувшая, без тени
захолодившего ее страха.
осматривать замок. Немногое могли поведать ее непробужденной душе вещие
камни. Встречая скатанные валуны, Люда Берсенева и не догадывалась о том,
что видит перед собой не что иное, как ядра, которые обрушили катапульты
крестоносцев на последний оплот мятежников в канун решающего штурма. Не
вычленяя в опутанных лебедой и чертополохом нагромождениях прихотливого
рисунка когда-то возвышавшихся здесь портиков и галерей, она прыгала с
кучи на кучу, вспугивая чутких ящерок.
сухо стрекотали цикады. Из главной солнечной двери, глядящей на
заснеженную макушку святого Варфоломея, косой предзакатный луч,
проскользнув сквозь визир глубокой бойницы, каплей стекал по грубо
обтесанным плитам. Замечая лишь разрозненные фрагменты молчаливой
мистерии, Людмила Георгиевна была бесконечно далека от того, чтобы
прочувствовать ее навеки утраченную суть. Боясь признаться себе, что
разочарована, она следила, как находит на землю вечерняя тень. Затрепетали
жухлые былинки под совиным ее крылом. Гробовой прохладой потянуло от стен,
сыростью подземелий дохнули засыпанные руины.
- Скоро станет совсем темно".
тайных знаках, которые ненароком надеялась отыскать. Метившие известковые
блоки где-то под мохом, а может, и в толще земной, они померкли с
последним лучом обрушенного в горный провал светила. Зябким шелестом
крапивы и лопухов встрепенулся оживший ветер. Зашуршало, завыло в аркадах
на басовитой тоскливой струне, ожило в невидимых глазу пустотах ворчливое
барабанное эхо. И зацарапал песок по брусчатке, и затрещали кусты,
осыпаясь колючими семенами.
холодеющий воздух, Людмила Георгиевна кинулась к пролому в стене. Больше
всего на свете она боялась остаться в этом прибежище ночных призраков.
Шарахнувшись от зловещего просверка сигаретной фольги, она больно
подвернула ногу и вдруг заплакала, преисполнясь жалостью к себе, смутным
раскаянием и обидой.
как обозначились скуповатым лоском какие-то фигуры в кромешном мраке
грота.
Пережитый недавно испуг, который она все же сумела преодолеть, не шел ни в
какое сравнение с внезапно закрутившим ее гальваническим смерчем. Увидев
на лбу ближайшего к ней великана широко распахнутый циклопий глаз,
блеснувший сумрачной глубиной, она почувствовала, что у нее заживо
вырывают сердце. Где-то на последней грани сознания услышала краткий обмен
Буджолд Лоис
Березин Федор
Флинт Эрик
Афанасьев Роман
Ибсен Генрик
Махров Алексей