45
жение, начали на ходу выпрыгивать из вагона, напутствуемые соболезнованием,
сочувствием и оханьем наших радушных хозяев.
Было около десяти часов вечера, когда мы, стоя у полотна железной дороги, в
полуверсте от станции, с тоскою молча наблюдали, как медленно удалялся наш
поезд, пока его не скрыла ночная мгла. Сделалось жутко и мучительно грустно.
Резкий, порывистый, холодный ветер, взметавший сухую пыль и пронизывавший
насквозь, еще более усиливал тоскливость настроения. Мои спутники приуныли и
видимо пали духом. Отчаяние одолевало нами. Перед нами казалось было два выхода:
незаметно пробраться на станцию и там ожидать прихода поезда или эшелона и с
ними ехать дальше, или же -- отправиться в город, переночевать там, а затем
пешком или на подводе обойдя Александровск, выйти на железную дорогу. Поездка в
Александровск нас никак не привлекала. Ходили слухи, что там хозяйничает
военно-революционный комитет, едущие подвергаются тщательному осмотру, а
подозрительные арестовываются. Обычно обыскиваемых раздевают до гола, мужчин и
женщин. Золото, деньги и особенно николаевские кредитки конфискуются. Платье,
обувь, даже туалетные принадлежности отбираются по произволу, смотря, что
понравится. Красногвардейцы тут же откровенно примеряют шубы, обувь, шапки, что
не подходит отдают, что приходится в пору -- забирают. В общем, несчастных
пассажиров обирают с откровенным цинизмом и совершенно безнаказанно. О протесте
нельзя и думать, а для ареста достаточно малейшего подозрения. В силу этих
соображений, первое предположение отпадало. Второе решение -- остановка в
городе, в известной мере также было сопряжено с опасностью, при условии, что
Никополь в руках красных. В конце концов, мы остановились на том, чтобы ночь
провести на станции и за это время разузнать о местонахождении ближайшего
парома, выяснить название деревень в восточном направлении и рано утром, на
рассвете, отправиться в путь пешком. С целью избежать возможных сюрпризов, на
разведку станции пошли С. Щеглов и прапорщик, как самые молодые. Остальные
усевшись у дороги и кутаясь от холода, с нетерпением ожидали их возвращения.
Время тянулось ужасно долго. Уже в душу закрадывалось сомнение, а воображение
рисовало мрачные картины, как вдруг шум приближающихся шагов вывел нас из этого
состояния, заставив насторожиться. Оказались наши. Они обошли станцию, проникли
внутрь, публики ни души, здание не отапливается и не освещается за исключением
телеграфной комнаты. Переговорили со сторожем-стариком, но он на вопрос -- когда
будет поезд, махнул только рукой, сказав: "когда будет, тогда будет". На
замечание -- отчего же нет публики, старик сердито ответил: "а кто же тут в
холоде ждать будет, все идут в харчевню и там сидят, а не здесь".
Однако главное: кто же в городе -- большевики или нет, осталось невыясненным.
Обсудив положение, пришли к выводу, что ночевкой на станции, мы можем лишь
обратить на себя внимание и вызвать подозрение. Идти в харчевню, тоже казалось
опасным. Следовательно, приходилось ночь провести в городе, заночевав на
постоялом дворе или гостинице. В последнем случае я, если бы оказалось нужным,
мог предъявить
50
свой документ "уполномоченного по покупке керосина", а остальные сошли бы за
солдат, командированных со мною для сопровождения грузов. Порешив на этом,
двинулись в город, ориентируясь на его тусклые, мало заметные огни.
После получасовой ходьбы достигли города. Дальше пошли медленно, с остановками.
Прохожие встречались редко и боязливо нас сторонились. Город был погружен в
полумрак, видимо все спало и тишина ничем не нарушалась. Начали искать
пристанище. Всюду, куда мы ни стучали, боязливо с рассчитанной предосторожностью
полуоткрывалось окно или дверь, высовывалось заспанное лицо с всклокоченными
волосами, внимательно осматривало нас, а затем следовал ответ: "комнат нет, все
занято!" и без дальнейших объяснений отверстие опять плотно запиралось. Мы
начинали отчаиваться при мысли, что всю ночь нам предстоит блуждать по
незнакомому городу в поисках приюта. Неужели же все так переполнено, что нигде
нет ни одной комнаты -- думали мы. Невольно явилась мысль, что, быть может,
своим внешним видом, мы пугаем сторожей и они, боясь пускать в гостиницу ночью
такую компанию, отказывают нам. Решили тогда испробовать новое средство. Сбросив
свой плащ, я в буржуйском виде, оставив остальных в стороне, подошел к весьма
солидному зданию с надписью "Гостиница-пансион", куда раньше мы не решились
стучаться. К моей великой радости, ответ был удовлетворительный.
"Но со мной", -- сказал я -- "четверо солдат, командированных за
продовольствием. В дороге они износились, сильно загрязнились и в крайнем случае
их можно поместить и на кухне на полу". Правда не особенно охотно, но сторож
согласился. По моему знаку, ввалилась и вся компания, не на шутку перепугавшая
сторожа, в душе вероятно, проклинавшего себя за то, что согласился на мою
просьбу.
Гостиница "была небольшая, но чистая, принадлежавшая двум, довольно еще молодым
сестрам -- полькам. Мне отвели достаточно просторную, не лишенную даже
некоторого комфорта комнату. Сережа и прапорщик отправились на кухню. Там они
разбудили кухарку, быстро завоевали ее доверие и не прошло полчаса, как я был
приятно поражен, увидев Сережу, тащившего шумно кипевший пузатый самовар,
пускавший тонкие струи кудрявого пара, а следом за ним, с охапкой дров, шел
важно прапорщик, начавший тотчас же возиться у печки и старательно раздувать
огонь. Забыв предосторожность, мы беззаботно болтали, по-детски, забавляясь
разыгрываемой нами комедией. Наш громкий разговор, смех и непрестанное хождение
по коридору разбудили хозяек и одна из них, как привидение, в каком-то ночном
капоте, неожиданно вошла в нашу комнату. Ее непрошеное появление сильно нас
озадачило. Мы ясно сознавали, что не в наших выгодах вызывать у нее недовольство
или подозрение, наоборот, нам необходимо во что бы то ни стало, любой ценой
завоевать симпатии наших хозяев. Представившись, я стал настойчиво уговаривать
ее выпить стакан чая и одновременно извинился за поздний наш приход и шум,
вероятно, ее разбудивший, причем для вида ругнул "солдат". По-видимому наш прием
ей понравился. После повторных просьб, она согласилась выпить чая, сказав при
этом, что из-за недостатка сахара теперь приходится часто отказывать себе в этом
удовольствии. Восполь-
51
совавшись удобным предлогом, я предложил ей принять от нас небольшое количество
сахара и чая. Не без колебаний и жеманства, она согласилась и с этого момента
наша дружба казалось упрочилась. Этот подарок не только подкупил ее
расположение, но и развязал ей язык. До глубокой ночи она охотно рассказывала
мне о жизни города. Проявляя любопытство, хозяйка в свою очередь, горела
нетерпением узнать все о нас и о цели приезда в Никополь. По заученному шаблону
сообщил ей, что я из Подольской губернии, где начался голод и где уже не хватает
самого необходимого, командирован на Кавказ за керосином, а солдаты назначены
для охраны грузов на обратном пути. Перед Никополем нам передали, что казаки с
"кем-то" воюют у Александровска. Мы -- люди мирные, в кашу ввязываться не
хотели, а потому решили заехать к вам, побыть денек, переправиться на пароме
через Днепр и дальше спокойно продолжать путь. О вашей гостинице нам много
говорили, рекомендуя ее, как лучшую в городе, мирную, чистую, недорогую,
спокойную, где мы можем отдохнуть никем не тревожимые. Мои слова не только не
вызвали у нее сомнения, но думается, окончательно расположили ее к нам. Выразив
нам свое сочувствие, хозяйка подтвердила, что три дня тому назад была слышна
сильная стрельба у Александровска. Вместе с тем, она дала нам несколько деловых
советов, указав место парома и кратчайший к нему путь, назвала деревни через
какие мы должны ехать, объяснила где легче найти подводу т. е. сообщила нам
весьма ценные для нас сведения. В то же время, мы узнали, что в Никополе новая
власть, заседает местный революционный комитет, но пока особых жестокостей не
проявляет.
Пока текла моя мирная беседа с хозяйкой, сидя за столом украшенном самоваром, а
капитан и есаул наслаждались чаепитием, разлегшись на полу, как подобало
солдатам, С. Щеглов и прапорщик завоевали симпатии кухарки и горничной. Они до
сыта их накормили, напоили чаем, приготовили постели и молодые люди, по их
заявлению, ничего не прогадали, отлично выспавшись в теплой комнате, рядом с
кухней. Помня мои указания, они хитро, слово за словом, выпытали у своих
собеседниц все, что нас интересовало и их сведения оказались совершенно
одинаковыми с данными хозяйкой.
Следующий день было воскресенье. Полагая, что в праздник в деревнях может быть
повальное пьянство и буйство, мы решили покинуть Никополь в понедельник,
посвятив воскресенье разведке и пополнению наших скудных припасов, необходимых в
пути.
Побывали в городе, но не группой, а по одному или по два. Отыскали дорогу к
парому, потолкались на базаре, но ничего особенного не нашли. Встречались
бродячие солдаты, частью вооруженные, много пьяных и бросалось в глаза полное
отсутствие каких-либо видимых органов охраны и порядка.
Быть может, благодаря добрым отношениям, установившимся между нами и хозяйкой
или просто случайно, но документов в гостинице у нас не спросили.
Весь день мы отдыхали, приводили вещи в порядок и очень огорчались, что за
неимением запасной смены белья, мы не можем переменить уже сильно загрязнившееся
наше белье, устраивать же в гостинице стирку, мы не решались.
52
Вечером рассчитались за гостиницу, поблагодарили хозяйку и рано легли спать,
намереваясь в пять часов утра, т. е. на рассвете, незаметно выйти из города.
Было еще темно, когда мы осторожно, без шума, крадучись, как воры, вышли из
гостиницы и направились, по знакомой нам дороге, к парому. Шли парами, на
небольшом расстоянии, я с Сережей, капитан с прапорщиком, а в хвосте угрюмо
плелся есаул, ставший в последние дни молчаливым и замкнутым. Эта перемена в нем
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Орлов Алекс
Грабб Джеф
Майер Стефани