Чтение 13–й страницы книги ~Оборотень в погонах~

Оживает карманное зеркальце командира. Нашим наконец стало интересно, чего это мы молчим уже битые сутки. Почесались, называется. Завяжи мы прошлой ночью бой, нас бы уже давно нашинковали в мелкую сечку.

Как бы то ни было, теперь связь есть. Штабные маги наскоро закляли духа-ретранслятора - как я понял, что-то вроде астрального вестника, но труба пониже дым пожиже. Все бы ничего, главное, что бы он не слинял с перепугу когда начнется.

Темнеет.

На дороге появляются три орка. Один - в зеленой чалме хаджи, двое других - с ручными бомбардами. Разведка боем, вот как это называется.

Мулла вдруг останавливается. Пальцы его левой руки быстро-быстро перебирают четки, а правая медленно поднимается, будто в трансе, нашаривая чарометное гнездо. Капитан дает Аоэллину отмашку.

Чтобы выстрелить из лука, эльфу приходится встать. Его гибкая фигура явственно выделяется на фоне склона, но это уже неважно. Первая стрела пробивает глотку муллы наискось, широкий наконечник режет сосуды и гортань. Две других укладывают охранников прежде, чем те успевают обернуться.

- Тре-е!..

Потом на склон обрушивается огненный дождь. Это раньше мне казалось, что здесь жарко. Теперь я с тоской вспоминаю полуденную прохладу. Пламенные капли стекают по бокам валунов, оставляя глубоко проеденные дорожки. Коротко вскрикивает Костяной, зажимая прожженный рукав.

А по дороге, вслед фронту озаряющего путь смертоносного ливня, уже катится душманская орда.

Я припадаю к камням, выцеливая вожаков в неверном свете жидкого пламени. Они падают один за другим, но орда рвется вперед и вверх. Мелькают в прицеле хари - людские, орочьи, гоблинские. Аоэллин рядом со мной, преодолевая отвращение, палит из жезла.

- Джинн!..

Это капитан, и в голосе его звучит тревога. Я отрываюсь на миг от окуляра, чтобы бросить взгляд на парящую поверх противоположного гребня фигуру.

Огненный плащ, железная корона и неимоверное количество аляповатых перстней, как у орка-цветочника на базаре. Я вздыхаю с облегчением. Технически марид, конечно, тоже джинн... ну так прапорщик - тоже почти офицер. Правда, попа с нами нет, и это уравнивает шансы.

В тылу орды вырастают палатки, словно дождевики - на глазах. Муллы, пригибаясь, ползут туда; покуда я снимаю двоих, остальные добираются до цели. Теперь черта с два их подстрелишь. Хотя... Я прикидываю, где должна находиться грудь стоящего на коленях, прицеливаюсь... дергаюсь, когда Костяной одну за другой швыряет две гранаты в откатившуюся толпу... целюсь снова и стреляю.

По полотну расползается красное пятно. Воет от злобы марид.

Что-то орут шаманы. Со стороны дороги веером налетают осколки раскаленного стекла, заставляя нас залечь, и под вспышки осветительных заклятий орда вновь лезет на приступ. Марид держится позади, мечет молнии в стрелков. Несколько наших пытаются сосредоточить огонь на нем, но обычные пули не причиняют джинну вреда - он только отмахивается и сипло орет что-то по-арабски. Наверное, грозится разрушать города и строить дворцы. Обычная похвальба - до сих пор еще ни у одного джинна не хватило силенок снести город с лица земли; даже когда армии Сулеймана Великолепного стояли под стенами Вены, судьбу сражения решали пушки и священники. Да и с дворцами у них не очень.

Я перезаряжаю винтовку спецпатронами, торопливо прошептывая над каждым "Отче наш". На миг поднимаю голову - за моей спиной, под прикрытием груды валунов, двое целителей останавливают кровь молодому парню, еще не заработавшему почетной клички. Марид не обращает на меня внимания. Глаза его мерцают текучей бронзой - нечисть полагается целиком на колдовское зрение, для которого я невидим. Под прикрытием молний душманы лезут все выше.

Тщательно целюсь. Какие места могут быть уязвимы на теле джинна? Глаза? Сердце? Взгляд мой останавливается на широких зубцах короны, испещренных куфической вязью. Вот оно!

Пуля сбивает венец с лысой башки марида, и тот валится наземь, придавливая гоблина в засаленом халате. Джинн торжествующе воет, прежде чем обрушиться в гневе на своих пленителей. В рядах противника - паника. Зажатые между разъяренным маридом и нами, душманы начинают разбегаться.

Через полчаса все кончено. Только белеют во тьме рухнувшие палатки, да посверкивают молнии, застрявшие между камней.

Мы продолжаем ждать.

Глава 4, или О горестях познания

Всеволод Серов, пятница, 18 июня

"...о невидимке" - донеслось до меня.

Будь у меня нервы самую малость послабее, непременно заработал бы хороший порез. А так меня еще хватило, чтобы спокойно доскоблить щеку, вытереть бритву, положить ее на место и спокойно выйти в гостиную.

Естественно, это была ложная тревога. Просто-напросто развалившийся в инвалидном кресле за прилавком Шар отчего-то возжелал слушать свою "На страже Отчизны" - не знаю почему, но у меня это название постоянно вызывало образ здоровенного тролля-вертухая, деловито прохаживающегося с дубьем вдоль решетки, из-за которой и виднеется лик нашей многострадальной Отчизны - на максимально возможной громкости. Смотреть он эфирник, видите ли, гнушается, а вот слушать ему лесная честь позволяет.

Повествовали же сегодня о коврах-невидимках.

Сейчас, понятно, уже не докопаться, в чью хитроумную башку пришла мысль совместить ковер-самолет и шапку-невидимку. Этого не помнят даже эльфы, хотя последствия сего изобретения они запечатлели скрупулезно.

Первое время аргумент был действительно неотразимым - внезапная смерть с ясного неба. Правда, от драконов невидимость не спасала. Хитрые твари полагались не только на зрение. А потом в ход пошло колдовское видение, заклятья дальнего обнаружения, так что вскорости невидимок научились засекать чуть ли не раньше, чем обычные ковры. Ну а поскольку стоили они не пример дороже, гром-небесные воеводы скрипнули зубами, вздохнули и списали ковры-невидимки нафиг.

А сейчас, похоже, кто-то пытается воскресить этот протухший трупик.

Пытаясь вытряхнуть из ляхского флякончика остатки лосьона - котик, ну еще капельку! - я подошел поближе к эфирнику. Хм. Забавно. Эти ребята, похоже, попытались спереть мою фирменную идею - теневые способности.

Изображено на довольно-таки размытой симпатограмме творение иметь хоть какое-нибудь сходство с обычным ковром решительно отказывалось. А походило оно... походило оно... я попытался накопать в своей памяти подходящие ассоциации и решил, что больше всего это творение смахивает на помесь бумажного китайского дракончика, которыми добрые жители Поднебесной завалили наши игрушечные лотки и, пожалуй, ската. Каркас в духе набросков Да Винчи - парень, конечно, был гений, не спорю, но заносило его порой так, что и до сих пор разгрести не можем - а все остальное прозрачное, словно стеклянный сомик.

Магией, пожалуй, такую штуку действительно не засечешь. Суммарная мощность всех бортовых заклинаний, включая левитирующее составляет всего... сколько-сколько?!

И они хотят сказать, что ЭТО будет летать?

Словно бы в ответ на мои мысли в эфирнике появилось лицо какого-то гнома, точнее, там появилась его борода. Борода была отрекомендована ведущим как "один из виднейших специалистов по немагическим летательным аппаратам" - надо же, и такие, оказывается, бывают.

Я присел на ручку кресла и приготовился слушать.

Слушать было нечего. Поминутно тыкая пальцем в доску, на которой были небрежно намалеваны какие-то расчлененные эллипсы со стрелками, гном понес такую заумь, что уши начали сами собой сворачиваться в трубочку. Я-то уже давно усвоил для себя, что подобные словеса "аэродинамическое сопротивление", "подъемная сила набегающего потока", которые простой народ часто принимает за матерщину, а то и за хитроумно насылаемое проклятье, так вот, эти "технические" словца очень любит употреблять всякая псевдомагическая интилихенция, которая принципиально не может объяснить все двумя-тремя простейшими магическими терминами.

И вообще. Может я, конечно, порой излишне консервативен, но любой механизм, устроенный сложнее, чем моя трофейная "зиппа", вызывает у меня приступ тихого ужаса. Ну не могу я понять, как оно там работает без магии, не могу, хоть тресни! Взять, например, тот же брегет. Я как-то отковырял внутреннюю крышку, заглянул - чуть худо не сделалось. Чертова уйма всяких шестеренок, колесиков, пружинок, маятнички какие-то крохотные и оно все там постоянно движется, живет своей, абсолютно неизвестной нам жизнью. И чем они там еще занимаются, кроме как время показываю - один только черт и знает.

Помнится, учили меня в такие вот брегеты взрывчатку запихивать. Милое дело - выкидываешь нафиг всю эту механическую начинку, сажаешь жучка-часовщика в крохотной коробочке, а все освободившееся пространство - замазочкой. И пространства этого там получается уйма. Особенно если клиент такие часики к уху поднесет... эффект просто головокружительный. До полной потери головы.

Я это к чему говорю - не нужно их там столько для работы. Они там еще и чем-то другим занимаются...

Вот подумаешь на досуге о чем-нибудь таком... а может, не такой уж бред эти "протоколы семигорских мудрецов". А с чего бы эти коротышки так любят с механикой возится? Подозрительно. То ли дело старая, добрая магия.

Кстати, о магии. Не пора ли нам кое-что проведать?

Некоторые думают, что тайник с ценным содержимым - это что-то такое, ну, этакое, массивное и труднодоступное, вроде сейфа Путиловского завода, закрывается не менее чем заклятой скалой, а на вопль "сезам, да отворись же, наконец", начинает надсадно скрипеть.

Ага. Только вот пока ты в такой тайник за чем-нибудь полезешь, тебя уже семь раз "убьют, зарэжут и нашинкуют, понял, да?", как говаривал, бывало, старший сержант Грзмыш.

Поэтому я не стал проламываться сквозь каменную кладку, а просто подошел к одному из наших магомариумов, просунул руки сквозь заклинание и вытащил на свет божий здоровенную декоративную корягу.

С виду обычная деревяшка, каких по любым прудам - хоть завались. А вот если на этот корень надавить особым образом... Я почувствовал, как холодное ребристое навершие жезла привычно скользит мне в ладонь - и мир вокруг на какой-то миг неуловимо дернулся...

...И ледяная стрела рассыпалась на склоне горы белым, пушистым и бесполезным облаком снежинок, от ответного файербола над головой завыла каменная крошка и тут в дюжине шагов, словно из-под земли выскочил басмач, полуголый, в драных ватных штанах, с клочковатой бороденкой и истошно завизжал, вознося над головой кувшин, и что в нем - даже думать не хочется и так все ясно, да вот только времени нет ни... - а наконечник жезла уже налился ослепительно-белым и пылающий жгут, изгибаясь, уходит вперед и рассекает басмача чуть выше пояса и нижняя половина почему-то падает сразу, а верхняя продолжает висеть в воздухе, скаля в беззвучном уже вопле кривые зубы, наконец, тоже рушиться вниз и последним падает кувшин, с гулким хлопком сминаясь в бесформенную груду осколков... шиххх... удар чудовищной силы сметает нас со склона, и мы летим вниз, в пустоту и темноту. Прохладную и безмолвную, как ладонь сестренки-послушницы на лбу...

... и снова замер на привычном месте. Я извлек жезл до конца, "обнажил", как говорили у нас, крутанул в ладони, примериваясь, вгляделся в гипнотическое мерцание искорки в кристалле.

Это был не стандартный пехотный огнеплюй и даже не "паучья плеть", который мы пользовались "за речкой". Основное заклинание - "ледяной кулак" девятого уровня, морозно-дробящее действие, оч-чень эффективная штука - и второе "костяная ступка", применяется, в основном, против скелетов, но и остальным мгновенный переход всех костей в мучное состояние тоже маслом не кажется. Полностью заряженный кристалл на сто двадцать зарядов. Запасной хранился отдельно, в более защищенном месте.

Отличный "струмент", да вот только по улице его без нужды таскать ох как не стоит - по нонешнему времени. Разгул терроризма; античары висят чуть ли не на каждых дверях, а за одно хранение, про носку я уж не говорю, много чего обещано... по 117-ому смертному. И сказочка о самообороне тут не покатит. Это против кого же вы, батенька, обороняться собрались, а? Часом не 205-ого ли отдельного вампирского?

Я с тоской вздохнул, еще раз любовно провел ладонью по лакированным черным завиткам и спрятал жезл обратно в тайник.

Придется обходится тем, что власти предержащие, скрипя зубами, все ж таки доверили собственным верноподданным - холодным и огнестрелом. Огнестрел у меня, правда, тоже насквозь незаконный, патронный, но возиться каждый раз со всеми этими капсюлями да навесками - увольте. Когда на разборках, что ни день, в ход во всю идут боевые чары... нет уж, коли у меня есть деньги оплачивать сие удовольствие, я его иметь буду.

Спустившись в лавку, я обнаружил, что мой бывший сослуживец Шаррон-аэп-и так далее преспокойно восседал вовсе не в инвалидном, а в моем любимом кресле, обложившись моим же плюшевыми подушечками и листал какую-то книженцию, время от времени издавая мерзкое хихиканье. Знаю, это совершенно не по-эльфьему, но Шар это делает, и не спрашивайте меня, как. Его вот лучше спросите!

- Чего изволим почитывать? - осведомился я.

Шар немедленно перевернул книгу обложкой кверху. С обложки на меня уставилась вытаращенными буркалами очередная лубочная девица, оснащенная широченным мечом и двумя полосками ткани, по совокупной ширине самую малость мечу уступавшие.

- "Пьяные ежики Гора" - прочитал я вслух название эпоса. - Ну-ну. И много ежиков уже напластали? И кто следующий на очереди? Белые горячки Гора, надо полагать?

- Между прочим, чрезвычайно занимательно и поучительное произведение, - с истинно эльфийской чопорностью отозвался Шар. - Я всегда предполагал, что ваша раса страдает огромным множеством вагинальных фобий, но такого количества не мог представить даже в самых смелых выкладках. Ничего удивительного, что в вашем фольклоре отводится столько места страдания несчастных возлюбленных, не сумевших образовать полноценный союз. Наоборот, странно, что вы вообще ухитряетесь хоть как-то размножатся.

- Ой-ой, мона подумать, мона подумать! - возмутился я. - И про Эоланитаэль и Беолна тоже люди накатали, угу, свиток, на триста локтей. И все, что характерно, про страдания несчастных - как ты там выразился - не сумевших создать полноценный союз. Действительно, чего эта гордячка Эола ломалась столько времени? Шла бы сразу за Эгламиралиона, глядишь, все бы живы остались.

- Не тронь! - Шар сделал вид, что пытается выбраться из кресла. - Своими грязными лапами жемчужину эльфийского творчества! Что ты вообще в этом понимаешь, животное!

- Сами вы во всем виноваты, - огрызнулся я.

- Что-о?

- Я тут недавно этого, умную книжку прочел - там так и написано, черным по-белому.

На самом деле труд сей имел длиннейше-зубодробительное название "О влиянии ранне-эльфийских цивилизаций на пра-человеческие популяции и их дальнейшее" - вот чего дальнейшее, я уже не запомнил. Да и сам труд осилил едва ли на треть.

- Сидели бы мы, - вещал я, - простые обезьяны, в своих лесах, каждый на своей ветке, жрали бы бананы в две лапы и горя не знали. Так нет же, пришли всякие, мало того, что поесть не дали, так еще начали всякими палками да железяками размахивать...

- Древние эльфы, - подсказал заинтригованный Шар, - не знали железа.

- Ну, бронзовяками, - отмахнулся я. - Выгнали на равнину, а там всякая саблезубая нечисть бродит, так и норовит за бок цапнуть. Хочешь, не хочешь, пришлось сбиваться в стаи, брать в руки палку поострее и становится на задние лапы повыше, чтобы саблезуба в траве на расстоянии углядеть. А теперь, когда мы, слега подусовершенствовав палки, захотели вернутся назад в свои исконные леса, вы делаете еще более круглые глаза и удивляетесь - ах, как же так, да мы тут всегда жили!

- Забавная, однако, теория, - протянул Шар.

- А всей-то вашей заслуги в том, - продолжил я, - что ваших предков-лемуров кто-то крепко тряханул с лиан на пару сотен тысчонок лет раньше.

- Да уж, - усмехнулся Шар. - Вот узнать бы кто.

- И? - не удержался я.

- Пошли бы... - Шар встал и плавно, словно перетекая из одного положения в другое, потянулся. - Пошли бы и набили ему морду. Совместными усилиями.

- Времени у меня нет на такие глупости, - отрезал я. - Пойду проверять... эти... как ты их вчера окрестить изволил? Скворечники?

- С двойным дном, - кивнул Шар. - Ну... счастливо... коли не шутишь.

И вновь углубился в чтение.

Выходя из дома, я, по правде говоря, имел довольно смутное представление о том, что буду делать дальше. Шарить по "скворечникам" мне после вчерашних шараповских пророчеств было почему-то страшновато. Разузнать о Сумракове и Парамонове? - мысль, конечно, хорошая. Как отдельно взятая мысль. Практическое же ее выполнение, скажем так, упиралось... в отдельно взятые трудности. Из возможных источников информации примерно треть знали меня под настоящим именем, что делало даже косвенные вопросы типа "А слышал, как недавно этого хлопнули? Зуб даю, кто-то из наших" занятием весьма рискованным. Еще треть запросто могли сдать меня с потрохами или благочинию - а там еще, как ни странно, не перевелись индивидуумы вроде давешнего Зорина, способные прибавить одно к одному и получить при этом двойку, а не пять и три в периоде - или луневским. Последние же себя арифметическими подсчетами утруждать не станут. У них счеты особые, для окончательных вычислений.

Остается, правда, еще одна треть, которая по различным причинам практически никакой опасности для меня не представляет. Правда, и ценности реальной она, скорее всего, тоже не представляет - а вот скормить мне всяческие слухи, которые еще больше запутают дело, с них станется запросто.

"Сенсация. Сенсация. Только в "Светской жизни! Интимная жизнь эфирной звезды! Вызов киллеру-невидимке! Астролог...

Я затормозил так резко, что идущий позади господин едва не врезался аккурат промеж моих лопаток. Сомневаюсь, что бы он услышал мои извинения, потому что бормотал я их, будучи уже на середине улицы.

- Сколько?

- Да уж алтына не пожалейте, господин хороший, - весело сверкнул газами с чумазой мордочки мальчишка-разносчик. - Свежая-то журнала, с пылу, с жару...

- Ну, прям пирожки, - усмехнулся я, осторожно разворачивая остро пахнувший краской лист.

Искомая статья отыскалась на второй странице. Пропечатанный жирными, даже, пожалую, слегка аляповатыми буквами заголовок "Невидимка будет пойман! сулится полиция...".

Эк они круто загнули. Я даже огляделся - не пикируют ли на меня, оглашая воем все окрест, патрульные ковры. И потом, почему полиция? У нас, мнится мне, пока что все ж таки пока что пресвятое благочиние, а разговоры о переименовании, даром что ведутся, почитай, осьмой год, так разговорами и остались. Неужто я и отцам вольного города Нью-амстердама успел досадить?

Ну-ка, ну-ка, почитаем, чего ж обо мне, любимом, в газетах пишут...

На второй странице меня посетила идея.

Всеволод Серов пятница, 18 июня

- И не попадайся мне сегодня на глаза! - закончил Свет Никитич, налившись дурной кровью так, что я всерьез испугался за его здоровье. - Марш отсюда! Если ты не найдешь этого придурочного киллера до понедельника, я скормлю тебя районным упырям, потому что больше от тебя все равно нет никакого проку!

Я выскочил за дверь, не дожидаясь второго приглашения, и привалился к притолоке. После учиненного мне Свет Никитичем разноса поджилки мои дрожали, а колени подкашивались, и отнюдь не из-за угрозы пойти гулям на корм. Умеет все-таки наш начальник вселить в прошедших огонь и воду благочинских страх божий.

А еще хуже мне сделалось, когда я заметил, что мои коллеги, вместо того, чтобы заниматься активной следственной деятельностью, толпятся вокруг стола, выделенного на двоих Смазлику и Печенкину, и мерзко хихикают, по-мышиному шурша глянцевой бумагой.

- Ну что, Валя? - подозрительно-ласково поинтересовался Досифей Малинкин. - Как результаты?

- Не мешай! - одернул его кирлиамант Дивич, близоруко щурясь. Очков он не носил - все равно большую часть рабочего времени он воспринимал мир исключительно вторым зрением. - Гигант мысли думает.

- Мгм, - поддержал Смазлик - хорошо еще, что он, а не Печенкин. Вообще-то занимать стол была очередь последнего, но наш штатный сын аспида и гиены умотал на место очередного происшествия, и на его стуле восседал гнусно ухмыляющийся гоблин. То, что ухмыляться иначе соплеменники Смазлика не способны, меня утешало слабо. - Правда. Думает. Как может.

- Валь, а кто это тебя так? - внес свою лепту Хавалов (его участок, само собой, соединили с нашим), тыча толстым пальцем в сторону моей сине-лиловой скулы. - Бандитская пуля?

- Да ну вас! - возмутилась Китана. - Идиоты. Не видите - на человеке лица нет. Валь! - Она обернулась ко мне. - Никитич после тебя сильно не в духе, или можно зайти?

Я попытался отлепиться от косяка.

- Я бы, - выдавилось у меня, - не советовал.

Китана покачала головой.

- Отдайте журнал! - цыкнула она на коллег, продолжавших бесцеремонно глумиться над последствиями моего позавчерашнего безрассудства. - Не для вас покупала.

- Погоди. - Я все же доковылял до стола и оперся о него, бесцеремонно отпихнув Малинкина. Стол возмущенно заскрипел, а Дося - фыркнул. - Дай хоть гляну, на что это похоже.

В кабинете у Свет Никитича я разглядел только два слова в заголовке - "невидимка" и "полиция", и то потому, что напечатаны они были карминно-красными буквами в ладонь высотой.

Я ожидал худшего, и здорово промахнулся. Мне в голову прийти не могло, что может быть так плохо. Хельга Аведрис поработала на "отлично" - сама ли, а то подключив штатного архивариуса, сказать трудно, но ей удалось художественно иллюстрировать статью симпатографиями со всех мест, где Невидимка оставлял свои подписи. А венчала эту пирамиду смертоубийств моя физиономия, зарисованная чьим-то борзым пером в тот момент, когда я серьезно делился важными материалами с проклятой газетершей. Заголовок же полностью выглядел так: "Невидимка будет пойман! сулится полиция".

Я решил, что ненавижу гномов.

- Да, Валя, - почти сочувственно проговорил Смазлик, оглядывая попеременно то меня, то журнал, то притихшую в ожидании кучку коллег. - Ну ты попал!!

- Ангелы вы мои... - процедил я, сворачивая ненавистный журнал в трубочку и вручая Китане на манер букета. - Падшие!

Слухи, как известно, распространяются быстрее звука. Но Коля Иванников был уже наслышан о моем позоре не поэтому - просто его столик притулился в дальнем углу того же крольчатника. Только врожденная серьезность мешала ему поплясать на костях проштрафившегося товарища.

- Ну ты, Валя, загнул - к концу недели! - пробасил он вместо приветствия. - Нам бы к концу недели все протоколы восстановить, и то, если без выходных. А сверхурочку кто оплачивать будет? Буджеть? - Заморское словечко он всегда выговаривал с сильным рязанским акцентом. - От него дождешься.

- А твои орлы уже взялись за это дело? - с надеждой поинтересовался я.

Коля кивнул.

- Ежели хочешь, присоединяйся, - предложил он безо всякой надежды в голосе. В конце концов, положение следователя по особо грешным имеет свои преимущества - никто не ждет, что я брошу все дела и примусь заново обходить все квартиры в парамоновском доме. Разве что в восемнадцатую заглянуть...

Я отогнал от себя сладостные видения, в которых мое знакомство с барышней Валевич-младшей становилось куда более близким и тесным, чем можно ожидать, и мне стало совсем тоскливо.

- А что толку? - отмахнулся я. - Все равно дневника не восстановишь.

- Какого дневника? - удивился Коля.

Поглощенный приступом саможалости, я едва не пропустил его слова мимо ушей.

- Что значит - какого? - вырвалось у меня, когда Коля уже вернулся к груде документов, грозившей обрушить стол - порченый, судя по виду, еще водами всемирного потопа. - А по описи...

Я дернулся было к своему рабочему месту, и тут же сообразил, что опись, как и все бумаги по делу Парамонова, сгорела.

- А что - опись? - пробурчал Коля. - Я и так с той квартиры каждую бумажку помню. Не было там никакого дневника.

- Тайного, - уточнил я. - Замаскированного...

Язык мой сам собой завязался морским узлом. Замаскированный под Евангелие блокнот легко мог ускользнуть от благочинских аргусов и церберов. Память у Коли действительно отменная. Если он не помнит о дневнике - его не было среди собранных улик...

А это значит, что последние записи, находки, наметки для статей Парамоши так и лежат у него на квартире, за чарным ограждением.

- Подожди меня! - крикнул я, и выбежал из комнаты, провожаемый дюжиной недоуменных взглядов.

Само собой, пока я волком выгрызал бюрократизм - разрешение на снятие печати, разрешение на наложение печати, расписаться в журнале регистрации, расписаться за выданную печать... - Коля уже умотал "на объект", то есть на пожарище на месте нашего райотдела. Я подумал было прихватить с собой кого-нибудь чином помладше, но махнул рукой - что, один не справлюсь? - и, запихав заранее все потребные бланки в любимую папочку, помчался к ближайшему порталу, что на Таганской площади.

Всеволод Серов, пятница, 18 июня

Сказать, что вид сгоревшего участка меня озадачил - значит, не сказать почти ничего. Я замер, уподобившись одной из многочисленных Лотовых жен, и, если бы добрые люди за моей спиной не решили-таки миновать меня по бокам, поминая при этом незлым раешным матерком - так бы и грохнулся оземь соляным столбом.

Надо же, какое совпадение! Или... не совпадение?

Я с превеликим трудом удержался от того, чтобы не поднырнуть под желтую, с жирными черными закорючками охранительных рун, ленту. Удержало меня не столько вера в мощь охранных заклинаний - на них бы и моих природных способностей хватило, не говоря уж о защитных амулетах, -сколько внушительная фигура постового ангелочка, прохаживавшегося взад-вперед вдоль ленты, возложив могучую правую длань на эфес шашки явно неуставной длины.

Вместо этого я несколько раз вдохнул-выдохнул, успокаивая, словно перед выстрелом, дыхание и, приблизившись к постовому, спросил.

- Простите, а... что случилось?

Серафим воззрился на меня сверху вниз, оценивая мой рост, а заодно, по-видимому, и уровень моих умственных способностей.

Вопрос был и вправду дурацкий, но ничего лучшего я сымпровизировать не сумел.

- Пожар случился, господин хороший, - жалостливо-издевательским тоном отозвался серафим. - В прошлую ночь.

- Надо же. - Побормотал я, вытягивая голову в тщетной попытке заглянуть за плечо постового.

Великаний родич напрочь перегораживал своей необъятной тушей обугленный проем бывших дверей, но даже в оставшуюся свободной щель я сумел различить, что пепел - хвала Господу, самый обычный, черная жирная сажа, а не сухая серая пыль, остающаяся после "огненных шмелей" - и впрямь примерно суточной давности.

Впрочем, с опозданием подумал я, если бы по этой хибаре долбанули "шмелями", от нее осталось бы немногим больше, чем от полковничьего флигелечка. Фугасное действие "шмелей" зажигательному уступает совсем ненамного.

-А вам, господин хороший, какое собственно дело? - вопросил серафим.

- Да я вообще-то к другу шел, - сказал я, постаравшись, чтобы голос мой прозвучал как можно более расстроено. Как говорил, помнится, на спецкурсе препод по актерскому - из клиента давить слезу нужно быстро, пока не опомнился. - Он как раз в этом участке работал. Валька Зорин, следователь по особо грешным. Я у него полсотни новыми до получки стрельнул, щас занести хотел, а тут, - я огорченно развел руками, - такое.

Складки на широченном лбу серафима разошлись, словно по волшебству.

- Зорин, Зорин... - задумчиво пробормотал он. - Ну да, был такой.

- Что значит - был? - Я аж подскочил. - Он что - сгорел?

Сомнительно, конечно, учитывая, что большую часть ночи брат благочинный провел в компании со мной и девицами Валевич на незабвенном пароходике "Цветок мая", но чем нечистый не шутит - вдруг угораздило бедолагу?

- Да не, Господь с тобой, - махнул на меня лапищей серафим. - Жив твой Зорин. Из оперов один только погорел, Ястребов Николай. А остальные двое - один коверный и архивист наш, Илларион Спиридонович, царствие им небесное.

- Воистину. - Я, следом за ангелом, осенил себя крестом.

- А вот где твой Зорин сейчас может обретаться... - Серафим озадаченно поскреб затылок, от чего фуражка съехав на лоб, придала его могучей фигуре несколько комичный вид. - Того я, прости уж брат, не ведаю.

- Ну вот, - вздохнул я. - А я-то торопился... думал, обрадую человека.