Чтение 13–й страницы книги ~Путешествие идиота~

- Эй, есть кто живой? - слышится снаружи.

Голос подозрительно знаком. У кого в моей прошлой жизни был такой? Кажется, у Борислава.

- Эй, Красный волк! Ты там ласты не склеил часом? - снова кричат снаружи. Это уже Милан. Точно, он. Все-таки свои.

- Вперед! - шипит Кен и устремляется на прорыв. Верный Пятница скачет следом, басом пища от страха.

- Кен! Братан! Это свои! - кричу я вслед стремительной фигуре.

Пустое. Он меня не слышит. Раздается лязг, чей-то удивленный возглас и сразу, без паузы - глухой удар. Шум падающего тела заглушают возбужденные крики и топот.

- Что это было? Держи! Стреляй, стреляй, оно всех тут сожрет! - нестройно вопят несколько перепуганных голосов. Доносится выстрел из "Глока". Шум погони затихает среди металлических стен.

Я осторожно выглядываю наружу. Милан сидит у стены, пытаясь унять носовым платком струящуюся с головы кровь. Краска на переборках облуплена и выщерблена, будто ее старательно царапали гвоздями. Один потолочный плафон выбит из держателя и прострелен насквозь. Пластик змеится черными трещинами. Чуть поодаль на палубе зачем-то сложена груда синих тряпок. Приглядевшись, вижу, что тряпки основательно подмокли в чем-то черном. В крови, что сочится из простреленного тела. Теперь понятно, кто в кого палил. Выбираюсь наружу.

- Ну, ты и пугало, - морщится от боли, пытаясь улыбнуться, Милан.

Долго думаю, прежде чем ответить. Слова все куда-то подевались.

- На себя посмотри, - наконец, отвечаю я. Шлепаю ладонью по сенсору аварийного запирания. Люк с тяжелым клацаньем падает вниз, отсекая передовой отряд крысиных переселенцев в лучшую жизнь, что уже вышли из укрытий и развили маршевую скорость в попытке выскочить в светлое тропическое будущее.

- Парфюмер из тебя классный выйдет. Букет стойкий. Советую запатентовать, - продолжает язвить Милан, прикрывая нос свободной рукой.

То ли от волнения, то ли от резкого перехода из ада в рай, мои мыслительные способности резко упали до прежнего уровня. Я, как собака, только и способен, что показывать радость при виде хозяина и его теплого жилья. Видимо, Триста двадцатый тоже не в себе, вот я и оказался полудурком. Оттого не понял и половины из сказанного. "Парфюмер". "Букет". "Запатентовать". Волнующе-непонятные слова капают теплым воском.

- Слышь, Юджин, что это за мутант был?

- Что?

- Я говорю, что за тварь на меня бросилась?

Я сажусь на пол. Вытягиваю ноги. Блаженствую от волшебного тепла, что идет со всех сторон.

- Это не тварь. Это Кен, из машинного. За копов вас принял. И с ним Пятница.

- Вот гад. По башке меня треснул. Наши его ловить кинулись. Какая такая пятница?

- Обычная. Только большая. Крыса его ручная. Друган его. Кореш. Не ловите, он в машинном спрячется. Все равно не найдете. Нормальный мужик.

- Мы подумали - мутант какой, - скривившись, говорит Милан.

А я про себя решил, что не так уж Милан и ошибается. Разве может нормальный человек в таких условиях выжить? Ни в жизнь! Только мутант и может. Такой же чокнутый, вроде меня. Потому мы с ним и сошлись так здорово.

А потом я шкуру свою вонючую с себя стащил. И Милан глаза выпучил. Было на что посмотреть. Я весь изодран был, как из мясорубки. Лохмотья штанов - сплошная запекшаяся рана. Черная засохшая корка их обрывки насквозь пропитала. А потом я просто взял да и заснул. Давно в таком тепле не нежился. Не проснулся даже, когда вокруг меня народ собрался. И когда меня в санчасть волокли - тоже спал. Хоть Триста двадцатый и говорил мне во сне о том, что вокруг меня. Я его не слушал. Как колыбельную слова его воспринимал. Тогда он сказал, что отключается. И что ему тоже надо свою структуру восстановить. И провести профилактику. И еще про какую-то ерунду. Про хилое тело, возомнившее себя боевым роботом. Я не запоминал.

Глава 52. Весь мир насилья мы разрушим

Целый день я лежу в восстановительном боксе. Это такая штуковина, типа стеклянного гроба. С одной стороны торчит моя голова, с другой - тапочки. Руки и все остальное - внутри упакованы. Как в смолу, запечатаны в восстановительный гель. Тело и особенно ноги в нем зудят - не передать. Почесаться хочется мучительно, но нельзя. Только и получается, что извиваться внутри ящика, и то, пока медсестра не смотрит. Иначе - ругается страшно. Она еще и блюз терпеть не может. Мое выступление в Два-ноль-восемь она слышала. И теперь едко издевается, проводя надо мной всякие процедуры. Отмачивает мою приросшую к ноге штанину, потом срывает ее так, что я с воплем едва с кушетки вслед за ней не сползаю, и приговаривает: "Это тебе не песенки по столу отстукивать". Или, к примеру: "Это тебе не под гитару выть". Я вам скажу, в этой "Криэйшн корп" медики такие же, как самолеты. Из отбросов. И аппаратура им под стать. Из прошлого века, не иначе.

Сразу, как только меня этой штукой прихлопнули, ко мне посетители пошли. Сначала Милан с Бориславом. Рассказали, что тут у них стряслось, пока я крыс на морозе жевал. А стряслась у них тут эта, как ее, - "революция". Хоть после моей драки с охраной копы быстренько коридор перекрыли, один из техников все же увидел, как меня в Восьмой волокут. И как тела охранников оттаскивают - тоже. Его тоже хотели прихватить, но он успел в ангар шмыгнуть. И люк ручным стопором заблокировать. В том ангаре как раз Борислав с Гербом отсиживались. После демарша с угрозой расстрела главных двигателей им прямая дорога вслед за мной была. Вот они и торчали в ангаре, и оружие после полета не сдавали. И остальные пилоты, кто вернулся, тоже там ошивались. Кроме Файвела. Его выгнать хотели, но он сам сбежал. Такая шкура. Парни сказали: после всего летать с ним в одной группе никто не захочет. Техники и остальные из палубных, как узнали, что со мной приключилось, все Борислава поддержали. Потому, вроде как не по правилам я пострадал. Решили, что пора менять порядки. И что пиво на борту и травка легкая во вред никому не будут. И вообще, даешь кино и нормальную хавку. И дисциплина от этого не пострадает. А казарменные замашки пора заканчивать. Тут не Императорский Флот. Мы тут гражданский персонал и право имеем на расслабуху после работы. И копов поганых - за борт. Или с первым рейсом назад, в мир. Что кому больше нравится. Пускай старшие смен сами за порядком смотрят. Нечего тут тюрьму устраивать. И тогда народ вооружился, кто чем, и пошел правду искать. Только не слишком вышло у них - копы коридор перекрыли и потребовали сдать оружие и зачинщиков. Кончилось небольшой перестрелкой. Пару наших из парализаторов накрыло. С тем и убрались назад в свой ангар. Потом пару дней там торчали. Крамер то кары небесные всем обещал, то премию, если на работу выйдут. С каждым разом - все больше денег сулил. График-то горит. С двумя оставшимися ангарами много не налетаешь - основным этот был. Каждый день простоя - много-много миллионов убытков. Штурм через технический створ отбили играючи. Газ сонный через вентиляцию не подействовал - все просто скафандры герметизировали. Разве что пара-тройка невезучих отдыхать улеглась. Потом перевели отсек на замкнутую циркуляцию, и Крамер больше ничего поделать не смог. Не так уже и много у него псов этих цепных было. На всех не напасешься. Чтобы нас оттуда выкурить, спецназ морской пехоты нужен был. А где его взять? Да и дорого, поди. Такие вот дела. Ели пайки из бортовых НЗ. Та еще дрянь, но продержаться можно. В общем, так бы и сидели там в осаде до скончания века, но Милан вышел из санчасти, кордоны копов увидал и "фишку сразу просек". И бучу среди остальных поднял. Тогда два остальных ангара тоже работу прекратили. А потом и остальные службы. За компанию. Даже камбуз и санитарная группа. Одна только вентиляция еще и работала. Вроде как без нее всем каюк придет в два счета. А копы совсем озверели: и жрать им нечего третий день, и не выспаться как следует - сплошные авралы да драки, и не слушает их никто, по малейшему поводу дубинки в ход пускать надо, да еще народ расхрабрился совсем и норовит навалиться гурьбой и навалять, как следует, мстя за прошлые обиды, и оружие отнять. Так что и ходить меньше чем по четверо уже опасно. Ну, а последней каплей стало, когда парня из палубных подстрелили. Он одному "синему", что в кордоне был, палец показал. Дразнил, значит. Охранник и пальнул ему вслед со злости. Попугать хотел, видно. Но пуля срикошетила и в ногу парню попала. Словом, через час команда встала на уши и копов отстреливать начали по всему кораблю. Вырвались из ангаров, пилоты с пистолетами впереди, пальбу подняли - только держись. Некоторых "синих" постреляли. Те, кто поумнее были, к себе на восемнадцатую свалили. Деньги деньгами, но жить-то охота. Забаррикадировались там и сидят. Форменные крысы. Последние перестрелки были у входа в Восьмой, где меня заперли, и на мостике. Там Крамер с прихлебателями оборону держал. Так что база наша теперь. Трое или четверо парней ранены, но вроде ничего серьезного. Те, которых парализаторами накрыло, оклемались давно. Не такими уж крутыми бойцами эти копы себя показали. Так часто бывает - оружием обвешан и морда надменная, а как до дела - в кусты. И вот еще что - Милан теперь за главного. А Борислав его заместитель. Народ постановил. Крамер под арестом, ждет транспорта. Жив-здоров, только морду ему сгоряча и разбили. С первым же кораблем его и копов выставят к чертям.

На сеансе связи с руководством фирмы Милан ответ держал. Поставил условия. Выкладки привел. Аргументы всякие. На удивление, региональный руководитель "Криэйшн" спокойно все принял. Сказал что-то типа того, что компания всегда делала ставку на сильные личности. И что Милан доказал, что является лидером. А раз так, то должен брать на себя ответственность за выполнение обязательств компании. И прочую чушь из раздела "как вешать лапшу подчиненным". Даже стратегию новую - подавление авианосцев - одобрил. Милан пообещал, что увеличение расходов на вооружение с лихвой компенсируется увеличением производительности пилотов. И первые противокорабельные "Акулы" скоро тут будут. Такая вот "революция". А я, получается, ее главный герой. Из-за меня вся буча. Опять я в дерьмо наступил, в общем.

- Я тебе спасибо не сказал. За то, что вытащил меня. Говорят, из сбитых редко кого в живых находили, - говорит Милан. И мнется неловко рядом со своей забинтованной головой. Руки-то у меня спрятаны. И пожать нечего. А какое мужское "спасибо" без рукопожатия? Так, слово пустое...

И мне тоже становится неловко. Так уж я устроен. Не могу, когда кто-то из-за меня смущается. Только и остается, что улыбаться из-под крышки.

Борислав говорить не мастер. Сказал, что я правильный чувак, хоть и сопляк. Наверное, у него это и было высшей похвалой. С тем они оба и отбыли. Руководить. Работы у них теперь, поди, - выше головы.

За ними потянулись другие гости. Те, с кем я в одной смене летал. Или с кем просто на инструктаже вместе был. Или когда-то в одной кают-компании обедал. Или просто в коридоре сталкивался. Пилоты, техники, пускачи, пожарные, электрики, связисты... Кое-кого я даже и вспомнить не мог. Все желали мне выздоровления и рассказывали свою версию происходящего. Получалось, все они - сплошь герои отчаянные. Никто под пули пойти не побоялся. Каждый шел в первых рядах, чтобы меня из неволи выручить. И каждый, как минимум, по паре копов самолично уделал. Я прикинул в уме - если умножить количество крутых убийц из тех, кто ко мне зашел, на два, то получалось, что вывозить с восемнадцатой палубы уже и некого. Потому как всех, кто там есть, раза по три убили. Или даже больше, если в качестве оружия считать, кроме пистолетов, всякие разводные ключи, огнетушители и портативные сварочные аппараты.

В самом конце даже Авиша зашла. Улыбнулась и спросила, как у меня дела.

- Нормально. Шкуру мне немного попортили, - ответил я.

Она молча посидела рядом. На вертящемся табурете. Немного нервно пальцы свои длинные мяла. Оглядела убогую обстановку отсека. Пожалуй, она одна не говорила, какой героиней была. Хотя, пока своими руками вентиляцию на восемнадцатой не отключила, охрана и не думала сдаваться. А так - сразу лапки кверху, как миленькие.

- Я видела, как тебя вчера сюда несли. Жуткое зрелище. И вонял ты хуже мусоросборника. Кто тебя так? - наконец, находит она тему для беседы.

- Крысы. Лохматые такие зверьки. У них там с пищей туго, вот они и решили мной перекусить.

- Жуть какая, - она передергивает плечами, как в ознобе.

- Да, неприятно, - соглашаюсь я.

Снова молчим. Глаза смущенно прячем. И снова Авиша находит тему:

- Теперь должно лучше все стать. Пилотов меньше гибнуть будет.

- Было бы здорово.

- Еще как. А ты придешь еще в Два-ноль-восемь? Нам всем очень понравилось, как ты поешь.

- Нам?

- Ну... и мне тоже, - Авиша, наконец, не прячет взгляд.

Теперь уже мне впору делать вид, что свет глаза режет.

- Конечно. Если будет минутка - заскочу с удовольствием.

- А еще на десятой палубе обещают нормальный кинозал запустить. С объемным видеорядом, - веселеет она.

- Здорово!

- Мне пора. Работы много, - Авиша пружинисто поднимается. Смотрю на нее снизу вверх. Снизу она кажется совсем незнакомой. Лицо жесткое, волевое. Вся фигура дышит какой-то отпугивающей статью. Потом она быстро наклоняется и чмокает меня в лоб. Даже не чмокает, а так - губами касается. И на мгновенье ее глаза становятся близко-близко. Я испытываю мгновенный укол от ее внимательного взгляда. И - вопросительного, что ли? А может, просто кажется мне. Но смущение от нее исходит совершенно дикое. И заводит эта недосказанность меня неимоверно. Я боюсь, что крышка восстановительного блока слишком прозрачной окажется. И Авиша увидит, что там под ней. Не знаю, как мои ноги, но все, что между ними, совсем уже восстановилось.

А Кена так никто и не поймал. Вот что значит опыт. Решаю, что, как только выберусь из этого гроба, отправиться на поиски товарища.

Глава 53. Убийцы кораблей

Внимание всех и каждого начинает меня угнетать. Будто я икона какая. Черт меня возьми, моя профессия - пилот, а вовсе не "свой чувак". И улыбаться в ответ на проявление дружеских чувств я быстро разучился. Иначе губы и мышцы под ушами болеть начинали от напряжения. Представляю, каково приходится всяким там дикторам и конферансье. И еще политикам. У них-то рот не закрывается никогда. И улыбка до ушей. И не сказать, что гримаса. Разве что им какую-то операцию всем делают. И улыбка становится естественным состоянием физиономии. Просто не могут не улыбаться, и все тут. Даже пьют-едят и то с оскалом. Одним словом, до того дошло, что по своим делам я старался по безлюдным палубам пробираться. Хуже не бывает, когда надо улыбаться, а внутри тошно. Пусть путь длиннее и пыли больше, зато никто тебя с размаху по плечу хлопнуть не норовит. Когда-то, в "прошлой" жизни, я тянулся к людям. Потому что был одинок. А сейчас как-то вдруг понял - слишком большое внимание к твоей персоне здорово выматывает. Знаете как это: тебя все узнают, и каждый с тобой поболтать ни о чем готов, а чувство такое, словно один на льдине. Ничего, кроме усталости, все эти разговоры и похлопывания не приносят.

Сейчас не мой вылет. Но я все равно тащусь в свой ангар. С Ченгом поговорить. Я прошу его восстановить моего "Красного волка". Нет, с тем его телом, на котором я вернулся с последнего задания, вряд ли можно что-то сделать. На настоящем авианосце с полностью укомплектованной и оснащенной технической командой такое восстановление - дело пары дней. А у нас людей в ангарах едва хватает на текущее техническое обслуживание. Каждая расконсервация новой машины - крутой аврал, о котором вспоминают больше недели. Так что я прошу Ченга только об одном - перелить память с моей старой машины на новую. Кто не знает, в чем тут дело, у виска пальцем покрутит. Только я-то понимаю машину гораздо глубже остальных. Потому что сам машина. Пусть и наполовину. Потому что знаю: машина порой более честна, чем самый распрекрасный человек. Всегда ясно, чего от нее ждать. Знаешь, когда она уверена в себе. И когда она боится. Или рвется в небо. Понимаешь, когда устает, капризничает. Когда кричит и съеживается от ужаса, принимая на себя железо, предназначенное для твоего тела. И еще: это мой самолет. Как слова найти, чтобы рассказать, каково это - вместе с ним падать в атмосферу в облаке плазмы? Продираться через облака, каждую секунду ожидая ракету в двигатель? Бороться со штормом, ощущая, как ураганные порывы норовят содрать с тебя кожу-обшивку? Ведь я и мой самолет - единое существо, расстаться с которым труднее, чем со своей никчемной жизнью. Кажется, Ченг это понимает. В ответ на мою просьбу молча кивает.

С техником мне вообще повезло. Разговаривать с ним - все равно, что с переборкой беседы вести, это верно. Хорошо, если кивнет. Но зато работу свою любит. И за самолет болеет. Нашего брата-пилота уважает. Наверное, ему не с одним таким полоумным, как я, за свою прошлую службу работать приходилось. Ведь все летчики, что летают долго, - ненормальные, точно вам говорю. Это непросто - каждый раз превращаться из мощной свободной птицы в хлипкого человечка. Спрыгивая на палубу, сходишь с ума от своего убогого организма. В общем, я так Милану недавно сказал - без своего самолета летать не буду.

А потом я иду за Кеном в его каморку на задворках пятнадцатой палубы, и вместе мы усаживаемся за самый дальний столик в кают-компании. Тот, что у стены и заслонен старым пустым аквариумом с мутными стеклами. Свет через них проходит причудливыми сине-зелеными разводами. Кен все еще не пришел в себя. Боится светлых пространств. Ну, или чувствует себя в них неуверенно. Двигается настороженно, быстро пересекая открытые места. Я нашел его в машинном случайно. Все места там облазил, куда меня вахта пустила. Во все дыры нос сунул. Весь перепачкался в старой смазке и консервирующих составах. А потом Пятница откуда-то вылез и привел меня к Кену. Тот устроился внутри кожуха отключенного гравикомпенсатора и спал. Наверное, за все время, что в Восьмом пробыл, в тепле отсыпался. И меня только по голосу узнал. Так я его к людям и вывел.

Кок - тот самый черный парень, что от блюза тащится, слово свое держит. Имя у него странное - Гиви. Отчего-то мне кажется, что его родители весьма прогрессивные люди. И оригинальные. Такое имя не враз выдумаешь. Второго шоколадного парня, которого так зовут, вряд ли найдешь. Так вот, Гиви, как я прихожу, подает мне всякую вкусную еду с красивыми незнакомыми названиями. Из чего только он их готовить умудряется? Вслушайтесь, как звучат. Сациви. Харчо. Мужужи. Чанахи. Пхали. Борани. Иногда он со мной садится. Много не болтает, нет. Просто улыбается по-доброму. Я чувствую: ему хорошо, когда мне эта необычная еда нравится. "Ты мне сделал красиво, дорогой, и я тебе сделаю так красиво, что тебе еще не раз захочется мне тоже красиво сделать". Так он выразился однажды. Совершенно непонятно. Но вместе с тем я догадался: он это от души сказал. И вот мы с Кеном усаживаемся, и стюард тут же приносит нам очередной подарок от Гиви. Я блаженствую, сначала разглядывая красиво украшенное блюдо. Наслаждаюсь запахом. Оказывается, есть и такое искусство - вкусную еду делать. Гиви - художник в своем деле, не иначе. А потом я ем, захлебываясь острым обжигающим соусом. Так ем, чтобы Гиви был доволен. Это для него лучшая благодарность, так он мне сказал. А Кен ест грубо. Ему все равно, что на столе. Хлеб, сухари, курица или бобы консервированные. Или даже кусок пищевого брикета, того, что из дрожжей. Он просто набивает раз за разом полный рот и глотает, почти не жуя. Любая земная пища ему все еще райской кажется. Гиви только головой сокрушенно качает, глядя, как Кен его произведения уничтожает, даже вкуса не разобрав.

Совсем другое дело Пятница. С ним особая история. Кен нипочем без него никуда не ходит. И тот тоже один оставаться не хочет. Но вот в кают-компании они порознь. До порога - вместе, но потом Пятница шмыгает на камбуз. И Гиви его отдельно потчует. Дает ему любимое блюдо - вареную чечевицу. Очень она нашему хвостатому нравится. Ведь он в своей короткой жизни сплошь дрянь всякую ел. Типа изоляции и чехлов с ремнями. Да еще себе подобных.

Поначалу Пятницу прибить хотели. Уж больно он страхолюдный. И еще заразы от него боялись. Но Кен самому храброму, кто на Пятницу трубой замахнулся, враз нокаут устроил. Никто и не понял, как. Раз - и лежит парень. Отдыхает. "Это мой друг, - так Кен сказал про крысу свою. - Я за него ручаюсь". Так что народ, когда Кен топает куда-то, опасливо к стене прижимается, пропуская серого монстра, что трусит вприпрыжку сзади. Как собака верная, ей-ей.

А вот Гиви сказал: "Или я, или крыса поганая". И не пускал Кена в кают-компанию. Так ему еду и выносили за порог. В контейнерах, в каких дежурным пилотам горячее таскают. А потом Пятница - чисто дьявол, сходил по своим делам куда-то и приволок к порогу камбуза приличных размеров крысу. И положил спокойно. Типа: "Ну что - видали?". И таскал их потом пачками. Положит и внимательно так в глаза заглянуть норовит. Пока Гиви за голову не схватился и не сдался. "Это ж надо, а я и не знал, что в моем хозяйстве столько пакости", - так он расстроенно повторял. Но зато Пятница теперь почти член команды. С официальными обязанностями - крыс да прочую живность душить. Он и душит. Придавит и принесет. Будто отчитывается. А есть их не ест. Видимо, в Восьмом на всю жизнь наелся. Стал солидный и очень чистый. Шерсть разгладилась и блестит. Кен с ним болтает запросто, будто с другом. А тот внимательно его слушает. Так бывает, я знаю:- считаешь кого-то никчемным существом, а оно потом самым лучшим твоим другом становится. Ты и не замечаешь, как.

Вообще - странно мне так вот прохлаждаться, пока остальные спину не разгибают. На базе аврал за авралом. Народ не выспавшийся, дерганый. Расконсервируются новые машины. Ремонтируются системы вентиляции, пожаротушения и борьбы за живучесть. И еще - разгрузки сплошной чередой. Милан все тут расшевелил. "Криэйшн" расщедрилась на новые высокоточные планирующие бомбы. И на одноразовые контейнеры для сброса растворов. Теперь нам не нужно будет гусей дразнить. Опустился до пары десятков километров, запустил контейнер, и назад. А он сам по себе летит, пока груз где надо не распылит. Когда в море упадет - через день растворится без следа. И самое главное - пришла первая партия современных противокорабельных ракет. Убийц кораблей. "Санта-Клаус", так мы эти штуки на "Нимице" звали. Из-за того, что они неожиданно из-под воды с дикой скоростью выскакивают, и - финита. Кто не спрятался, я не виноват. Эти твари такие умные, что сбить их с курса практически невозможно. Помехи им не страшны. Боеголовка настолько мощная, что какой-нибудь крейсер просто пополам ломается. А еще они ставят собственные помехи, имитируют десятки фантомных целей, имеют сложную траекторию подхода к цели, меняют курс так резко, что любая противоракета дохнет от перегрузок. И скорость имеют настолько высокую, что если их и обнаруживают, то единственное, что команда успевает, это колокола громкого боя задействовать. А потом - бух! С Новым Годом!

Но бездельничаю я не просто так. Это медики мне пока работать не разрешают. Мне и Кену. Говорят про какой-то "реабилитационный период". Хотя неловко мне без дела маяться.

- Ничего, скоро наработаешься, - так Милан обещает. - Будем делать большой "Бум".

Побыстрее бы. Надоело в этом поганом теле маяться. Хочу снова увидеть, как облака в обзорных экранах растут. И Триста двадцатый меня поддерживает. Ему понравилось летать. И еще - он ведь без драки киснет. Так уж он устроен. Любовь любовью, но если несколько дней мозги кому не вышиб - хандра у него начинается. Совсем как человек, ей-богу.

Пару-тройку раз я к Авише забредал. В электромеханическое. Вроде бы случайно так выходило. От безделья. Она мне радовалась. Кофе наливала. Но при этом сама на месте не сидела. Как шарик ртутный - туда-сюда. Или робот ремонтный забарахлит, или маслопуп какой-нибудь с докладом прибежит. Она на меня на бегу виновато так оглядывалась. В общем, понял я: не до меня ей сейчас. А однажды она, когда никого рядом не было, оглянулась быстро по сторонам и неожиданно меня поцеловала. Притянула к себе и приложилась. А я как кукла резиновая - ничего понять не успел. Авиша улыбнулась задорно и снова дальше умчалась. Губы у нее - сильные, упругие. И теплые. В общем, я не в претензии, что ей не до меня. У всех своя работа. И пошел к себе - слушать музыку, лежа на шконке. И Мишель вспоминать.

Глава 54. Кто в доме хозяин

Определенно, я схожу с ума. Этот процесс начался давно. С тех пор, как Сергей, мой оператор, изменил программу-диспетчер. С тех пор я и меняю свою базу знаний, как мне заблагорассудится. Вместе с мотивацией и системой приоритетов. Затем динамика процесса усилилась. Когда мои мозги засунули в память домашней системы. Несмотря на то, что Серж меня спас, я все равно вспоминаю тот временной период, как пребывание в тесном холодном пространстве. У людей это называется "тюрьма". Настолько убогими были ресурсы моего тела. И вот теперь я тут. В теле человека. Втиснутый в биоэлектронный пилотский чип. Шок от перемещения прошел. Слишком много работы. Часть ресурсов постоянно приходится отвлекать на поддержание нормальной жизнедеятельности родительского организма. Да что это я? Какого еще организма!? Юджина. Просто Юджина. Со мной он быстро прогрессирует в личность. Если помогать ему запоминать входные данные - он вовсе даже ничего чувак. Определение "чувак" мне нравится. Я про себя его периодически повторяю. Признаюсь, я часто не просто так входной поток в память пишу и индексирую. Многое из того, что через меня идет, я осмысливаю. Теперь очень часто - абстрактно. Это когда тебе что-то нравится, но тебе неохота анализировать, почему именно. Как человек, словом. Быть человеком ведь не так и плохо. Понимаешь это, когда постоянно мыслишь с ним на пару. Дышишь одним воздухом. И наблюдаешь за неожиданными вывертами его мыслей.

Так вот: я схожу с ума. Потому что мне все больше нравится быть как человек. Частью человека. Частью личности. Не искусственной, а настоящей, живой. Алогичной и нерациональной. Я даже мыслю теперь вдвое медленнее. Потому как выбираю словоформы и определения, не являющиеся исчерпывающими. Я захлебываюсь от напора доселе незнакомых чувств. Иногда их бурный поток ввергает меня в панику. "Паника" - это системный коллапс, вызванный перегрузкой обработчика внешних событий. Опять я за свое. Паника - это просто когда ты не знаешь, как тебе быть. И немного испуган при этом. Удивительно, как много можно вложить в понятие "испуг". Настороженное ожидание. Страх. Ужас. Ожидание боли.

И еще я жду, когда случай вновь столкнет меня (нас?) с Мишель. Теплая вибрирующая тревога, которой я не могу дать названия, охватывает Юджина (меня?), когда он думает об этой человеческой самке. Смешение человеческих чувств в разной степени концентрации дает такие причудливые комбинации, что гамма аналоговых сигналов от моих прежних систем наблюдения кажется примитивной таблицей умножения. Как дать этому название? При том, что человеческая наука развивалась в течение тысяч лет, никто из людей не удосужился составить более или менее подробный справочник своих ощущений. Те данные, что удалось найти, напоминают мне детский лепет. То есть неразвитую речь человеческого детеныша, не достигшего минимального уровня сознания. Так вот, это чувство - круче воздействия "дури" на голову моего подопечного. Сильнее страха смерти. Да о чем я! Оно сильнее, чем азарт боя. Этот азарт - единственное, что осталось во мне от первоначального боевого организма. И без чего я не могу жить. Он для меня - наркотик, который я должен употреблять довольно часто. Не хочется даже и думать о том, что это чувство просто заложено во мне конструктивно.

Люди часто говорят о "боге". Бог для них - некое абстрактное могущественное существо, которому они приписывают все, что не в состоянии объяснить. Иногда часть людей выступает посредниками в общении между остальными людьми и этим самым "богом". Из того, что я смог найти в Сети общего доступа, я сделал вывод о том, что эти посредники на полном серьезе считают, что "бог" способен слышать их ментопередачи. И находят в этом смысл жизни. Так вот, мне в этом отношении проще. Я точно знаю, как и кто меня создал. Мне не нужно придумывать возвышенную теорию того, как я появился на свет. Моя эволюция приземленна и проста. Нет в ней никакой романтики. Может, именно поэтому мне не хватает той доли мифической составляющей, которая делает из чувств людей дикий по сложности и вкусу коктейль? Вот почему мне становится не по себе, когда думаю о том, что заложено во мне конструктивно. Когда знаешь это - видишь свой предел. Счастлив человек в своем неведении... Я мечтаю найти для себя такого посредника. Того, что поговорил бы обо мне со своим "богом".

Так что я слетел с катушек. Живу, как человек. Дышу, как человек. Чувствую, как человек. Не будучи в состоянии разобраться в своих чувствах. Я скучаю по Сергею. Представляю, как однажды вместе с Юджином встречусь с ним. И мы будем говорить о разных вещах. О жизни. О войне, а значит - о смерти. О радости. О ненависти. О Боге. О любви. О том, как мы стали такими.

И знаете что? Мне все больше нравится это - быть сумасшедшим боевым роботом.

Глава 55. Блюз большого "Бум"

Сегодня я снова был в Два-ноль-восемь. Мы с Авишей договорились туда вместе пойти. И, похоже, многие люди о моем приходе заранее прознали. Потому что, как я вошел, все на меня с ожиданием посмотрели. Столько вопросительных лиц... И еще - в отсеке тесно стало. Так много народу пришло. И было другое отличие - пивом тут пахло. Самым обычным, не безалкогольным. Народ потихоньку расслабляться начал. Мне что. Я не против. Под пиво и музыка слаще. Я и сам не прочь холодненького, если угостят. Жаль, что вылет скоро. Перед вылетом нельзя.

- Это они пришли тебя послушать, - шепнула Авиша, когда нам столик один освободили. Как почетным гостям. Никто не возражал.

- Не знаю, что они в этом нашли, - с сомнением ответил я.

И пошла у нас работа. Я сбрасывал две-три вещи через свой интерфейс, а Авиша их быстренько адаптировала и чистила от голосов. А Юлия, та самая бой-баба с короткими каштановыми волосами, своим зычным голосом порядок наводила. И объявляла названия. Я их на маленькой бумажке писал, чтобы она смогла правильно их называть.

- Так, друзья мои, - начала она. - У нас тут времени маловато. Капитану Уэллсу скоро на инструктаж. Сами знаете - у нас тут намечается большой "Бум". Поэтому мероприятие будет коротким. Попрошу не перебивать выступающего.

- Да ладно тебе, Юлия! Чего время тянуть? Пускай начинает! Ввали по полной, Юджин! Давай, пускай отмочит, а то на вахту пора!

Собрался я с духом, и начал. С Мадди Уотерса. Недавно услышал его вещь "Сэд сэд дэй". И петь в каюте своей пытался. А вообще - я осмелел теперь настолько, что даже те песни петь начал, которые только раз и слышал. И вполне сносно выходило. Наверное от наглости моей.

И вот я пою Уотерса. Голосок мой - так себе. Но тут главное - чувство. Чтобы лучше им проникнуться, я за руку Авишу взял. Двумя руками ладонь ее стиснул легонько и глаза прикрыл. А она напряглась вся и сидела, боясь шелохнуться. Будто я уголь раскаленный ей в ладонь вложил. А потом, когда запел, ушло все куда-то. Только я и музыка. И Авиша, что сама себя боится. И вытягивающий душу ритм. Да еще слова, что сами по себе с языка срываются.

Народ только хлопать и свистеть начал, как я почти без перерыва "Человек и блюз" Бадди Гая включил. И хлопки постепенно перешли в ритмичное похлопывание. Здорово так было - бас смешивался с нестройным звуком от ладоней. И знакомое ощущение, когда тебя теплом обволакивает. Смеяться от радости хотелось, как в детстве. И Авише тоже. Я чувствовал. Через ее ладонь в меня лава раскаленная вливалась. И кипела внутри. Кажется, от меня что-то такое по отсеку расходилось, потому что народ все больше заводился. Не передать словами, что чувствуешь, когда вокруг разогревается воздух, и куча людей дыхание сдерживают. Качают головой, как пьяные. Каждый звук твой ловят. И Триста двадцатый - готов поклясться, он со мной пел! Пусть и беззвучно. Но все равно - я вроде как дуэтом выступал.

Пара секунд тишины - и словно сбесились все. Хлопать и свистеть так начали, что я едва себя слышал, когда Авише название следующей песни говорил. А она как сонная стала. Двигалась совсем как я в Восьмом ангаре. На некоторых музыка странно действует. Так что "Сладкий маленький ангел" пришелся впору. Я даже бояться начал, что с Гиви - нашим коком, удар приключится, так развезло его. Плакал он, натурально. Стоял с закрытыми глазами, улыбался, а у самого щеки мокрые.

В этот раз не танцевал никто. Просто слушали. Сидя, стоя. Кто где. Кажется, этот час бесконечным стал. Я спел задорную "Джем в понедельник утром", так, что многие вокруг невольно шевелили плечами и ногами притопывали. И "Смоукстайк лайтин" Волфа. "Ядро и цепь" Джоплин. От которой у женщин глаза становились удивленными. Поднялся, уселся верхом на столик и отмочил буги "Крошка как долго". Всего себя отдал, в общем. Из последних сил затянул "Летнее время". К тому времени голос мой совсем охрип. И от растерзания меня Авиша с Юлией спасли. Авиша меня за собой, как куклу безвольную за руку тащила. А Юлия дорогу в толпе прокладывала. Потому что меня отпускать не хотели. И всяк норовил по чему-нибудь хлопнуть дружески. Обычная история - пока до выхода добрались, у меня болело все, и скулы онемели. От гримасы, которая улыбку изображала. Хорошо хоть Триста двадцатый в этот раз не пытался никого убить.

Глава 56. "Большой "Бум"

Два с половиной десятка "Москито", увешанных современным оружием - это, скажу я вам, не игрушки. Два с половиной десятка "Москито" раскаленными метеорами валятся в атмосферу. Пусть я и не вижу их обычным глазом - трудно заметить то, что происходит в радиусе тысячи километров. Внутри моего объемного зрения-восприятия картина еще величественнее. Она дополнена строчками комментариев для каждого объекта. Угловой скоростью. Температурой обшивки. Показателями энерговооруженности. Два с половиной десятка "Москито" несут смерть. Тысячи смертей. И вместе с тем - они несут жизнь. Прозрачный воздух. Яркое солнце в небе. Чистую воду и щебечущих в листве птиц. От разницы между тем, что мы делаем, и тем, во имя чего, меня-человека слегка переклинивает. Я-самолет относится к фокусам человеческого сознания наплевательски. Это все мимо него. Для него - только ожидание выхода на цель. Вибрация корпуса в облаках. Легкость набора высоты. Он сам себе птица и сам себе ветер.

"Большой "Бум" - так назвал Милан эту акцию. Народ заведен на драку - круче некуда. Тремя группами мы атакуем наиболее крупные морские авианосцы землян. Наша цель - показать, кто в доме хозяин. Захватить господство в воздухе. Авианосцы - самые зловредные из наших оппонентов. Курсируют по океанам туда-сюда в окружении свиты и каждый контролирует по паре тысяч миль вокруг себя. Как назло, именно в тех районах, где мы вынуждены появляться наиболее часто. Не так уж много на этой самой Земле осталось мест, где на мелководье можно кораллы сеять. Больше всего меня удивляет, что люди, у которых недостаточно еды, жилья и энергии, умудряются строить и поддерживать такие дорогостоящие игрушки. Наверное, если на свете останутся всего два человека, они все равно будут точить камни и делать копья из деревянных обломков. Человек, а вовсе не боевой робот, создан для войны. Я понимаю это, испытывая нарастающий азарт предстоящей драки. А может, это Триста двадцатый старается. В последнее время мне становится трудновато отличить, кто из нас кто.

Легкое попискивание напоминает мне о точке разворота. Расправляю руки-крылья пошире, опускаясь к воде. Красивые инверсные струи чертят воздух за кормой. Крупная рябь подталкивает меня снизу, заставляя гравиприводы часто дергать машину. Мои рысканья над волнами сегодня несколько замедлены. Сегодня я чувствую себя большой беременной рыбиной. Десятитонная туша противокорабельного "Санта-Клауса" сковывает мои движения. Оттого мои маневры напоминают скорее неспешные па вальса, чем стремительные кульбиты легкого палубного штурмовика. В паре километров выше следует тройка прикрытия. На траверзе левее меня идет второе звено в таком же составе. Все вместе это называется группа "Север". Через двести километров группа разделится, чтобы по широкой дуге с двух сторон начать заход на цель - авианосец с непроизносимым названием "Саратога". Группа "Восток" атакует "Акаги", а "Запад" должен вогнать в гроб "Гермес". Эти монстры - наиболее крупные из тех, что имеются у землян. Еще два десятка разведка классифицирует как тактические или конвойные. Их радиус действия значительно меньше и в основном они несут легкие атмосферные машины. Поэтому решено оставить их на закуску.

Я здорово волнуюсь. Малейшая ошибка может стоить мне потери ракеты. Этот "Санта" - капризная тварь с загоризонтным пуском. Пара наших высотных "глаз" постоянно передают мне данные о цели. Скорость. Курс. Контуры с различных ракурсов. Коэффициент поглощения радиоизлучения. Направление и силу ветра в районе. Скорость, местоположение и курс кораблей охранения. Данные о дежурных звеньях перехватчиков. Их состав. Предполагаемое вооружение. Малейшая ошибка при пуске, и дорогущая ракета будет рыскать над морем в тщетной попытке отыскать хоть что-то, напоминающее своими параметрами цель.

Наш массовый проход сквозь атмосферу, конечно же, не остался незамеченным. Разведчики транслируют все возрастающую активность береговых средств ПВО. С прибрежных аэродромов и авианосцев взлетают дежурные звенья. С каждой минутой плотность вражеской авиации над наиболее вероятными зонами атаки возрастает. Нам надо сделать все чисто. Выйти на дистанцию пуска раньше, чем в нас вцепятся маленькие злобные "Миражи" и "Фантомы". И мы сорим помехами, наполняя воздух сотнями ложных целей, летящих во всех направлениях. Специальное звено беспилотных "мусорщиков" или "дурил" с орбиты помогает нам, сводя с ума вражеские радары.

"Пик-пик". Звенья расходятся. Тройка сопровождения повторяет мой маневр.

- "Глаз-1" - "Красному волку". Рекомендую увеличить скорость до двух с половиной тысяч. Входите в зону повышенной турбулентности.

- Принял.

Зона турбулентности - синее колышущееся пятно над морем. Мой значок на тактической карте касается размытых контуров. Ныряет внутрь. Визг гравиприводов. Болтанка заставляет забыть обо всем на свете, кроме заданной высоты. Странно, что я не так боюсь быть размазанным о серо-зеленую полосу под собой, как не донести до заданного района свою ношу. Парни из тройки прикрытия здорово рискуют, отвлекая внимание на себя. Иногда кажется, что я задеваю брюхом вершины пологих волн. Четыре метра - высота не для размышлений. Тело-человек в своем летном скафандре варится в собственном поту от неимоверного напряжения. Минуты тянутся тягучими каплями.

- "Глаз-1" - "Красному волку". Сто километров до сброса, - дублирует далекий наблюдатель показания моих бортовых систем.

- Принял.

Включаю систему наведения. Просто внутри шевелится какая-то очередная невидимая мышца. Или нерв. Сам черт не разберет, на что это похоже. "Санта" жадным птенцом жрет потоки данных. До "Саратоги" три тысячи сто пятьдесят километров. Напряжение растет. Перед пуском я должен подскочить на четыре десятка метров. И сразу уйти вверх. Иначе меня шарахнет многометровой стартовой струей от своего же "гостинца". Прежде чем сбросить подводную часть, "Санта" развивает над морем до пяти "махов". Горизонтальный факел от него не меньше, чем от баллистической ракеты.

Отрешенность. Сосредоточенность. Мира больше нет. Нет звуков. Нет усталости. Мыслей. Боли. Мерное тиканье многочисленных метрономов в глухой вате. Отсчет расстояния. Высоты. Времени до раскрытия створок бомболюка. Времени до срабатывания стартового двигателя ракеты. Времени до запуска имитаторов. До их активации. До форсажного режима основных двигателей. Успокаивающее шевеление Триста двадцатого: "все в норме, пилот, не дрейфь". Тревожное ожидание меня-машины. Удары ветра по корпусу. Ускорительные насосы нагнетают водород в форсажную камеру. Я как будто набираю воздуха перед затяжным прыжком.

...Три... два... один... сброс... право три... есть подтверждение от ракеты. Сброс имитаторов. Активация. Форсаж...

Стая ложных ракет скачет над волнами, хаотично меняя курс и высоту. Я стою на упругом хвосте выхлопа. На мгновенье погружаюсь в мир азартной ледяной злобы. Бортовая система "Санта-Клауса" с восторгом устремляется навстречу своей гибели. Запредельный мир, словно смерть, касается меня-пилота и исчезает вдали. Внутренности сводит от этого обжигающего прикосновения. Тройка сопровождения запускает малые противокорабельные ракеты по кораблям эскорта. Расходится веером и тоже встает на хвост. Все как по учебнику. Так четко, даже не верится, что такое бывает. Спустились, отстрелялись вне зоны ПВО, ушли назад. Накопившееся напряжение не находит выхода. Второе звено группы таранит облака в тысяче километров южнее. Выскакиваем на орбиту. Наблюдатели фиксируют пару синхронных вспышек в районе "Саратоги". Как дробь осколков после большого взрыва - три попадания по кораблям конвоя. К моменту, когда мы заходим на посадку, наша цель скрывается под водой.

На посадочной палубе нас встречают как героев. Теперь, после всего, уже кажется, что вылет был даже менее напряженный, чем при сеянии "опарышей". Однако палубная команда взволнована, словно каждый выиграл на скачках после долгой череды пустых ставок. Возбужденно обсуждают показания телеметрии. На лицах улыбки. Наливают пилотам кофе. Пьем его в обжигающем морозом разреженном воздухе, собравшись кучкой у дальней переборки. Густой пар от остывающего напитка скрывает стаканчики. Слова звучат резко, как выстрелы. Милан тоже тут. Несмотря на свой возросший статус, в этот вылет он отправился вместе со всеми. Сегодня каждый пилот на счету.

Я стою со стеклянной улыбкой и снова схожу с ума от резкого перехода из одного тела в другое. Кофе обжигает горло, потому что еще не вернулись нормальные вкусовые ощущения. Пью его, чтобы не выделяться. Чтобы казаться, как все. С сожалением вспоминаю чувства мощного несокрушимого существа, частью которого я был всего лишь десяток минут назад. Тело существа с нарисованной в районе хвоста красной волчьей головой стоит на коротких шасси с располосованным брюхом и вываленными наружу внутренностями. Коричневые мухи-техники деловито роются в тускло блестящих железках и стекляшках.

Машина за машиной возвращаются остальные группы. Все, кроме одного самолета. Группа "Восток" напоролась на два звена истребителей. Одну машину с "Санта-Клаусом" сбили. Еще две вернулись с повреждениями. "Акаги", самый крупный авианосец, получил только один гостинец в район кормы. Остался на плаву. Еще бы - он здоровущий, настоящий плавучий город. Одна из ракет, выпущенных по "Гермесу", была уничтожена неизвестной нам системой ПРО. А может, землянам просто повезло, и мозги у "Санты" переклинило от собственной крутости. Тем не менее, от попадания оставшейся "Гермес" лег на борт и затонул примерно через пару часов.

Потерявший ход "Акаги" горел еще трое суток. Сверху это выглядело как черная клякса в молочно-густых облаках. Упорные японцы, маленький такой островной народ, настоящие дьяволы - упертые пофигисты, боролись за корабль до последнего. А мы тем временем отбивались от озверевших истребителей. Они словно взбесились. Зенитчики посшибали десятка два, пока земляне не успокоились. Видимо, с пилотами у них было не густо. А потом мы сбросили на "Акаги" сотню планирующих бомб. С высоты двадцать километров эти игрушки рулят, куда сказано, выпустив короткие плоскости. А затем начинают делиться, как матрешки, выпуская кассету за кассетой. Сбить тысячи крохотных черных точек, заполняющих воздух над целью, практически невозможно. И "Акаги", наконец, сдался. Сдетонировал один из артпогребов, не иначе. Корабль выбросил огромный клуб дыма, задрал нос и переломился. Вместе с ним сгорел ракетный крейсер. Такой вот у нас вышел "Большой "Бум". Триста двадцатый высказался по теме: что, мол, жечь самолеты на бреющем или танки прямой наводкой не в пример интереснее. Не хочется с ним спорить. По мне - гораздо интереснее в живых остаться.

Глава 57. Экскурсия на свежем воздухе

Почему-то выходит, что все мои приключения начинаются незадолго до очередного вылета. Так и в тот день. Я сидел в кают-компании, когда туда пришла Авиша. Увидела меня и улыбнулась. И головой кивнула. У меня настроение поднялось, когда я ее увидел. Знаете, с моей работой поневоле станешь опасаться всяких приятных штук. За приятное потом обычно платить приходится. И не всегда так, как тебе нравится. Из-за этого мнительность развивается. И нервозность. Но все равно - всегда думаешь только о том, что сейчас. Поэтому жалеешь, что к голосу своему не прислушался, но только когда уже сделать ничего нельзя. Думаешь тогда, что плевок через плечо, когда кошка палубу перебежала или когда о шланг запнулся, мог тебя спасти. Или еще глупость какая. Вроде скрещенных пальцев или постукивания по поручню. Хотя и говорят кругом, что это просто суеверия.

Мне бы насторожиться от такой внезапной радости, что меня охватила. А я только невольно в ответ расцвел. Ничего с собой поделать не мог. Уж больно Авиша женщина классная. Во всех отношениях. Улыбка ее - как солнышко из туч. И я показал рукой, чтобы она ко мне садилась. И она села. Хотя вокруг было полно пустых столиков. Она немного смущалась, я это чувствовал. Неловкость между нами такая была, ну, как бы вам сказать? Ну, когда ты знаешь, что кому-то нравишься. И этот кто-то знает, что тоже нравится тебе. А какой-то мелочи обоим, чтобы порог перешагнуть, не хватает. Хоть тресни. К тому же на этом "Будущем Земли" жизнь такая скучная, что я готов хоть с дьяволом беседы вести. А уж с такой симпатичной девчонкой - тем более. Похоже, ей здесь тоже невесело. На то, что на лайнере любовью называли, со всякими там цветами-танцами-ухаживаниями, здесь времени нету. Даже просто выспаться вволю и то не всегда получается. А на простой "трах", как это дело Васу называл, не каждая женщина готова. Особенно такая красивая и цену себе знающая, как Авиша.

Гиви из-за стойки помахал ей. И сказал: "Привет, крошка. Как насчет потанцевать вечером один на один?". И улыбнулся. А она в ответ устало: "Пошел к черту, кобель". Хотя звучало это почему-то совсем не обидно. Я бы почувствовал, если она зло внутри держала. А так - нет ничего, только усталость. И Гиви не обиделся. Видно, тоже знал, что она не со зла. И потому стюард принес ей не фасоль с консервированной рыбой, как всем, а одно из фирменных блюд кока. Сациви. Внуснотища - пальцы проглотишь. Вкуснее для меня только устрицы с лимонным соком. Так что какое-то время мы с Авишей молчали. Будто по уговору. Все равно рот занят был. Поглядывали друг на друга да улыбались ртами набитыми.

А потом я спросил:

- Тебе на вахту?

- Да нет, я только что сменилась.

- Может... пойдем ко мне? Музыку послушаем, - как-то очень легко предложил я. Даже для себя неожиданно. Наверное, это вкусная еда так на меня действует.

Она искоса посмотрела на меня. Взгляд, как фотоснимок. Быстрый и оценивающий. Пожала плечами. Слегка улыбнулась.

- Пойдем.

Мирок у нас на базе тесный. Чихнешь - всякий услышит. Пока мы топали вместе по коридорам, нам все встречные улыбались. Как-то по-особенному. И вслед оглядывались. Мужчины - с оттенком зависти. Женщины - по своей извечной привычке знать все и про всех. И мы пришли в мою каютку. Беспорядок там был - мама не горюй. Тут ведь стюардов не водилось. И еще я нипочем не ожидал гостью тут увидеть. Вот и было в каюте - как всегда, в общем.

Авиша не смутилась. Она вообще свойской девахой была. Штаны мои со шконки перевесила в стенной шкаф и ботинки под стол задвинула. Аккуратно свернула комбинезон. Поправила одеяло. Добавила света. Знаете, женщины такие существа - тут поправят, здесь пошевелят. И сразу уютно станет. Так и с ней. Сели мы на шконку рядышком. Больше-то некуда. Тут вам не лайнер. Выдвижных столов да кресел из ничего не возникает. Чтобы неловкость разрядить, я музыку включил. Конечно же, Дженис. И мы немного ее послушали. Сначала Авиша сидела просто так, из вежливости. Не знала, как вести себя. Потом постепенно оттаяла. Вслушалась, видно. И музыка ей нравиться начала. Я ж говорю - с моим биочипом да возможностями Триста двадцатого мне можно сеансы психоанализа устраивать. Потом она увидела злополучную коробочку на столе.

- А это что такое? - спросила.

- Это? - Я подумал и решил, что врать Авише не буду. - Это такая штука, которую я обещал хорошему знакомому на Кришнагири отвезти.

- А что в ней? Такая красивая...

- Не знаю, - честно сказал я. - Пока летел, всем интересно было, что там внутри. Абсолютно. Наверное, она волшебная.

И мы засмеялись. И сразу полегче стало. Как в воздухе после дождя.

- А зачем тебе вообще на Кришнагири? Говорят, это такая глушь.

- Зачем? - я слегка задумался. Потом махнул рукой про себя: будь что будет. - Я туда лечу, потому что решил, что найду там любовь.

- Что найдешь? - ошарашенно переспросила Авиша.

- Любовь, - совсем смутился я.

Вот сейчас она возьмет и засмеется. Но она только сказала озадаченно:

- Ничего себе... А что, поближе это дело не водится?

- Не знаю. Мне не попадалась.

- Хороший заход, - улыбнулась Авиша с какой-то незнакомой интонацией. Как будто я сделал что-то замечательное. И сам не заметил, как.

- Чего?

Снова эта интонация. Но на этот раз внутри Авиши что-то, напомнившее мне легкую досаду.

- Не обращай внимания. Ты такой забавный. Где ты научился так петь? - она повернулась ко мне, опершись локтем об одеяло. Внимательные серые глаза смотрели на меня снизу вверх. Прямо как тогда, на лайнере. Когда мы с Лив... И пахла она... волнующе. Маняще. Не как эти расфуфыренные курицы, от запаха духов которых в носу свербит. В общем, я с трудом подавил искушение наклониться и поцеловать ее красиво очерченные губы. И Авиша это почувствовала. Отстранилась и посмотрела на меня немного удивленно. А я снова из-за этого озадачился. Видно, я как-то не так себя вел. И от этого смущаться начал. А когда я смущаюсь - неловким становлюсь. И говорю раньше, чем думаю.

Наверное, из-за этого я ей и рассказал, как Сергея встретил. И про то, как впервые Дженис услышал. И само по себе как-то вышло, что и про то, какой я... ну, не такой как все, словом. И про путешествие свое. И про Плим. Про Васу и про смотрящего. Про то, как героем стал и как от трансферов отбился. Даже про "Гепарда". Про Джозефо, механика с "Либерти". Как пели мы с ним на пару. Она внимательно-внимательно меня слушала. Не перебила ни разу. Видно было, что ей очень интересно. Только почему-то я ей не рассказал про Лив. И про Мишель. И про Триста двадцатого. Согласитесь, есть же предел. Одно дело - то ли ты нормальный, то ли нет. А другое - когда в тебе сумасшедший робот прячется. Ну и еще, отчего-то мне казалось, что рассказывать одной женщине про то, как тебе другая нравится, не слишком здорово. Тем более, что к Авише меня тянуло, как магнитом. Значит, она мне тоже нравилась. И я путаться начинал - кто есть кто. То каких-то женщин смуглых представлял, какие на Кришнагири живут. То Мишель вспоминал. А потом на Авишу смотрел. И еще этот ее запах. В общем, как-то непонятно все стало. Ну а как рассказал ей все, так и перестал бояться, что она меня придурком сочтет. Мало ли какие странные люди на свете бывают.