Чтение 13–й страницы книги ~Ностальгия~

Я отталкиваю Мыша, что пытается стащить с меня шлем и расстегнуть покореженную броню, я повторяю вызов, грязь передо мной ходит волнами, и взвод Шармилы долго не отзываются, у меня внутри уже не игла - лом раскаленный, как вдруг - скомканная скороговорка в ответ:

- Мурена - Французу. Не забивай канал. Живая, она, живая, не трясись. Отбой...

Мышь, наконец, стаскивает с меня шлем. Протирает чем-то остро пахнущим мои губы, лоб, тампон становится красным.

- Рот прополощи, садж, - просит он и я отхлебываю какой-то кислой дряни, послушно катаю ее языком и выплевываю черные сгустки.

Мышь расстегивает броню. Тычет в грудь шипящим холодным пневмошприцем. Прикладывает к шее жало диагноста.

- Это противошоковое. И кровь от дури почистить, - поясняет он.

- Ты вот что, Мышь, ты меня не вздумай на эвак пристроить, - язык начинает неметь, плохо слушается.

- Как скажешь, садж. Вообще-то ничего серьезного, - он смотрит на экранчик диагноста, - Небольшая интоксикация, ушиб плечевого сустава, легкая контузия. Легкие немного поприжало, я укрепляющего дам, но пару дней в коробочке полежать придется.

Я киваю. Меньше всего сейчас я хочу, чтобы меня сгрузили в каком-нибудь флотском госпитале. Найти потом Шар - гиблое дело. Нет уж. Дождусь, пока ее зацепит. Я удивляюсь пришедшей в голову мысли - я только что пожелал Шармиле получить ранение, чтобы выбраться живой из этой мясорубки. Бывает же такое!

- Трака позови, - говорю Мышу.

- Я тут, садж. Крепко зацепило?

- Мелочи, - морщусь я, говорить еще больно, - Ты вот что, Трак, ты людей по-быстрому отряди - все приберите тут - батареи, стволы, жратву, патроны, раненым ничего не оставляйте, им все равно ни к чему, трупы проверьте. Гранаты собери. Снабжение отстает, местные вряд ли поделятся - сам видишь, каково тут. Ствол мой найди - там, в окопе.

- Сделаю, садж, - кивает Трак, кричит на бегу, - Третье отделение - ко мне!

В эту ночь взвод наш убавился еще на четверых. Кажется, Трака скоро переведут во второе отделение - там некому командовать.

-11-

Через день покидаем "Маракажу" и катим дальше. Догоняем свой полк. Выговариваю на ходу башенному за некомплект боеприпасов:

- Топтун, твою мать, ты чем отбиваться собрался, слюнями?

- Садж, больше не было, клянусь! По пять снарядов дали, и то фугаски, да картридж один к пукалке. Местные на мели, сами без снарядов, им вертушки по чуть-чуть скидывают.

- Ты, зараза, к огневикам бы сходил. Стимы разменял бы. Мне что, учить тебя?

- Садж, да у нас больше половины боекомплекта еще, стрелять - не перестрелять, - не сдается башенный.

- Да не "еще", а "уже", лопух долбаный, крыса! - распаляюсь я, - это нам на десять минут нормальной драки! Ты что, сгубить нас хочешь? Задница не мила? Давно пешком не ходил?

"Пешком ходить" - самое страшное наказание для прикомандированных экипажей. Тут они вроде как сами по себе, они выше "сусликов", то есть нас, они специалисты, а специалисты в Корпусе - в цене. Но когда коробочку подбивают, специалисты становятся в строй, лишаются сомнительного комфорта своих жестких кресел, спускаются на землю, превращаются в обычных стрелков, в пехоту, и когда еще доведется машину получить, а смертность среди "сусликов" - мама не горюй, можно и не дождаться.

Настроение преотвратное. На мне места живого нет, грудь - сплошной синяк, левое плечо ноет нещадно, больно глубоко дышать. Броня на мне - словно диковинная хламида в заплатках, у моей полетели демпферы на груди и от попадания картечи в упор внешнее покрытие отслоилось. Левый наплечник - тоже чужой. Ротный старшина от сердца оторвал мне ремкомплект, да наплечник, остальное пришлось снимать с убитых. От этого я себя ощущаю Франкенштейном. Все ниши внутри нашего "Томми" забиты барахлом и боеприпасами, даже в отсеках для аварийных средств напихано несколько запасных стволов - мужики постарались на славу. Чего только мы не насобирали - элементы брони, батареи, вещмешки, фляги, пайки, аптечки, лопатки, ботинки... Пришлось даже небольшой бой с местными выдержать - ребята раздели того самого часового, что был со мной в окопе. Местные посчитали, что его барахло по праву принадлежит им. В качестве компенсации отдал им несколько заряженных стимов. Подсумки мои полны, куча дополнительных магазинов распихана по карманам и по вещмешку, гранаты не вмещаются в подсумки, часть из них пришлось привесить на внешних креплениях разгрузки. Мы все так выглядим, мы все - словно дикари, дорвавшиеся до военных побрякушек, увешаны ножами, пистолетами, гранатами, дополнительными подсумками. Некоторые прихватили трофейные стволы, вот они - торчат в потолочных креплениях, черные, примитивные, убойные. Но не смеется никто. Не до смеха. В ночном бою я высадил четыре магазина, а получил на пункте боепитания - два. Нехитрая арифметика. Через пару таких стычек от тактики огневого подавления нам придется перейти к тактике угрожающего поведения - стрелять нечем будет. Партизаны отрезают нас от баз снабжения, не считаясь с потерями, жгут конвои, редкие порции припасов, что доставляют нам эваки, чтобы не лететь порожняком - не в счет, капля в море. Сюда они тащат патроны и сухпай, обратно - под завязку загружаются ранеными. Мест в коптерах наперечет, убитых уже не вывозят, хоронят их рядом с базами, предварительно сковырнув ножом чип из шеи. Военная тайна, мать ее... Кое-что из барахла не вошло, как ни старались утрамбовать, и взводный приказал поделиться с другими отделениями. Пришлось, скрепя зубы, отдать пару винтовок, пол ящика гранат и почти целый комплект брони.

В моем отделении - первая убыль. Трака все-таки перевели во второе, теперь он временный сержант, и вот-вот звание ему подтвердят.

Просыпается батальонный канал. Незнакомый мужской голос. Какой-нибудь сержант-связист, скорее всего.

- Передаем сводку боевых действий. Обязательно к прослушиванию всеми свободными от службы. При посредничестве представителя Союза Демократических планет достигнута договоренность между полномочным представителем Императора на Шеридане и Председателем Народно-освободительной армии Шеридана о прекращении боевых действий в районе космопорта Шеридан-два. Периметр порта и впредь будет удерживаться имперскими силами, силы НОАШ покинут захваченные рубежи и космопорт начнет принимать гуманитарные конвои с продовольствием, удобрениями и мини-заводами по производству сельхозмашин, с целью предотвращения голода на Тринидаде. Нашими войсками предпринята операция по разблокированию военной базы Форт-Орельяно. В настоящий момент два батальона мобильной пехоты из Восемнадцатого аэромобильного высадились под огнем герильос и создали плацдарм в их тылу. Воздушный мост, по которому производится снабжение базы, успешно действует при поддержке атмосферной авиации с авианосца "Гинзборо" из состава Шестого Колониального Флота. Наши войска продвинулись в северном и западном направлениях, общая протяженность дневного марша составила около ста пятидесяти километров. Созданы шесть новых укрепрайонов и передовых районов сосредоточения. В ходе боев противник несет огромные потери в живой силе. Отличились Восьмой танковый и Пятьсот восемнадцатый мотопехотный полки. Под городом Сан-Франко они окружили, и в ходе недельной войсковой операции завершили уничтожение трехтысячной группировки герильос, на вооружении которой состояли, помимо ручного оружия, мобильные средства ПВО и современная артиллерия. Бойцы Третьего полка Тринадцатой дивизии Корпуса Морской пехоты сегодня штурмовали деревню Вила Хупис, в которой укрепились крупные силы незаконных военных формирований. В ходе ожесточенного боя населенный пункт был освобожден. Командование Имперской войсковой группировкой на Шеридане сообщает, что удовлетворено ходом операции по восстановлению законности и о том, что войска следуют строго по графику.

Все слушают сообщение с отсутствующим видом. Наслушались уже этой пустопорожней брехни. Это скорее не для нас, а для кучки журналюг, что еще остались на Шеридане и которым позволено отсылать на родину бодрые новостные коммюнике. Я представляю вид "освобожденной деревни". По каким-то причинам ее решили взять штурмом. По политическим, видимо. Нельзя же, чтобы все вокруг говорили, что морская пехота попросту стирает с лица земли все встретившиеся ей населенные пункты. Скорее всего, сначала деревушку обработала авиация. Ничего особо разрушительного - несколько кассетных боеголовок объемного взрыва. Потом приданные гаубицы создали "огневой вал" по мере продвижения передовых групп. Во избежание неожиданностей "москито" выжгли напалмом и плазмой окружающие леса. Потом по куче обломков проехались "Томми". Потом из них высадились победители и воткнули на развалинах флаг с орлом. Зачем вся эта показуха, я никак в толк взять не могу. Ну сбросили бы несколько дополнительных "подарков", да и дело с концом. "Освободили до основания" - так у нас шутят.

На ходу обсуждаем, что же все-таки происходит. Надо же о чем-то говорить? О бабах и о жратве - достало уже. Современные гаубицы у босоногих партизан и вполне себе наши, имперские, плазменные гранаты - я надеюсь, что сюрпризов больше не будет. Одно мне ясно - это не банды голодранцев, силы партизан неплохо организованы, они успешно применяют против нас тактику изматывания, распыляют наши силы, даже сама вчерашняя атака - отличная демонстрация тактических способностей их лидеров. Отвлекающее сосредоточение на дальних подступах, скорее всего - малозначимых сил или насильно согнанного населения, одновременное скрытое проникновение через заранее проделанные подземные ходы, очевидно, под шум минометных налетов. Артудар, маскирующий накапливание передовых сил. Их сил было недостаточно, факт, максимум, что они смогли бы - закрепиться на подходах к высоте, под губительным огнем, но мне кажется, что таким образом всем нам демонстрируется одно - мы не сдадимся. Мы будем атаковать вас, не считаясь с потерями. Наш дух крепок, а недостаток оружия искупает решимость. Я прекрасно понимаю намеки. Я это уже проходил. Моя цель теперь - выжить. И сберечь моих мужиков. Шармилу. И все остальное - по хрену, надо лишь вовремя демонстрировать решимость выполнять дурацкие приказы, да ногами шустрость изображать. А спешить под пули не надо. Это всегда успеется. До вертолета мне эти чернявые ублюдки, когда надо будет - летуны расстараются, опустят куда надо гравибомбу, наше дело - навести поточнее. Эта поганая войнушка дурно пахнет, тут нет ничего, за что стоит погибать. Весь это бедлам вполне можно было бы заменить распылением вирусов, которые тихо-мирно разложат в пыль все население с латинскими корнями в течение пары месяцев. Но кому-то очень нужно, чтобы мы проехались по всему Тринидаду на лихих конях и с гиканьем подняли всех на штыки. Знать бы еще - кому. Опять болит голова. Клонит в сон. Встряхиваюсь. О чем это я? Ах да - война... Долбаная война. Кому-то надо и этим дерьмом заниматься. Почему бы и не нам?

- Садж, а ты что думаешь? - спрашивает Паркер. Он теперь мой зам. Капрала получил.

- В каком смысле? - я, кажется, пропустил большой кусок разговора.

- Ну, откуда гаубицы у черных?

- Известно откуда. Сколько они наших складов захватили. Добра там - на целую армию.

- Садж, гаубицы - не рогатки, ими пользоваться надо уметь! - горячится Калина.

- Ну и что? - равнодушно отвечаю я, - Ты что, считал, сколько тут бывших военных живет? Или не понял вчера - не с толпой воюем? Готовились они. Долго готовились. И пушкари у них есть, и ПВО, и разведка, и пулеметы, и пехота. Даже спецназ какой-нибудь гребаный, из самых-самых, и то есть, наверное.

- Поляжем мы тут. Ни за хрен поляжем. Сколько потерь, а мы все где-то в говне телепаемся, и где этот вонючий Сан-Антонио? - угрюмо замечает Нгава, - Какого тут возиться - скинуть сотню железяк по площадям. Я этих гребаных животных вместе с их зеленкой уже во сне вижу.

Делаю мысленную зарубку. Нгаву - при первой возможности к "психам", на коррекцию. Нам всем она уже не помешает, но кому-то - в первую очередь.

- Не каркай, все ништяк. От крови трава гуще, - парирует Паркер. Новая должность ему явно нравится. Что поделать, война - время крутой резьбы, на ней многие поднимутся. Если выживут.

Мышь:

- Нам их рассечь надо. Опорных баз накидать. Никуда потом не денутся. Пара месяцев еще - и все, стоять будем, да палить себе через колючку.

- Мочить их надо, к херам, вот и все дела, - угрюмо замечает Крамер, - Всех подряд. Все они тут - днем пахарь, ночью снайпер.

- Наша задача - выжить, ясно? - веско говорю я, стараясь вложить в свой голос всю убежденность, что у меня есть, - Нас черные измотать стараются, нам им назло держаться надо. Мы и так кладем их без счета, главное - выжить. Поэтому никакой херни с геройством и с обсуждением приказов не потерплю. Скажу "стоять" - стой. Скажу "вперед" - иди. Лично шлепну, кто без команды высунется. Всем доступно?

Дискуссия завершена. Кто-то согласен, кто-то недоволен, кто-то думает по-другому. Это их трудности. Я за них отвечаю, пока я их командир. Пока. Надо за Парком в оба смотреть - что-то круто он пошел, как бы меня не подставил. Сержантский оклад на пять сотен выше.

"Коробочку" резко подбрасывает. Головы наши синхронно мотаются туда-сюда. Жужжит привод башни. "Бам-бам-бам" - нас потряхивает от выстрелов пушки. Тянет кислым дымком - изоляция подизносилась.

- Попадание в левый борт, предположительно крупнокалиберный пулемет, выбита одна ячейка! - докладывает башенный.

- Ты хрена снаряды переводишь? - вновь ярюсь я, - Взводному сообщи и "птичкам", ковбой херов! Без твоей пукалки разберутся!

- Виноват, сэр! По башне чиркнул, нервы того, не выдержали, - убито отзывается Топтун.

- Последнее предупреждение, Топтун. Еще раз лажанешься - пойдешь в "суслики". Вон, у Паркера дуру таскать некому, как раз работка по тебе.

Я больше не рискую высовываться на марше. Всякой глупости есть предел. Часа не проходит, чтобы по нам, вопреки воздушной разведке, из чего-нибудь не пальнули. Катим себе дальше. Наше дело - ждать. Рыжий включает по внутренней трансляции армейское радио.

- Доброе утро, Тринидад! - звонко щебечет грудастая сексапилка, пробиваясь сквозь низкий гул движка, - Военное радио "Восход" и я - Шейла Ли, приветствуем настоящих мужчин! Сегодня на восточном побережье пасмурно, ожидаются муссонные дожди. На материковой части в районе сосредоточения номер восемь сухо, солнечно, температура всего тридцать градусов по Цельсию. В районах три и пять временами проливные дожди с грозами, температура воздуха тридцать три - тридцать пять градусов в тени. По просьбе командования Триста пятой пехотной поздравляем ее бойцов с Днем Дивизии и передаем им композицию в исполнении нео-джаз-банды "О-ля-ля"...

Закрываю глаза. Заставляю себя задремать под аритмичное буханье и визг саксофона.

-12-

Деревня Порту-дас-Кайшас отличается от нищих деревушек, что встречались нам до сих пор. Мы втягиваемся в широкий мощеный проезд между добротными домами. Садики перед входом. Сады за домами. "Франческо" - я узнаю эту старую, но надежную модель, трактор с кучей навесного оборудования, прижимается к обочине, пропуская нас. Любопытные лица из-за занавесок. Дети бегут по домам. Крохотная площадь, на которой стоит настоящий универсальный магазин с одной стороны, и костел - с другой. Порту-дас-Кайшас - скорее городок, чем деревня, центр сельскохозяйственного района, богатого по меркам Тринидада, тут выращивают знаменитый тростник и делают не менее знаменитый ром, тут есть даже свой мини-завод по производству удобрений и кукуруза с пшеницей хорошо родят на влажной почве. Улицы от площади лучами расходятся по сторонам, тут немноголюдно - все на работе, колонна проскакивает деревню насквозь и втягивается в рабочее предместье. Мы сидим на броне, готовые десантироваться в любой момент, стволы наши торчат во все стороны, "Томми" от этого похожи на слегка полысевших стальных ежей. Священник в обязательных по местному климату шортах выходит на крыльцо, подслеповато щурится на проезжающие машины. Мы предельно корректны - по нам не стреляют, разведка сообщает об отсутствии партизан в этом районе, наш батальонный капеллан - капитан Страйк, с крестом поверх брони, высовывается наружу, уважительно склоняет голову перед чужим храмом - у нас своя вера, универсальная, у нас верят в одно и то же и шииты, и православные, и иудеи, поэтому вид чьей-то настоящей святыни нам непривычен, священник замечает коллегу, осеняет воздух перед собой двумя пальцами, что-то шепчет, уплывает назад. Завод по переработке тростника соседствует с трактиром - слегка кособоким большим домом с черной вывеской, на которой пляшут незнакомые буквы. Пыльная площадь - просто утрамбованный грунт, едва посыпанный щебенкой, из-под юбок "Томми" с ревом поднимаются пыльные ураганы, белая пыль повсюду, мы все словно мукой посыпаны. Какие-то люди-тени перебегают в дымовой завесе, то ли по своим делам, то ли от нас спасаясь. Из взвеси неожиданно проступает черная фигура, она проплывает вдоль борта и мы тянем головы, дивясь на необычное явление. Женщина, скорее старуха, хотя кто их тут разберет, все в черном, даже пыль ее не берет, лицо - как печеное яблоко, она пьяна до невозможности, ветер от наших машин качает ее, как старое дерево, она шамкает беззубым ртом, упрямо бормочет что-то, насылая проклятия на наши круглые головы, то и дело она угрожающе машет руками и плюет в нас черной слюной. Я пожимаю плечами - еще одна пьяная сумасшедшая, в трущобах Латинских кварталов таких - пруд пруди, Калина что-то орет ей задорное, она косит на него бельмастым глазом, словно может слышать, протягивает к нам свою сухую птичью лапу. Курчавый парень, крепкий, стройный, выбегает откуда-то, возникает из пыли, настойчиво тянет женщину прочь, та вырывается, отталкивает его, оба они скрываются в пыли за кормой.

Крохотный блошиный рынок - тут продают все - овощи, фрукты, сладости, нитки и мыло, бурлит у нас по левому борту. Торговки хлопочут над своими лотками, суетливо прикрывают их кто чем от пыли - кто тряпкой, а кто просто грудастым телом, покупатели закрывают лица рукавами рубах, кудрявые мальчишки бегут вдоль колонны, белозубо скалясь и толкая друг друга. Мы для них - явление необыкновенное, о нем долго будут рассказывать, самодельные игрушки в виде наших машин будут кататься в пыли. Совсем молодой пацанчик, с огромной корзиной-термосом тянет нам бутылки с колой, ему бросают с бортов мелочь, сияющие брызги разметываются вместе с пылью, он умудряется их подхватить, не потеряв, догоняет машину и борясь с ветром, протягивает запотевшую бутылку. Мы все завистливо смотрим на нее, во рту у нас собаки нагадили, вода в наших флягах - теплые подсоленые помои, ни у кого мелочи нет, только бумажные деньги, и остановиться нельзя - идем в колонне. Самый догадливый - Нгава, машет купюрой, привлекая внимание разносчика, сует купюру в пачку из-под сигарет, для веса добавляет сломанную зубную щетку, швыряет пачку на обочину. Паренек падает на добычу коршуном, опережая стайку крикливых малолетних бездельников, сует обе руки в термос, достает две бутылки, мы подхватываем их, Нгава счастлив, он открывает пыльное стекло шлема, разом опорожняет половину стекляшки, вторую сует кому-то за спину, пацан дожидается следующей машины и снова мелочь летит с бортов яркими брызгами. И вдруг пацанчик словно устает от своей работы, он стягивает ремень с грязной худой шеи и бросает ящик на дорогу, прямо под наползающую зеленую тушу. Бежит в толпу, мелькая пятками, работая локтями, расталкивает зевак. "БА-БА-М-М" - "Томми" взвода разведки, что идет за нами, подбрасывает вверх чудовищным взрывом, он перевернутой черепахой падает на башню, всмятку давя разбросанные тела. Метла из стальных щеток проходит по нашей машине, сдувает всех с брони, мы катимся по обочинам, словно сбитые кегли, нашу коробочку заносит, она тяжело врезается в дом напротив, гудит натужно, пытаясь подняться, выпускает гусеницы и взревывая, крушит стену. Суматоха поднимается неимоверная, колонна распадается, "Томми" выбрасывают гусеницы, становятся елочкой, ворочают башнями, беря дома на прицел, пузыри силовых полей один за одним вспыхивают над ними, морпехи сыплются с брони, в голове гудит от взрыва, звуки доносятся едва-едва, автодоктор рад-радешенек, ширяет спину, определив стресс, оглушенные, мы ворочаемся в пыли, подбирая свои стволы, половина рынка раскидано в хлам, яблоки и бананы безжалостно давятся разбегающимися в страхе людьми, и вдруг - "та-та-та-та-та" - Крамер, шатаясь как пьяный, от бедра проходит по мешанине людей и ящиков длинной очередью. И снова - "та-та-та-та-та", он идет вперед, поливая перед собой огнем, брызги недогоревших донцев фонтаном из-за плеча, кто-то приходит в себя - "Хлоп" - летит граната из подствольника, и еще, плазменные разрывы раскидывают хлипкие деревяшки, пламя катит вокруг стеной, с гулом пожирая сухое дерево, и вот уже сплошной треск М160 и щепки летят во все стороны и живых уже не видно, самые догадливые лежат под мертвыми и под обломками лавчонок, и не дышат, а потом Рыжий вкатывается гусеницами, как слон в посудную лавку, лужи фруктового сока пополам с красным растекаются из-под траков и Топтун, перепуганный до усрачки, давит на гашетку минигана и ливень свинца превращает всю улицу напротив в фонтан горящих щепок.

- Рыжий, стоп! - ору я, - Назад! В строй! Прекратить огонь! Рассредоточиться! Прекратить огонь! Крамер, твою мать, ко мне! Прекратить!

"Томми" тяжело выбирается на дорогу кормой вперед. Топтун нервно крутит башней. Мои ползут в пыли, укрываясь кто где - за обломком скамейки, в выбоине на обочине, кругом голое пространство, особо спрятаться негде. Мышь ползет к раскиданным вокруг дымящейся воронки белым телам, закинув винтовку за спину. Крамер спиной вперед отходит под защиту брони. Медленно идет, щупает стволом дым перед собой. Еще шаг, и он в безопасности. И - "блям" - его сбивает на землю. Здоровенная туша с маху хлопается о камень, катится сорвавшаяся с крепления граната. Еще одна пуля выбивает рядом с ним пыльный фонтанчик. Кто-то тащит Крамера за ремни под броню. Пулемет его сиротливо валяется в пыли, растопырив сошки.

"Дзиик!" - пуля с визгом рикошетирует от гусеницы над моей головой. Это уже с тыла.

- Калина, Нгава, дым по фронту! Всем лежать! Укрыться! Гот, Чавес - дым с тыла! Паркер, готовность фугасным! Рыжий - ставь поле!

Звук постепенно приходит ко мне. Ротный запрашивает взводных. Взводные по очереди докладывают ротному. Ротные докладывают комбату. "Мошки" крутятся в пыли, разлетаясь по сторонам. Где-то зовут санитара. Редкий неприцельный огонь плещет из-под гусениц - огневая разведка.

- Здесь Лось-три, попал в засаду, - передаю я, - Снайпер ориентировочно на десять часов, ориентир... ориентира нет, двухэтажные дома напротив, двести метров. Снайперский огонь с тыла, целей не вижу, запрашиваю поддержку. Медика для Размазни-один, их подбили, диверсант-смертник, прием.

Кол рядом со мной звонко щелкает. Еще раз.

- Вижу его, садж! Один готов! - докладывает он. - Там их немеряно, вычислитель шкалит.

- Может, гражданские? - уточняю я.

- Какие тут, к херам гражданские? Я их сортировать не умею!

- Паркер, пара фугасных, по указателю Кола. Огонь по готовности. Топтун, пара плазмы. Пара, не десять!

Паркер немедленно бухает своим чудищем. Вспышка выстрела на мгновенье проступает из дыма. Над головой дважды рявкает "Томми". Еще через десяток секунд взвод оружия превращает улицу по сторонам от нас в ревущий огненный ураган.

Медэвак зависает над горящей деревней. Медленно опускается над колонной. Пулеметы его захлебываются гильзами - огонь прикрытия, да и нервничают бортстрелки, жить хотят, с воздуха наша колонна - ад сплошной. Мы помогаем цеплять тела разведчиков в раскачивающиеся от ветра люльки. Откуда-то несут еще раненых. Крамер матерится по-черному, не хочет улетать, глупый. Требует назад свой пулемет. Идиот, хоть неделю, да полежал бы в чистых постелях без насекомых. Беспилотники кидаются напалмом, солнца не видно из-за черного дыма, я гадаю, останется что-то от Порту-дас-Кайшас к вечеру, или все же мы ограничимся предместьем?

Когда пожары немного стихают, мы грузимся и коробочки окружают деревню со всех сторон. Мы редкой цепью входим с окраин, и никаких любопытных лиц нет за занавесками. Нет вообще никого, все попрятались. Многие попытались сбежать в поля, как только началась стрельба, и зря - хороший тук - мертвый тук, беспилотники открывают огонь по любому бегущему, разнополые трупы с отстреленными конечностями лежат в межах и в оросительных каналах, мы проходили мимо них, когда разворачивались в боевые порядки. Дым стелется вдоль улиц, дышать без брони проблематично, "мошки" втискиваются во все щели, мы по двое входим в каждый дом и переворачиваем там все вверх дном. Перепуганные хозяева лежат на полу, лицом вниз, сжав затылки ладонями, или скулят что-то на ломаном имперском в подвале. Я не вхожу внутрь, вместе с Паркером мы остаемся снаружи, так положено - пара внутри - пара снаружи. В одном из домов Калина находит спрятанный в подвале дробовик. Хозяина прикладами выгоняют наружу. Избитый крепкий мужик на ломаном имперском божится, что это охотничье оружие. Вводная гласит - мужчин в доме, где будет обнаружено оружие или боеприпасы, расстреливать на месте. Я киваю Калине. Тот поднимает трофейный дробовик и сносит незадачливому хозяину башку. Экономит свои патроны. Стреляет по окнам раз, другой. Рамы вылетают со звоном. Потом вставляет оружие под дверь и с гулом усилителей гнет ствол. Стекла усеивают чистый дворик с лужей крови посередине. Выстрелы хлопают со всех сторон - морпехи вышибают замки. Где-то на соседней улице бухает плазменный разрыв. С треском рушится кровля внутрь полыхающего дома. Калина с Нгавой пинком распахивают очередную дверь. Через дверной проем я вижу лежащих на полу людей. Женщина лет сорока, еще крепкая, с рельефным телом, длинные густые волосы разметались волной, черная юбка задралась на красивых ногах, она в ужасе прижалась щекой к полу, боясь пошевелиться, взгляд ее остановился на мне, я вижу совершенно обезумевшее от страха существо, слеза катится по ее лицу, она судорожно дергается, боясь всхлипнуть. Калина перешагивает через нее, как через вещь, плотоядно оглядывает ее сверху, поднимает за волосы голову лежащей рядом молоденькой девушки, чуть постарше моей Мари, скидывает перчатку, жадно мнет ее грудь - хороша, чертовка! - отпускает, пинает ногой шкаф. Посуда со звоном стекла валится на пол ему под ноги. Он ковыряет штыком внутри шкафа, выкидывает какие-то бумаги, достает и пихает в набедренный карман ворох местных разноцветных денег. Он распален, налет цивилизации сдуло с него, как пепел, он завоеватель в побежденном городе, ему все можно. Он натыкается на мой взгляд, похабно подмигивает, здоровый сытый жлоб, а когда выходит вслед за Нгавой наружу, так и не найдя ничего, и жуя яблоко, что стащил походя на кухне, я говорю ему:

- Я тебя, ублюдок, расстреляю, если ты еще раз яйца свои тут почешешь, мудак долбанный, анонист, быдло опущенное! Ты, бля, морпех, а не нацик сраный, и не хрена тут броню говном мазать, понял! Встал рядом и в дома не суйся больше! Паркер! В пару с Нгавой вместо этого выблядка!

Паркер кивает, идет вслед за Нгавой, так и не поняв ни черта, чего я взорвался, смотрит на меня удивленно. Калина ошарашен - как же так, он крутой морпех, все по инструкции, все согласно вводной, мы тут, чтобы этих черных мочить, и они наших братанов только что положили, какого хрена этот пижон на меня взъелся? Он сверлит меня ненавидящим взглядом, я поворачиваюсь и смотрю на него в упор, он не выдерживает, опускает голову, играет желваками. И я понимаю, что теперь - все, или я его, или он меня, и спиной к нему лучше не стоять, но эти игры мне знакомы, я эту блядь в первом же бою в говно вобью, тормоза с меня слетают и все это говенное боевое морпеховское братство - сказки для новобранцев в "чистилище", и я - господь бог, я решаю, кому тут жить, а кому помереть, и вот я решаю - эта мразь жить не будет. И что-то такое, наверное, исходит от меня, потому что Калина вдруг опускает забрало и трусит по-быстрому вперед, проглотив все, что хотел только что сказать. Остается еще шанс остаться чистым - доложить взводному о недостойном поведении и попытке изнасилования гражданского лица, и расстрелять ублюдка перед строем, но я решаю - нет, я сделаю все по-своему. И обратной дороги нет у меня больше.

-13-

- Я просмотрел запись. Вы были не правы, сержант, - говорит взводный, - У нас четкая установка - жесточайшее подавление сопротивления. С максимальной эффективностью. Мы и так действуем слишком мягко, у нас чудовищные потери. Треть взвода выбыло, сержант! Вдумайтесь - треть! Понимаете - было тридцать человек, а осталось двадцать! После этого я не намерен сдерживать своих людей. Они имеют право на месть. В конце концов, чем меньше ублюдков останется после нас, тем больше вероятность того, что стрелять по тем, кто придет за нами, будут меньше.

- Сэр, я не отказываюсь уничтожать врага. Если это враг - его надо уничтожить. С эти не спорит никто, сэр. Но стрелять в детей и женщин только потому, что они рядом оказались - это дело нациков, не нас. Тем более насиловать. Мы - морская пехота, сэр. Убийцы. Мы врагов убиваем, а не младенцев, сэр.

Мы беседуем с лейтенантом в его БМП, без свидетелей. Броня отключена, памятуя прошлое, взводный опасается подлянки с моей стороны. А может, действительно по душам потолковать хочет. С этой войной я совсем параноиком стал.

- Получается, ты на улице, когда в засаду попал, не стрелял?

- Стрелял, сэр.

- Но там же и дети были, и женщины? - допытывается Бауэр, - В чем разница, Трюдо?

- Сэр, там напали на нас. Мальчишка бомбу бросил. Значит, враг он конкретный. Поэтому и стреляли. Ну, и сгоряча и со страху, конечно, сэр.

- Вот видишь? Значит, за собой ты право действовать сгоряча оставляешь, а своим подчиненным - нет?

- Сэр, мы убийцы, не палачи. Понимаете разницу, сэр?

Взводного передергивает. Он сдерживается, это видно. Устал он до чертиков, проблем у него - море, а тут я - фраер принципиальный. Пересилив себя, он говорит мягко:

- Трюдо, я раньше не прав был насчет тебя. Ты хороший сержант. Без дураков. И воюешь ты хорошо. И люди твои в порядке, я за твое отделение спокоен. Но вот червоточинка в тебе есть, не обижайся. Что-то, что сломает тебя. У нас негласная установка - больше врагов на счет. Мы обескровить его должны. Это стратегия, одобренная сверху. Ты что думаешь, бомберы тут просто так кайф ловят? Въезжаешь в ситуацию?

- Конечно, сэр. Не волнуйтесь за меня, сэр. Я не подведу, - мне этот никчемный разговор надоел хуже сухпая, мы говорим со взводным на разных языках. Я понимаю его, раскол во взводе наметился, кто-то решил, что Калина - чувак что надо, кто-то вычислил, что у меня потерь меньше, а значит, я знаю, что делаю, но это не важно. Взвод единым должен быть. И никак я лейтенанту не растолкую - не будет он уже одним целым. Никогда не будет. Мы постепенно в собак бешеных превращаемся, а собаки, сколько их не корми и не дрессируй, все равно за кость драться будут. Нам бы сейчас отдохнуть денек, выспаться, грязь с себя отскоблить, с мягкими девочками поваляться. Да потом в казармы на неделю, к психам в руки, дисциплину подлатать. А так мы все глубже в яму опускаемся и скоро уже краев видно не будет. Неужели командование этого не понимает?

Теперь по сторонам пыльной трассы тянутся бескрайние степи. На очередном участке дороги нас встречают приземистые пятнистые монстры. Мы въезжаем в зону ответственности "Победителей грызунов" - Восьмого танкового. Шустрые колесные бронемашины разведки со скошенными пулеметными башнями катят по обочинам, щупают вокруг чувствительными сканерами, беспилотники, как привязанные, парят в высоте над ними, чуть позади прыгают по ухабам приземистые "Крабы" - машины непосредственной огневой поддержки. Мы проезжаем мимо тяжелого "Тевтона" - грозного монстра, способного генерировать силовое поле на ходу и имеющего лазерную защиту, спаренная пушка удивляет увидевших ее впервые своим калибром, а счетверенные миниганы, способные сопровождать как воздушные, так и наземные цели, заставляют задуматься, какую прорву боеприпасов таскает с собой эта черепаха. За "Тевтоном" пристроилась машина-арсенал, низкая, широкая баржа с бронированными бортами, вооруженная просто смехотворно - крохотная башенка с пулеметом для защиты от пехоты и авиации. Баржа именуется скромно - "Геркулес". Над ней тоже переливается пленка силового поля, щебень из-под юбок наших нагнетателей отскакивает от нее, оставляя в воздухе тающие белые точки. Все это вместе зовется мобильной танковой группой. Каждый раз, когда мне доводится близко видеть эти безлюдные гробы, меня посещает легкая паника. А ну как "Тевтон" сочтет эти самые камушки враждебными действиями? Или вдруг у нас на десяток секунд не заладится с системой "свой-чужой"? Этого времени исполнительной до невозможности машине хватит, чтобы разнести в прах половину нашей колонны. Его миниганы, на равных говорящие с "косилками" огневой поддержки, враз оставят от нас одни воспоминания. Слухам о том, что эти тупорылые создания сочиняют стихи для своих техников, я не слишком верю. Байки все это.

Горячий степной ветер сдувает пыльный хвост нашей колонны. Я поднимаюсь наверх, подышать горьким запахом степного разнотравья. Если тут небезопасно, то я съем свой ботинок. Мобильная группа контролирует как минимум километров по пять с каждой стороны. Незамеченным сюда не подобраться ни ползком, ни по воздуху. Хоть и тупые эти железяки, но надежно за ними, как в банковском сейфе.

- Поздравляем подполковника Густава Виттмана с награждением медалью "Серебряное сердце". По просьбе его боевых товарищей передаем для него марш "Дас Берлинер"... - доносится из люка подо мной бодрый женский голос.

Далеко в степи пыльные столбы и суета. Оптический усилитель показывает ровные ряды одинаковых домиков. Суетятся строительные роботы, таская с грузовиков полимерные балки. Пара "Крабов" застыла на краю стройки, торчат длинные стволы. Одна из новых правительственных деревень для "лояльных переселенцев". Смачно сплевываю в пыль. Единственное, что я понимаю в политике, это то, что я ни хрена в ней не понимаю.

-14-

Император Генрих, наш бодрый старикан, взялся за переустройство Тринидада всерьез. Император Генрих устраняет перекосы колониальной политики. Вчера вечером "психи" вколачивали в наши бедные стриженные бошки новую доктрину завоевания симпатий. "Психи" скоро станут настоящими психами, на коротких привалах и ночами к ним стоят длинные очереди из желающих пройти коррекцию. Добровольно или по представлению командира. Кроме этого, у них еще плановые промывки, вкладывание в нас новых программ тактических приемов и разъяснение стратегии действия войск. Наши головы трещат от обилия информации. Старое и ненужное стекает пеной из наших ушей. "Психи" сбиваются с ног. Работают на износ. Их полевое оборудование барахлит. Они стали похожи на призраков со впалыми щеками и лихорадочно горящими глазами. Они раздраженно орут на нас, как баранов, укладывая в ряд на землю. В них словно переходит все, от чего мы стараемся избавиться - животный страх, стыд, мертвая безысходная усталость, ночные кошмары, боль потерь, ненужная жалость, беседы с убитыми товарищами, тревога за близких, оставшихся черт-те где, дурацкие вопросы, на которые никто не знает ответа, выпученные глаза убитых в рукопашной партизан.

Не знаю, чего там им наплел взводный, только вчера со мной работал сам капитан Кац, не доверяя помощникам. Когда я поднялся с земли, прошло почти полчаса. Ни хрена себе! Столько времени занимает коррекция личности. Долбанный Лось, удружил-таки! Прислушиваюсь к ощущениям. Капитан устало курит, глядя на меня.

- Нормально, сержант?

- Вроде бы, сэр.

- Не дрейфь, личность тебе оставили, - говорит капитан. Смотрит на меня с интересом, как на диковинный экспонат. Ежусь от его изучающего взгляда.

- Сэр, сержант интересуется, почему сеанс длился так долго, сэр!

- Интересный ты экземпляр, Трюдо, - отвечает капитан, - Если бы время было, хорошая тема для исследования. И - вперед, на тихую планету, под ласковое солнышко. На повышение. Только где его взять, время...

Внутри себя я чувствую что-то необычное. Начинается. Болит голова и дышать тяжело, а тут еще дым капитанской сигаретки шибает в ноздри. Едкий запах вызывает глухое раздражение. Нет, не так. Желание его, капитана, придушить. Почувствовать его жилистую шею под пальцами. Нервно сглатываю.

- Раздражение испытываешь, сержант? - Кац отбрасывает окурок, встает.

- Так точно, сэр. Есть немного. Что это со мной?

- Это пройдет. Какое-то время не сопротивляйся автодоктору, пусть поколет тебя коктейлем. Через пару дней все войдет в норму. Следующий! - кричит он.

Следующим оказывается Нгава. Зыркает настороженно, голова в плечи. Все мы так - перед сеансом, как перед абортом. Успокаивающе подмигиваю ему. Все нормально, мой черноухий брат, голова кувшином.

И вот мы посреди раскаленной степи, хлебаем то и дело воду из фляг, которая тут же выступает на спине так, что в штанах мокро. Отрабатываем свою порцию "завоевания симпатий" от имени четвертого батальона на данной территории. Строим оросительный канал, словно какие-то землекопы. Хотя строим - громко сказано. Впереди нас ползет здоровый механический придурок из инженерного батальона, ворочает землю, плюется землей и пылью, оставляя за собой ровную утрамбованную траншею с покатыми стенами, а мы топаем следом и попарно брызжем распылителями на ее берега быстротвердеющую полимерную массу, проникающую глубоко в грунт. Ранцы с этой дрянью тяжелы неимоверно и воняет она - слепни на лету сдыхают, и вообще, все это прекрасно может делать все тот же бульдозер, что без устали урчит перед нами, он и предназначен для быстрого строительства укреплений, вот и танки для затвердителя и пенобетона у него сзади присобачены, но тут все хитро задумано. Одного бульдозера мало. Надо чтобы именно мы, полевые морпехи, все в броне и с мордами под поднятыми забралами, демонстрировали местному населению усилия для орошения их новых полей неподалеку от новых правительственных деревень. Вот и "местное население" - испуганные худые люди, забитые женщины с коровьими глазами, на всех одинаковые новенькие бесплатные хлопковые робы, стоят поодаль, не понимая, какого хрена от них понадобилось и зачем стоять весь день на жаре без воды под дулами винтовок. Сначала самолеты сожгли их поля и всех, кто там находился. Потом их выгнали из домов. Перестреляли скотину, отравили колодцы. Подожгли дома и сравняли бульдозерами с землей. Расстреляли старосту, учителя и его жену, объявив их партизанскими приспешниками, врагами императора, хотя все знают, что партизанам помогал одноногий Педро, за то, что они давали ему рому, да еще мельник Пепе, который сбежал задолго до появления солдат. Подталкивая прикладами, запихали всех в грузовики с закрытым верхом, разрешив взять с собой только по узелку личных вещей. Привезли в эту непонятную местность, разогнали всех по одинаковым домам в деревне за колючей проволокой и с вышками по углам. И вот теперь заставляют смотреть, как озлобленные морпехи, которые стреляют во все, что шевелится, ломают перед ними комедию. Все это очень интересно, спасибо, сеньор, вода на поля - это здорово, сеньор, только можно мы уже пойдем сеять рис и кукурузу и заодно подсыпать корму цыплятам, а то через пару месяцев мы передохнем с голоду рядом с этими чудесными каналами, сеньор, конечно, сеньор, мы подождем, мы понимаем, сеньор - надо, значит надо...

Моя очередь. Спрыгиваю с брони, одеваю объемный короб и беру в руки раструб распылителя. Нажимаю кнопку. Гот идет по другой стороне. Стенки канавы блестят, как смазанные маслом, когда затвердитель оседает на красную землю. Наши коробочки ползут на малом ходу далеко позади. Сото, морщась от вони, идет в стороне, жуя травинку. Взводный иногда сменяет его, старательно улыбается, оскалив зубы, машет рукой испуганным хлопковым людишкам. Император не может позволить мочить всех подряд, как на побережье, где проживают нищие отбросы. Императору не хочется везти новых поселенцев на пустые территории - это слишком дорого. Территории вокруг промышленных районов Тринидада должны остаться населенными. Территории должны перейти под контроль Имперских сил. Рыбу надо вытащить из воды. Это значит, что к стратегии обескровливания НОАШ прибавляется стратегия завоевания симпатий. Мы обязаны демонстрировать лояльному населению свою дружелюбность и полезность. Свою заботу о них - верноподданных Императора. Лояльным население становится, когда то, что от него осталось, вывозится из обжитых районов в новые охраняемые поселения - из-под "рыбы" убирают "воду". Это называется стратегией обезвоживания. Оставшиеся территории делаются непригодными для жизни - стратегия выжженной земли. Многовато стратегий для меня. К тому же первая и четвертая как-то не слишком стыкуются со второй и третьей. После ковыряний в моем котелке единственное, чего мне все время хочется, это вышибить из кого-нибудь мозги, мне без этого воздуха не хватает. Вот и кандидаты в сторонке наметились. Который из них выкопает для нас ночью ловушку с кольями?

- Улыбайся, Трюдо. Улыбайся, - сквозь зубы напоминает мне вынырнувший сбоку Сото.

-15-

Вечереет. Солнце катится вниз, заливая полнеба розовым свечением. "Томми" глотает километры, раздувая волны пыли по пустой дороге. Рыжий давит от души, на всю железку. Догоняем батальон на полной скорости. Движки уже не ревут - воют, мы летим километров под сотню, струи пара бьют из бортов раскаленным кипятком, ветер хватает меня за плечи и норовит выдернуть из люка. Густые перелески мелькают по сторонам, "мошки" спят в контейнерах - они отстанут безбожно, пара десятков километров в час - их предел, темп - наша надежда проскочить без сопровождения, наша иллюзия безопасности, мы стараемся не думать о том, что ракета из пехотного лаунчера свободно берет цель со скорость свыше двух тысяч километров. Мы в радиусе действия артиллерии базы "Парк-Дос-Авес" - "Птичий Парк", черт бы подрал эти местные названия, язык сломаешь, если что - для нас это хоть какой-то шанс отбиться. На горизонте возникает и поднимается навстречу черная полоса - перелески постепенно переходят в континентальные джунгли, это хуже, чем степь, но все-таки лучше, чем влажный зеленый ад у побережья. До Птичьего Парка каких-то сорок километров, почти ничего, одно усилие, и мы на месте, а там уже рукой подать - всего пара сотен километров до Коста де Сауипе, передового района сосредоточения номер восемь, здешнего курортного рая. Где-то там наш полк. О местных женщинах рассказывают просто невероятные вещи. Говорят, они стройны и доступны, разговаривают по-имперски, водят авто, а поцелуй в губы на улице для них - вместо "здравствуйте". Мыслей от таких сплетен больше нет, только в паху горячая волна, сейчас я готов забраться даже на Сантану из первого отделения, девушку ростом метр восемьдесят с ударом правой под шестьсот килограммов - не очень-то помогают эти патентованные витаминки "для снятия сексуального напряжения" что раздает нам Мышь каждое утро.

- Дистанция сто метров, - передает взводный, и Рыжий немного отстает от головной машины.

Так не хочется снова влезать в душное темное нутро, но придется - шутки с зеленкой плохо кончаются. Я тяжело вздыхаю и начинаю процесс неспешного погружения, куда мне спешить? - подаю вниз винтовку, прижимаюсь брюхом к крышке люка, чтобы не цеплялись за края подсумки и лопатка за спиной, медленно, поджав зад, опускаюсь вниз на руках. Деревья надвигаются на нас сумрачной стеной, мы влетаем в узкий коридор, пять секунд - и становится почти темно, закатное солнце теряется за переплетением зелени, сплошная размытая полоса мелькает по сторонам узкой просеки, бьются всмятку о крышку люка какие-то увесистые насекомые и пряный запах лесной подстилки щекочет нос. Так не хочется прятать голову! И я поддаюсь порыву, голова моя макушкой торчит из люка, забрало чуть приоткрыто, я утешаю себя, что на такой скорости не каждый снайпер сможет попасть в движущуюся цель размером сантиметров пятнадцать, к тому же стрелять он сможет только сбоку, что еще больше усложняет его задачу - спереди меня полностью скрывает бронированная крышка. И вот дышу я лесным воздухом, балдею от свежести, которая так приятна после обжигающей степной сухости, и вижу, как замедляет бег наша коробочка.

- Рыжий, что там? - спрашиваю.

- Остановка колонны. Взводный распорядился, - и мы останавливаемся совсем, покачиваемся на месте, раздувая опавшие листья с обочины.

Заглядываю вперед. Ого! Тут есть на что посмотреть! Высоко через просеку протянут нейлоновый шнур, с которого свисает широкая выбеленная солнцем доска с неровно обломанными краями. На доске кривые буквы, красное на белом: "Вы въезжаете в зону ответственности "Говорящих крестов". Добро пожаловать на Аллею призраков!". Странный указатель манит какой-то мрачной таинственностью. Паркер тоже высовывается из второго люка, удивленно осматривается. Двое леших, с ног до головы покрытых лохматым зеленым камуфляжем, отделяются от деревьев и неторопливо приближаются к головной машине. Такблок определяет их как дружественные силы. Взводный говорит с ними с брони. Прислушиваюсь через микрофоны брони:

- Я сержант Гордон из команды спецсил номер пятьсот пять, "Шервуд", сэр. Необходимо посадить несколько наших людей на броню, сэр, - говорит один из них.

- Зачем?

- Для вашей безопасности, сэр.

- Разве вы не контролируете территорию? - удивляется взводный.

- Именно поэтому, сэр.

- Ничего не понимаю... Вы из егерей?

- Так точно, сэр. Мы прикомандированы к батальону "Говорящие кресты". Сэр, все, что движется без нашего сопровождения, воспринимается нашими людьми как недружественные силы.

- Я об этом ничего не знаю, - сомневается взводный. А может, просто мнется для вида, тянет время. Мы традиционно не любим этих зазнаек из спецсил, всяких там "шпиенов". И не слишком им доверяем.

- С вашего позволения, сэр, вам и не положено об этом знать, - твердо, но с некоторой ленцой говорит сержант, - Это наша территория и мы эффективно контролируем ее. Здесь действуют только наши правила.

- Ну хорошо, - решается взводный, - только пусть садятся на нос, перед башней.

- Как скажете, сэр, - равнодушно соглашается леший. Еще несколько размытых фигур появляются из лесного сумрака. Я удивлен - пока они не начали двигаться, такблок их не обнаруживает.

Задумка взводного мне понятна - люди, похожие на кучи травы, сидят на неудобной скошенной морде нашего зверюги, спиной к нам, под стволами наших винтовок. Случись чего, мы всегда успеем вышибить из них дух. Мы плавно трогаемся и постепенно набираем скорость. Сержант, что говорил со взводным, оказывается на нашей машине, он сидит, обняв рукой ствол орудия рядом со своим неподвижным спутником. Смотрю по сторонам, раскрыв рот. Обочина по обе стороны уставлена частоколом примитивных крестов - просто грубо связанные пальмовыми веревками жердины. На них развешано то, что осталось от людей. Некоторые по шею закутаны в грубую гнилую мешковину, на ком-то сохранились остатки одежды, у некоторых не хватает конечностей, лохмотья гниющей плоти свисают с желтых черепов. Птицы нехотя поднимаются с крестов при нашем приближении, перепархивают на деревья и сразу же опускаются назад - продолжать ужин. К виду армейских колонн местные обитатели, похоже, привыкли. Я приподнимаюсь из люка повыше. Становлюсь за башней, гляжу вперед - кресты тянутся до самого изгиба просеки, скрываясь в темноте.

- Что это? - спрашиваю я у равнодушного сержанта.

- Аллея призраков, - отвечает он, не поворачивая головы. Хотя из-за его камуфляжа и головы-то толком не видно.

Я так просто не сдамся. Если мне что интересно - душу выну, а добьюсь своего.

- Это партизаны?

- И они тоже.

- В смысле?

- Что - в смысле? - егерь по-прежнему смотрит прямо перед собой, не удостаивая меня взгляда.

- Ну, кто на крестах?

- Белые люди.

- Белые? Откуда их тут столько?

- Индейцы племени мандруку всех, кроме себя, считают белыми.

- Так вы что - всех подряд тут крошите?

Сержант, наконец, поворачивает голову. Лица все равно не видно. Глаза только и блестят из зеленых побегов. Смотрит на меня снисходительно.

- Тебе же сказано - не всех. Только белых. Это наш лес. Тут живут только те, кому мы разрешаем.

- И что, всех, кто входят в лес, вы убиваете?

- Ну да. А что такого? - он удивляется так, словно я только что оспорил Первый закон Ньютона.

- Ну, а местные как же? Всякие там стратегии завоевания симпатий и прочая херня?

- Нам на стратегии насрать. Нам поставлена задача - создать из местных батальон специальных операций и контролировать территорию. Мы создали и контролируем. Старосты всех деревень в округе и мэры городов предупреждены о том, что тут запретная зона.

- Круто! - я восхищаюсь непробиваемым рационализмом чужого мышления. Как восторгаюсь совершенными линиями автоматического танка - они функциональны до простоты и потому прекрасны. Теперь я лучше понимаю девиз егерей - "Главное - результат". Достаю фляжку с личным НЗ - бренди. - Выпьешь?