Чтение 13–й страницы книги ~Кошка, которая умела плакать~

* * *

…Она очутилась посреди небольшой круглой комнаты с потолком-куполом из голубоватого стекла, сквозь которое пробивались весёлые лучи яркого золотого солнца. Справа от неё в стене располагался разделённый на секции серебристой изогнутой решёткой круглый люк из чуть запачканного с другой стороны землёй и опавшими листьями стекла. Он был заперт на цепь.

Напротив Аниаллу, задрав голову и разглядывая что-то на потолке, стоял худощавый мужчина с удлинённым, эльфийским лицом, странно смотрящимся в сочетании с усами и аккуратной бородкой. Ещё двое, о чём-то оживлённо беседуя за её спиной, трудились у открытой крышки другого небольшого люка в полу.

— Так вот, — продолжая, видимо, прерванный чем-то разговор, сказал ее собеседник, — рассказывают, что под этой станцией живут твари с чёрной кожей. Жестокие, кровожадные и ненавидящие всех, кто не принадлежит к их расе, они почти не умеют думать. Они копят силу и злобу, чтобы в один ужасный день вырваться на поверхность, как сорвавшиеся с цепи псы.

Но дураков много, и они постоянно лезут в эти катакомбы. Никому еще не удалось вернуться оттуда, и хозяева станции решили заделать проход. В последний раз туда отправились семеро… Через неделю вернулись трое. Все седые. В синяках, ожогах и царапинах, а в глазах бился такой ужас, что тот, кто смотрел в них, сам начинал дрожать от страха. Двое из них не прожили и недели — оба покончили с собой. Перегрызли себе вены. Ещё через неделю исчез третий — его так и не нашли…

…Аниаллу не знала, как и зачем она оказалась в этом зале. Выбираться же из него надо было почему-то иным способом: в стене напротив запертого люка было отверстие, ведущее в белый туннель с круглыми гладкими стенками, уходящий вниз под большим углом. Оба человека, покончив со своим занятием, уже скрылись в нём, с чуть слышным шорохом заскользив по белому покрытию. Собеседник Алу собирался последовать за ними.

— Главное вовремя затормозить! — оглянулся полуэльф и быстро, даже как-то пугающе поспешно, нырнул в тоннель ногами вперёд. Аниаллу осталась одна… ей было страшно. Она твёрдо знала, что выбраться отсюда можно было, лишь скользнув следом, иначе ей грозило навечно застрять в этой светлой комнатке, но по непонятной причине голодная смерть не представлялась сейчас девушке такой уж мрачной перспективой… И всё же, пересилив себя, алайка прыгнула в белёсую пасть туннеля, именно пасть — разверстую, беззубую пасть.

Тоннель пересекался с другими — такими же белыми, гладкими. Они казались Аниаллу каким-то омерзительным клубком червей, жаждущими не просто пожрать её, а заточив в своё холодное, неуязвимое чрево, оттащить на расправу к ещё более страшному Злу, коему они служили. Она представила, что уже заблудилась, и ощутила всю бездну ужаса, в которую провалилась бы, затеряйся она в этих красивых белых тоннелях.

Вдруг она осознала, что всё, что рассказал ей полуэльф — правда. У Аниаллу дыханье перехватило, и желудок сжался от страха. Алайское чутьё безошибочно указывало на правдивость всего рассказанного: неизъяснимая, небывалая жуть таилась там, внизу… Алу не представляла откуда, она просто знала, что далеко внизу под этим заводом таится древнее, могущественное зло. Оно дремало, скованное ожиданием приказа своего неведомого властелина, и не могло добраться до Аниаллу, но уже сам факт, что оно есть, приводил её в ужас.

Тем более, что если она не сумеет вовремя затормозить, то рискует по собственной глупости попасть в лапы к этому кому-то. Страх душил её. Тело немело, становилось деревянным, непослушным. Им было трудно управлять. Если она ошибётся тоннелем… богиня! — куда же подевался её проводник? Где-то впереди звучит его бодрый голос, так неуместно-жестоко веселый. Страшный конец… хуже ничего и вообразить не возможно. Вот-вот и она с разлёту бултыхнется в океан ужаса, из которого ей уже не вынырнуть!..

* * *

…Сон растаял так внезапно, что Аниаллу не заметила, как проснулась. Возможно поэтому она не сумела различить границы между ночным кошмаром и реальностью. То тут, то там ей мерещились кровожадные тени. Она вздрагивала от каждого шороха, зажгла магический огонёк и, сжимая кинжал в руке, вновь и вновь обходила комнату. И каждый раз, охваченная внезапным страхом, сверкнув босыми пятками и выпущенными когтями, прыгала обратно на кровать, затравленно озиралась по сторонам и в отчаянии зарывалась в одеяла.

Ужас Аниаллу во много крат усилился, когда она осознала, что этот кошмар был реальностью. Воспоминания ледяной дрожью пробежали по спине скорчившейся на постели девушки. Время повернулось вспять, словно страх зажёг фитиль на свече её памяти, и вот былые дни, месяцы, годы восковыми каплями стекают вниз, обнажая давно скрывшиеся под их непроницаемым слоем события прошлого тал сианай…

* * *

…Много сотен лет назад она, носившая в те дни иное имя, была на задании в одном густонаселённом высокоразвитом мире под названием Диеннан, где магия, получаемая от сокрытых в глубине земли кристаллов, освещала каждый дом и была основой быта всех его жителей. Белые тоннели находились внутри одной из энергопреобразующих станций, которые и доставляли магическую энергию на поверхность земли. Обычно она текла по ним потоком голубоватого света, но та часть станции, где оказалась Аниаллу, давно не использовалась… Да, тогда она благополучно выбралась из клубка червей-туннелей и забыла… очень постаралась забыть о страхе, пережитом в них… Но кто же были те, кто обитал в подземельях? Живые ли существа неведомой расы? Или призраки, кровожадные тени? Или нечто иное…

Алу представила обычного энхиаргского тёмного эльфа, облачённого во всякие устрашающего вида железяки и щедро заляпанного кровью. Получилось нелепо и смешно. Особенно — если бы он изобразил на лице злость и ярость. Представила на его месте тёмного алая — вышло более правдоподобно. Но воображение Аниаллу против её воли перенесло созданный ею образ в белоснежные тоннели из её сна. Алайка увидела, как невидимые взгляду волны чёрного Зла поднимаются из глубин и пропитывают, пронизывают, преображают попавшее туда существо… И вот ей уже не смешно, а страшно. Да, не сами существа были злом, а то, что стояло за ними, что внушало им жажду крови и даровало силу, делало их такими… такими, какой едва не стала сегодня Алу… А оно само… оно само — бесплотно, и в этой своей бесплотности — всесильно, ибо что может быть ему преградой? И оттого оно неуязвимо… и пробраться может в любое сердце, даже защищенное магией Аласаис сердце сианай.

Алу укуталась с головой и выглядывала в маленькую щелку между одеялами, подозрительно осматривая комнату. Она так и уснула, с открытыми глазами и зажженным светом…

* * *

Аниаллу очень бы удивилась, если бы узнала, что Верховная жрица Бриаэллара Гвелиарин увидела этой ночью тот же самый сон. И чувства, завладевшие темнокожей алайкой, были теми же самыми, что и у неё. Гвелиарин поднялась со своей постели и крадущимся шагом пошла к полке, на которой лежал её кинжал, священный Коготь, по пути проверяя защитные заклятия, наложенные на её спальные покои. Только вот Гвелиарин никогда не была в Диеннане и не знала, что видит сейчас чужие воспоминания, чужой сон. Она просто почувствовала, что увиденное ею не было просто сном…

До рассвета самая могущественная женщина Бриаэллара стояла у высокого окна своей спальни и смотрела на спокойный город. Долго ли продлится это спокойствие? Она много страдала и видела страдания других. Это научило её, прирождённую правительницу, любить и ценить близких ей по духу существ. Они приняли и полюбили её, хотя многим из них было ведомо то, что Гвелиарин родилась не алайкой. Да и трудно было не полюбить эту удивительную женщину — общаясь с ней, каждый начинал чувствовать себя её сыном или дочерью. Её ласковая, материнская власть распространялась на всех, кто оказывался рядом с Верховной жрицей… Вот и сегодня она, словно мать над колыбелью заболевшего ребёнка, стояла над вверенным ей Аласаис городом и в отчаянии сжимала тонкие пальцы…

* * *

Аниаллу проснулась неожиданно бодрой, гнёт сожалений и сомнений как будто спал с её души. Сон словно отрезвил алайку — воспоминания о происшедшем с ней в столовой преображении не тяготили более Аниаллу, она твёрдо уверилась в том, что оказалась в чьей-то власти и действовала не по своей воле. Значит, слова, написанные на полу камеры умирающим алаем, были правдой. Руалские кошки долгие годы с воздухом вдыхали неведомое зло, пили его вместе с водой и ходили по земле, им пропитанной. Но где был источник этого кромешного ужаса? Там, под энергетическим заводом в Диеннане? Аниаллу снова передёрнуло от леденящих воспоминаний. Нет. Материализовавшееся Зло, что обитало там, спало, затаившись до времени, оно никак не влияло на окружающий мир, и опасным было только для тех безумцев, кто решался по глупости и неведению вторгнуться в его мрачное обиталище. Здесь же, в руалских подземельях, Зло было иным.

И всё же они были одним организмом, единой силой, управляемой общим разумом.

Пробудившись, Аниаллу сразу ощутила, насколько всё изменилось вокруг после вчерашнего происшествия. Теперь они — алайка и древний подземный замок — были врагами. Ни один, ни другая не могли нанести друг другу какого-либо существенного вреда, и только поэтому между ними возникло временное перемирие. То, что напало на неё вчера в столовой, то, что без сомнения властвовало над этим городом в давние времена, когда его ещё не покинули обитатели, потерпело поражение и теперь готовилось перейти к более решительным действиям. Оно перестало прятаться. В этбм просто не было смысла — Аниаллу знала о том, что оно есть, а Анар, без сомнения, поверит её рассказу.

Высвободившись из смятых простыней и покрывал, Аниаллу встала с платформы и сладко потянулась. Никогда ещё она не чувствовала, чтобы силы переполняли её тело так, как сегодня. Это было так необычно! Аниаллу запустила пальцы в волосы и, проведя ими по голове, испытала приятное электризующее покалывание. Вот только пряди казались какими-то странно запутанными. Недоумевая, как такое могло произойти с алайскими волосами, которым не положено спутываться вовсе, Алу подошла к зеркалу и, взглянув на своё отражение, вспомнила, что вчера еле-еле добралась до кровати, так и не сподобившись ни раздеться, ни распустить волосы.

Развеяв магию, которая поддерживала сложную причёску, Алу резко, почти с омерзением мотнула головой. Рубиновые шпильки и заколки алыми искрами посыпались на ковёр. За ними последовали серьги, кольца и тяжёлое колье, сейчас показавшееся Аниаллу отвратительно похожим на ошейник, какие носили любимые рабы высокопоставленных особ в Дирхдааре. Потом наступил черёд платья. Богатый наряд с тихим шелестом опустился на пол, скрыв под собой алые звёздочки рубинов.

Аниаллу внимательно оглядела себя, вертясь перед зеркалом и выискивая, не осталось ли на ней ещё каких-нибудь следов вчерашнего «преображения». Не обнаружив ничего примечательного, она прошлась по комнате, тщетно пытаясь вспомнить, куда вчера положила свою одежду. Ее нигде не было, и Алу пожалела, что так рано рассталась с платьем. Она набросила на плечи чёрное покрывало и отдала мысленный приказ слугам принести её прежнюю одежду. Прошло несколько минут, и в комнату вплыли аккуратно сложенные вещи. Взглянув на них, Аниаллу вдруг испытала радость, как при встрече со старыми верными друзьями.

Вернув себе привычный облик, алайка вышла из своей комнаты и, пройдя по короткому коридору, соединяющему спальни, остановилась у закрытой двери покоев Анара.

Еще раз повторив себе, что она ни в чём не виновата, Алу не колеблясь постучала по резному дереву. Раз, другой, но никто не ответил. Уже начиная волноваться, она постучала вновь. В ответ — тишина. Конечно, он мог уйти в библиотеку или ещё куда-то, но Аниаллу охватило предчувствие беды. Осторожно приоткрыв дверь, она скользнула в комнату. Оказавшись в этом тускло освещенном помещении, тал сианай сразу поняла, что её дурное предчувствие вызвано вовсе не отсутствием её спутника. Опасность таилась здесь, в этой самой комнате. Аниаллу медленно вытащила кинжал из ножен на бедре, готовясь достойно встретить её.

Первым делом девушка распахнула дверь за своей спиной настежь, на всякий случай подготавливая себе путь к отступлению. Затем, всё ещё стоя во входном проёме, она внимательно оглядела комнату, принюхиваясь и прислушиваясь. Ковёр на полу, спальная платформа, под которой не спрячешься, стол и несколько стульев и кресел, изогнутые тумбы из дерева, подсвечники, зеркала и лампы на стенах…

Внезапно что-то холодное коснулось ноги Аниаллу. Она быстро взглянула вниз, но кроме своих сапог ничего не увидела. Лишь краешком глаза она успела заметить, как сгусток мрака метнулся прочь от неё. Удвоив бдительность, Алу стала обходить комнату, пытаясь отыскать затаившегося в ожидании удобного для атаки момента врага и особенно тщательно вглядываясь в тёмные места — наиболее подходящее укрытие для чёрной твари.

Одна из теней, та, которую отбрасывала покоящаяся на голове бескрылого дракона столешница, была не просто странно густой: расположенное посредине её более тёмное пятно неправильной формы, но с чёткими очертаниями, не могло не насторожить Алу. Она подкралась к странной тени, но прежде чем девушка успела хоть что-то предпринять, сгусток мрака, притаившийся в центре тени, отделился от неё и с необыкновенной скоростью метнулся к алайке.

Аниаллу еле успела уклониться в сторону — чёрный снаряд лишь коснулся её руки. Не дав твари времени для новой атаки, алайка резко выбросила руки вперёд, сложив запястья вместе и выгнув пальцы так, что они образовывали широкую чашу. Между ними, словно на конце детской соломинки, в мгновение ока вырос желтоватый пузырь. Он сорвался с пальцев девушки и помчался вперед со скоростью, о которой его радужным мыльным собратьям не приходилось и мечтать. Как ни проворно было порождение мрака, оно не успело увернуться от янтарной сферы, она однако не уничтожила его, а лишь окружила и вобрала в себя.

Живая тьма билась о стенки магического кокона, слегка деформируя их, и тщетно пыталась вырваться наружу. Аниаллу подошла к нему, парящему над полом на уровне её пояса. Она собралась было рассмотреть своего пойманного врага, как вдруг почувствовала странный холодок на запястье. Аниаллу молниеносным движением сорвала с себя куртку. Жидкий мрак, пробравшийся сквозь крошечную ранку на руке, чёрной струйкой потёк по венам вверх, к плечу. Не имея под рукой ничего лучшего, девушка использовала рукав куртки вместо жгута, туго перетянув предплечье. Алайка понимала, что это позволит ей выиграть лишь мгновение, и поспешила заключить часть руки, куда уже успел проникнуть живой яд, в такую же оболочку, как та, в которой теперь томилась исторгнувшая его тьма. Затем она опустила руку, заставив сферу вместе с заключенной в ней отравой медленно стекать вниз.

Аниаллу присела на край спальной платформы. Она всё так же ощущала себя в прекрасной форме, вот только мысли никак не хотели задерживаться в её голове. Она была пуста, как винный бочонок, вылаканный жадным до выпивки каргом. Тал сианай сидела совершенно неподвижно, невидящим взглядом уставившись перед собой.

Алу и не заметила, как на пороге комнаты появился Анар. Лишь когда он вплотную подошёл к ней и осторожно, словно боясь испугать, взял её за плечи, девушка медленно подняла к нему лицо.

— Что произошло, Алу? — тихо спросил он, заглядывая ей в глаза. Аниаллу неловким жестом указала на пойманного врага. Анар долго разглядывал неведомое существо, а алайка тем временем приходила в себя.

— В жизни такого не видела! — заявила она, наконец найдя в себе силы говорить. — Не то существо, не то оружие, не то яд… Мне не приходилось сражаться с Высшей магией Тьмы — мы союзники Дарларона, а значит, в Энхиарге на нас, алаев, некому нападать такими штуками… — она потёрла больную руку — та заживала куда медленнее, чем лицо после анаровых когтей.

— Но всё же на тебя напали! — воскликнул алай. Аниаллу вскочила с места и, обернувшись чёрной кошкой, стала расхаживать туда-сюда. До Анара долетали обрывки её смятенных мыслей:

«Да… они… те, кто послал ко мне ЭТО, что-то пробуют, экспериментируют… но убивать не собираются… пока… меня по крайней мере…» — Алу остановилась, порывисто лизнула себе лапу и уселась на пол, вернув себе двуногий облик.

— Они ведут свою игру, — вслух, но всё же как-то невнятно, словно говорила сама с собой, сказала девушка, — но никто не мешает мне вести свою. Кем бы я ни была, я остаюсь алайкой. Более того, я сианай, Тень богини. Часть Аласаис. И сила её сияет во мне. Каждый, кто идёт против неё, неминуемо терпит поражение. Таков порядок вещей. Такова наша наивная алайская вера. Её нельзя победить. Её нельзя заставить подчиниться. Но можно уговорить её сделать это, Анар. Это я поняла вчера. И никогда, нигде и ни от чего мне не было так страшно.

— При чём здесь богиня, Аниаллу? Ты хочешь сказать — то, что напало на меня вчера твоими руками, так сильно, что может добраться и до неё?

— Да. И оно уже почти сделало это!

— Оттуда тебе это известно? Ты… ты смогла связаться с поверхностью?!

— Нет, — ответила она окончательно сбитому с толку алаю и надолго замолчала. По её лицу Анар видел, что она принимает какое-то очень тяжёлое и важное решение. Наконец, справившись со своими сомнениями, девушка подняла на него глаза.

— Анар, мне надо рассказать тебе одну вещь. Кое в чём признаться. Возможно, это покажется тебе ужасным. Да… особенно тебе и особенно после вчерашнего…

— Ты испугалась, в этом нет ничего ужасного, — быстро проговорил Анар. — Терять власть над собой — самое большое потрясение. Мне это хорошо известно…

— Мало кто представляет себе, что мы такое, — с неожиданной горячностью перебила его Аниаллу. — Свита, личная прислуга Аласаис, её глаза и уши в разных частях Бесконечного, её телохранительницы, двойники на случай, если кому вздумается напасть на нашу владычицу, да — всё это мы… но ещё и много больше того. Лишь горстка избранных знает о том, что я тебе сейчас скажу. Иначе ты не поймёшь, чего я боюсь, а без этого не выполнишь мою просьбу, когда ситуация того потребует.

Мы не просто отдельные существа, связанные с ней телепатически, — выпалила девушка. — Мы часть её. Воплощения, если тебе угодно.

— Но… но как это возможно? Ты… — язык отказывался повиноваться Анару.

— Я не очень-то смахиваю на богиню, да? — усмехнулась Аниаллу. — Ты ждал чего-то похожего на ваши статуи или мечтал увидеть кого-то вроде Аэллы ан Камиан?! — она снова замолчала, подбирая слова.

Алу заранее знала, какой будет реакция алая на её слова. И надо отдать Анару должное, он воспринял это известие куда спокойнее, чем она ожидала… а, быть может, просто не поверил, не захотел поверить ей.

— Позволь, я расскажу тебе одну старинную легенду, — сказала Аниаллу, когда пауза слишком затянулась (она посчитала, что надо дать Анару время осознать, обдумать всё услышанное). — Конечно, не стоит понимать её совсем уж буквально, хотя все эти события, без сомнения, имели место быть…

— Много, много лет назад во Внешних землях жила одна бессмертная женщина. Она была красива… так невероятно красива, что каждый, увидев её, невольно приглядывался к её глазам, ища вертикальные алайские зрачки. Но зелёные её очи были такими же, как и у всех людей…

Так вот, жизнь ее проходила в странствиях по Внешним землям Энхиарга, вдали от Наэйриана. Целью странствий было найти место для доброй охоты, а охотилась она… за чужими сердцами. Мужскими сердцами, полными любви к женщине. Встретив пару, чувства которой сияли особенно ярко, она вставала между влюблёнными, зачаровывая мужчину своей красотой, заставляя его забыть все прежние клятвы. Нет, не страсти, не наслаждения искала она — душа ее питалась болью. Не было ничего слаще для нее, чем видеть мужчину столь жалким, что последний пёс, ползающий на брюхе за кусок мяса, показался бы рядом с ним гордым львом. — Алу помолчала, предоставляя богатой фантазии Анара время нарисовать живописный портрет этой злодейки.

— Бывало, конечно, что она и одаривала кого-то из них своей милостью, но единственная ночь, проведенная с ней, до конца жизни превращала влюбленного в преданного раба.

Но и это не могло сравниться с наслаждением, которое она испытывала, глядя на страдания покинутой возлюбленной. Иногда она затевала сложную игру и, становясь подругой своей будущей жертвы, получала особое удовольствие от того, что обманывала доверчивую душу, раскрывающую ей все свои любовные тайны.

Возможно, ей долго всё это сходило бы с рук, не окажись она в одном небольшом королевстве, земли которого находились вблизи от границ Наэйриана. Она собиралась раскинуть сети для самого короля, но вот незадача — он оказался вдовцом. Убавив аппетит, она исправно посещала все придворные мероприятия, ловила влюблённые взгляды и выбирала новые жертвы. На её беду Аласаис благоволила местному королю… Не будем вдаваться в причины, но она частенько бросала свой взор в сторону его земель, и вот однажды всевидящий взор этот наткнулся на грязное пятно — примерно так увидела богиня Изиру.

Не знаю, что нашло на нашу весёлую богиню, но она решила наказать женщину… любовью.

Аласаис щелкнула пальцами и… злодейка без памяти влюбилась в короля. И хотя она была красива и умела сводить мужчин с ума, ей пришлось пустить в ход всё своё мастерство, все свои чары, чтобы заставить короля посмотреть в ее сторону — он, бедный, всё ещё грустил по своей жене. Изира, как и задумала Аласаис, узнала все муки неразделенной любви, но всё-таки она была очень, очень красива. И ей удалось…

А уж когда ей это удалось — возвращенный к жизни король, в порыве благодарности, как это обычно водится у людей, — Аниаллу презрительно сощурила глаза, — совершенно потерял голову. Он клялся, что выполнит любое ее желание, обещал ей весь мир, небо, звезды, разве что не Глаза Аласаис… — тут Анар рассмеялся. Когда Алу произнесла эту двусмысленную фразу таким обычным, будничным тоном, даже не поняв, что она сказала, напряжение, копившееся в его душе, выплеснулось наружу хохотом. Аниаллу тоже как-то полегчало, и, вздохнув, она продолжила:

— Ну а Изира — она и без Глаз… ой! была очень счастлива… пока… Она ведь никогда не любила и не была знакома с верной подругой любви. Да, да… теперь в ее черном сердце поселилось не менее черное чувство. Ревность — она сжигала ее днем и ночью. Изира ревновала короля ко всем женщинам вообще и к каждой в отдельности. Вскоре быть придворной дамой стало опасно, а особенно хорошенькие девушки из знатных семей часто не доживали до своего первого бала…

Аласаис пришла в ужас от кровожадности этого чудовища в женском обличий и в крайнее удивление от того, что властитель, сердце которого, как она считала, будет наглухо заперто для любви ещё долгие годы — годы страданий для Изиры — вдруг распахнулось навстречу этой злодейке! Еще только истекал год траура, а король уже объявил о свадьбе! Аласаис распушила хвост, ведь, как я говорила, взор ее частенько устремлялся в сторону его владений…

И вот в разгар свадебного веселья, в самом конце пестрой вереницы придворных, с подарками и поздравлениями проходящих перед молодыми, возникло какое-то замешательство. Шум нарастал, и король велел узнать, в чем там дело. Слуги подвели к столу немолодую женщину, одетую как простолюдинка, непонятно как оказавшуюся среди званых гостей и, видимо, тоже хотевшую поздравить своего короля. Не желая омрачать праздник, король милостиво согласился выслушать ее.

Она говорила тихо, и не было в ее словах ничего, что уже не прозвучало бы сегодня. Но почему-то эта согбенная фигурка приковала к себе взгляды всех гостей. Что же касается короля, то он, выслушав поздравление, вдруг вышел из-за стола и, приказав освободить одно из почетных мест, сам отвел туда старуху. Что поразило всех окончательно, вернувшись на свое место, король, ранее не отрывавший взгляда от своей молодой жены, теперь смотрел только в сторону незнакомки. Казалось, они переговариваются взглядами, и если бы не разница в положении и в возрасте, то могло показаться, что…

В общем, королева ужасно разгневалась. Она чувствовала себя оскорблённой. Ревность новой волной поднялась в её груди, захлестнув разум и подняв из глубины души всю ее злобу и жестокость. И еще она чувствовала бессилие, впервые в жизни и где — на собственной свадьбе! А уж перед кем… Она вскочила на ноги и громко назвала короля по имени. Все замерли, в зале наступила полная тишина. Под сотнями направленных на нее взглядов Изира сумела взять себя в руки, улыбнулась королю и также громко возвестила: «Желание новобрачной!»

Это был один из традиционных свадебных ритуалов, когда новоиспеченный супруг обязан выполнить любое самое взбалмошное желание своей жены. Все снова оживились, предвкушая веселое зрелище. Но невеста молчала. И вдруг, обвив одной рукой шею короля и прижав губы к его уху, она что-то прошептала ему, указывая на незваную гостью… Король отшатнулся, но даже если бы ему удалось сдержать свои чувства, случилось чудо — все отчетливо услышали четыре страшных слова, которые произнесла королева: «На костер эту ведьму!» Среди гостей прошёл ропот удивления и негодования, лишь старуха оставалась совершенно спокойной. Она и не думала бежать от страшной гибели, которой просила для неё жестокая королева…

Король ужаснулся желанию жены, оно было так чудовищно, что он не побоялся бы ответить ей отказом в нарушение каких бы то ни было традиций — этому браку всё равно не бывать! Словно ища поддержки, он взглянул в лицо старой женщины. На губах ее возникла слабая улыбка, глаза на мгновение прикрылись, а когда распахнулись вновь, словно лучом яркого синего света в сознание короля проникли слова: «Сделай так, как она хочет. Не нарушай своей клятвы».

Смятение охватило короля, его чувства раздваивались: он не мог перед всем двором нарушить свое слово и не мог убить существо, один взгляд которого наполнял сердце таким небывалым чувством счастья и покоя… Он еще раз посмотрел в эти глаза и вдруг… успокоился: он знал теперь только одно — он не может… не должен противиться приказу этой необыкновенной женщины. Но в остальном-то — он всё ещё король!

И вот изумленные придворные наблюдают, как к одному столбу посреди главной площади города привязывают двух женщин: никому не известную старуху и… королеву, все в том же белом свадебном платье; как подносят факел к облитым маслом поленьям…

Взметнулось пламя, алой стеной отгородив обречённых на смерть женщин от мира живых, но она не сумела заглушить страшных воплей королевы, проклинающей всех и вся, и голос её, недавно такой нежный, теперь походил на рёв тысячи демонов… Старуха же молчала, и многим, кто смотрел на неё сквозь слёзы и огонь, казалось, что она улыбается, насмешливо прищурив глаза. И не то пламя отражалось в них, не то они горели собственным огнём.

Вдруг пламя костра изменило цвет — языки его окрасились синим, и крошечными сапфирами взметнулись к небесам искры, сорвавшиеся с них… И — о, чудо! — из пламени выступила старуха… Нет, не старуха — бедное одеяние её сгорело, остался лишь роскошный плащ черных волос, густыми прядями ниспадающих до самых колен. Она стояла и молча смотрела на пораженного короля…

Аниаллу помолчала и хитро посмотрела на Анара:

— Ты небось снова ждешь явления Аэллы ан Камиан? Нет, это, конечно, была симпатичная девушка, — Аниаллу кокетливо завела глаза вверх. — Но она была отмечена даром, куда более ценным, чем самая совершенная внешность. Она обладала красотой духа, неуловимой, незримой, но чарующе-притягательной, не имеющей ничего общего с тем, что обычно подразумевают под красотой души люди — благородством, честностью и милосердием… Сила Аласаис пребывала с ней, она вся была пропитана этой восхитительной силой, которая просвечивала бы сквозь любую — даже самую уродливую — оболочку, преображала настолько, что и в старухе заставляла видеть прекраснейшую из женщин…

По легенде, так появилась первая сианай — воплощение Аласаис, созданное ею, чтобы стать той, кем богиня быть не могла… Ой, я забыла сказать: «Они жили долго и счастливо и умерли в один день». Вот… За ней последовали другие… у каждой — своё предназначение.

Но все мы, как та, первая сианай, — вечное напоминание о том, что она может войти в любое сердце, наполнив его счастьем, радостью и любовью, или… разбив его, как глиняный горшок, и ничто — ни красота, ни могущество, не будет преградой её чарам. Недаром адоры прозвали Аласаис Нел'теор-ри — Прекрасной Изнутри, а эльфы — Телленерой, Дарующей Чувства…

— А что же стало с ней дальше?

— Она стала королевой, правила страной долгие двести лет, а потом, после кончины своего супруга, вернулась к богине.

— И служит ей, как ты?

— Нет. Она вернулась… — Аниаллу замялась, подбирая подходящее слово, — совсем. Воплощение слилось воедино с оригиналом.

— И с тобой тоже может быть… так? — тоскливо спросил Анар.

— Да… Но не думаю, чтобы я скоро понадобилась Аласаис — ей вряд ли понравится иметь частичкой своей памяти мои бурные переживания.

— Как ты можешь говорить об этом так спокойно! Ты же потеряешь свою личность! — вскричал Анар.

— Вовсе нет, как ты не поймешь! — улыбнулась Аниаллу. — Личность одна и та же. Когда любой из алаев, — начала она своё объяснение, — даже самый обычный, отправляется странствовать по мирам, он может для остроты ощущений и максимального погружения в новую реальность родиться заново или просто перенестись туда, лишив себя памяти о прошлом. Его личность останется прежней, но окружающий его мир и события новой жизни наложат на неё свой отпечаток, и алай может стать очень непохожим на себя прошлого, тело которого вместе с его воспоминаниями осталось в Бриаэлларе.

Но вот это «маленькое приключение» закончилось, например, наш путешественник умирает и… попадает домой. Он вспоминает свою предыдущую жизнь, и эти воспоминания смешиваются с пережитым им в чужом мире. Может быть, теперь, в свете вернувшихся к нему опыта и знаний, всё, что он оставил там, покажется ему незначительным, и он с усмешкой вспомнит о горестях и радостях его «ненастоящей» жизни… Но бывает и так, что эта жизнь и её проблемы, заботы и неоконченные дела, наоборот, станут для него более значимыми, чем его прежнее существование, и тогда он махнёт рукой на то, что оставил в Энхиарге, и уже в новом качестве продолжит свой Путь в другом мире.

Вот, — кивнула головой Алу, — но это не главное. Главное то, что личностей при этом не две, а одна. Так же и у нас с Аласаис. Только мы можем существовать друг с другом и с оригиналом в одном времени и пространстве.

— Так значит ты… богиня? — выдохнул Анар.

— В некотором смысле да, — с видом скромницы потупила взор Алу. — Только я не обладаю ни такой силой, как Аласаис, ни таким объёмом знаний. Но, — голос её снова стал тревожным, — но если мне дать достаточно мощи, так, как это было вчера, кто знает, что я смогу сотворить… а уж о том, что я могу захотеть сделать — лучше и не думать! — резко воскликнула она. — Я не представляю, что будет, если одна из нас станет врагом оригинала. Если ей дать такую силу, как… как вчера у меня, то это будет страшный противник.

Аниаллу протянула ему кинжал. Анар не заметил, откуда она его достала. От лезвия исходил тот же самый холод, что и от черепа Агира Освободителя.

— Послушай меня, если такое произойдёт вдруг… хотя, конечно, не произойдёт… не теперь, ты убьёшь меня прежде, чем я сделаю что-нибудь… что-нибудь… — она тяжело вздохнула.

— Он разлучит твою душу с телом навсегда?

— Нет, — всё ещё не поднимая глаз, ответила алайка, — только вберёт в себя до тех пор, пока ты или другой, кто властен над этим кинжалом, её оттуда не выпустит.

— А если оно завладеет не тобой, а мной? И я убью тебя, — наморщив нос предположил Анар.

— От меня мёртвой будет куда меньше вреда, чем от живой, — все так же глядя в пол, грустно усмехнулась девушка. Она опять стала рассудительной, неприлично, бессовестно рассудительной. — Я не доверяю себе, Анар, — она резко вскинула голову. — Возьми нож. Иначе я больше никогда не решусь отдать его тебе.

Глаза у неё были совершенно бешеные. Заглянув в них, Анар невольно протянул руку, и Аниаллу передала ему кинжал. Рукоять неприятно-удобно улеглась в ладонь. Он почувствовал, что уже не сможет отдать кинжал назад. Теперь он принадлежал Анару, а вместе с ним и жизнь тал сианай. Знать это было неприятно. И всё же, если от этого ей будет легче, он будет носить этот нож. Неожиданно для самого себя Анар рассмеялся:

— И всё-таки ты сумасшедшая, хотя и богиня! Но… я убью тебя, если ты того хочешь. И позабочусь о твоей душе, — он покачал головой, добро усмехаясь. Золотистые прядки упали на его лицо и свет глаз поблёскивал на них синеватыми искорками. Голубыми бликами он отражался и в слезинках, одна за другой покатившихся из глаз Аниаллу. Ей было страшно. Уже не так, как ночью — не было тяжкого, безысходного отчаянья, но осталась боязнь неизвестности…

Долгое время Аниаллу сидела, закрыв глаза и молча прижавшись к Анару.

* * *

«Я не могу противостоять этому. Значит это магия не алайского происхождения — это нечто иное, такое, против чего я не знаю защиты просто потому, что никогда не сталкивалась с ним», — рассуждала Аниаллу.

Они с Анаром вновь направились в библиотеку. Алай вёл себя так, словно вчерашнего происшествия не было вовсе. Но его спутница ничего забыть не могла. У тал сианай в голове не укладывалось, что кто-то может взять контроль над её разумом — это противоречило принципам, на которых строилась вся её картина мира. Ей было просто необходимо найти ответы на свои вопросы. И она чувствовала, что они где-то очень близко, поэтому, оставив Анара трудиться в библиотеке, Аниаллу решила снова, более тщательно обследовать все закоулки подземного поселения и на всякий случай нарисовать его карту.

Ей хотелось найти то, что превратило её вчера в отвратительное чудовище. Она уже не сомневалась, что и руалские алаи были кем-то точно так же зачарованы, подчинены чужой злой воле. Она цеплялась за эту идею как могла, потому, что альтернатива — сознавать себя соплеменницей жестоких завоевателей, рабовладельцев, — казалась ей нестерпимой.

После нескольких часов безрезультатного блуждания, Аниаллу вернулась в тюремную камеру, ставшую погребальной для неведомого руалского летописца. Она заново обыскала тесный каменный мешок, выметя из него всю грязь до последней пылинки и даже потревожив кости покойного алая, чтобы посмотреть, не прикрывает ли он своим телом что-то особенно важное. Но ничего нового она не нашла. Обстукивая и обнюхивая стены комнаты, Аниаллу не переставала размышлять о природе силы, буквально вломившейся в её сознание накануне.

Это нечто, несомненно, хотело подчинить ее волю, заставить выполнять свои приказы. Для алайки это было ужасно, но в тоже время — так восхитительно! Каждый кусочек её тела и сознания хранил память об этом наслаждении.

Нет, эта сила не завладела разумом Аниаллу полностью. Девушка словно стояла перед выбором: или остаться тал сианай и быть принуждённой вечно творить добро, спасая других, но при этом быть несчастной самой, или отдаться на волю неведомой силы и, творя зло по её повелению, получать от этого неимоверное удовольствие. Не приходилось сомневаться, на чём она остановила свой выбор вчера. И, внимательно изучая каждую неприметную трещинку в камне стены, Аниаллу ругала и стыдила себя за это.

Отчаявшись найти что-нибудь полезное на стенах и потолке, Алу взялась за пол. И вдруг обнаружила, что в её разуме, как бы трусливо прячась в тени других дум, застряла мысль: а так ли неправа была она там, в обеденном зале подземного замка? Ведь всё это счастье, которое она обрела в последние дни, может в одночасье развеяться как дым, стоит Аниаллу столкнуться с кем-то сродни тем, кто долгое время были предметом ее забот — она вновь пожертвует собой и всем, что ей дорого. Алайка тут же, пока зло в её душе вновь не набрало силу, громко воскликнула про себя: «Нет!» Этот неслышный вопль все еще звенел в её ушах, как вдруг изгнанию неподобающих мыслей помогла резкая боль: что-то впилось в нежную руку Аниаллу, которой девушка оперлась о пол. Алу уставилась на ладонь — на ней, проткнув кожу иглой застёжки, лежала брошь руалской работы с треугольной изумрудной вставкой. Алайка с изумлением взирала на драгоценность, забыв про боль в пропоротой руке: она три раза обыскала камеру и не заметить крупное яркое украшение просто не могла. Но когда Аниаллу поподробнее рассмотрела брошь в магическом спектре, её удивление возросло в несколько раз. Она поняла, чьё плечо украшала эта брошь в прошлом. Аниаллу не сомневалась — слишком узнаваемой была сила, оставившая свой след на творении руалского ювелира. Алу усмехнулась: без личного вмешательства Тиалианны — мастерицы «роковых случайностей» — тут не обошлось, иначе как бы эта брошь могла незаметно отколоться от плаща вечно настороженной и внимательной владычицы Амиалис?

— Так значит вот кто послал меня сюда руками Диреллеи! — вслух прошептала алайка.

Она сидела на полу и вновь и вновь дивилась тому, как Хозяйка Пути ловко сплела очередной гобелен из нитей судеб. Сначала Аниаллу получает так кстати подвернувшееся предложение об исследовании истории руалского Барьера. Затем, всё также случайно, она, алайка, старшая дочь народа, славящегося своей ловкостью, банально срывается со стены и, разумеется, по чистой случайности же падает на голову оказавшемуся там руалскому принцу, которого надо спасать от тяжелой царской участи. Причём, как это ни странно, этот самый принц не пытается убить её на месте за осквернение подземной святыни, а наоборот, сразу же предлагает ей свою помощь, и, ко всему прочему, их взгляды на жизнь удивительным образом совпадают! А теперь вот ещё и эта брошка…

Да и Аласаис тоже хорошо: она сможет без лишнего шума и молний изгнать из Энхиарга давно мозолящую глаза ей и всему Совету Амиалис. Ловко всё было сплетено, и никуда Аниаллу из этой сети было не деться…

— А стоит ли деваться? — вдруг неожиданно для самой себя подумала Алу…

— …Ты только подумай, насколько ничтожна эта плата за то, чем ты обладаешь? — прозвучал в её сознании вынырнувший из глубин памяти голос Эталианны. В нос сразу ударил запах цветов, тех самых цветов, что увивали балкон дома второй тал сианай, а лица девушки словно коснулись ласковые лучи нежаркого Бриаэлларского солнца — прикосновение дома…

— Обладаю?

— Ты обладаешь собой, Аниаллу, а это немало, — отозвалась Тали, голос её звенел от сдерживаемого смеха. Так было всегда, когда она говорила о вещах, касающихся тал сианай, о том, что более всего на свете радовало её сердце, было её жизнью, её воздухом и её солнцем. — Если бы ты хоть раз по-настоящему заглянула в собственную душу, то поняла бы, насколько несравнимо то, что вокруг тебя, с тем, что внутри. Это — в твоей крови, такой ты создана. Ты не можешь изменить это, да и нужно ли это менять? Можешь провести тысячелетия в добровольном изгнании или в самых ужасных застенках, но выйдешь ты оттуда все той же тал сианай. Время не властно над тобой, тебе некуда спешить и нечего бояться. Твой час придёт, а богиня отмерила тебе достаточно сил, чтобы дождаться этого волшебного мига, — всё встанет на свои места…

И вправду, чего ей бояться? Она прожила уже много лет, пролила немало неподобающих алайке слёз — но разве она обозлилась на весь мир и обеих ведущих её по жизни богинь? Разве сердце её перестало быть добрым, а лицо прекрасным? Разве силы её убывали с каждым новым спасённым, пусть и неблагодарным существом? Нет. Ей только казалось, что это так, что, спасая других, она губит себя, растрачивая жизнь попусту.

Она гордо распрямила спину, впервые в полной мере осознав свою значимость и свою силу. Аниаллу казалась себе более могущественной, чем тогда, когда за этой спиной распахнулись мощные крылья Зла.

И ещё Аниаллу подумала о том, что выдергивая её руками еще одну золотую ниточку чьей-то судьбы из грязной тряпки его окружения, Тиалианна и Аласаис наконец-то вспомнили и о её собственной жизни. Богиня! — ведь не будь она тал сианай, ей никогда бы не упасть, сорвавшись со стены, не на каменный пол, а в сильные, ставшие за неделю такими родными руки Анара Сая.

Видимо, мудрые слова Ирсона Тримма нашли отклик в её душе, и, встретив руалского принца, она напрочь забыла о своём предназначении. И не было уже несчастного умного алая, загнанного в рамки бессмысленных обрядов Руала, и тал сианай, пытающейся изменить его судьбу по зову долга. А было два красивых, сильных, любящих друг друга существа — двое, готовые поспорить со всеми. Её непреодолимое стремление помочь другим более не казалось Аниаллу камнем на шее, который неминуемо утопит алайку. Она обрела того, с кем может разделить свою ношу. Алу чувствовала, что их судьбы сплелись на долгие века.

Но помимо всего этого, она ощутила в себе и нечто иное, доселе незнакомое. Это неведомое чувство можно было охарактеризовать лишь одним словом — ВСЁ! Пришёл конец её сианайскому Пути. В тот самый миг, когда это простое слово прозвучало в сознании Аниаллу, она поняла, что её прежняя жизнь закончилась.

Она вздрогнула — ей показалось, что мысли её материализовались, что мягкий голос произносит это слово вслух. Алу узнала его: только одному существу он мог принадлежать…

— Твоё служение мне закончено. Теперь твое имя станет короче, Аниаллу, — послышался тихий, невероятно мелодичный смешок. — Отныне ты принадлежишь только себе самой. Ты всегда стремилась стать истинной алайкой, а я заставляла тебя жить чуждой тебе жизнью… Теперь ты осознала собственную силу, и больше ничто не сможет подчинить тебя своей воле.

Аниаллу замерла, не в силах шевельнуться или вымолвить хоть слово. Ошеломленно прижав пальцы к ямке между ключиц, она чувствовала как мячиком прыгает в ней ошалевшее сердце. Она не могла поверить услышанному, как и тому, что произнёсшая эти невероятные слова — здесь, в этом подземелье, и говорит с отрекшейся от неё тал сианай.

— Ты спросишь — зачем всё это было? — произнесла Тиалианна после долгого молчания; как только этот вопрос отзвучал, неподалёку от Алу соткалось из воздуха жемчужное облачко, становящееся с каждым мигом всё больше и плотнее. — Чтобы ты стала такой, какой ты должна была быть, какая ты есть сейчас.

Похолодевшие пальцы Аниаллу незаметно для неё самой переползли с шеи на губы. Она столько долгих лет ждала этой встречи, и вот сейчас, когда у неё была возможность задать тысячи терзающих её вопросов, она не могла заставить себя заговорить.

— С этой минуты на тебе лежит особая ответственность, и ты должна была быть готова справиться с тем, что тебя ждёт. Никто не сможет причинить тебе большую боль, чем я уже причинила, — тихо и нежно сказала наэй, очертания стройного тела которой постепенно принимал мерцающий туман. — Доставить алайке худшие страдания, чем те, что испытала ты — невозможно. Нет для существа вашей расы большего горя, чем быть разлучённым с самим собой и служить чужим интересам, противным его природе. Ты в полной мере осознала это, служа мне, и только благодаря этому опыту ты выстояла против врага, пробравшегося в твои мысли там, в обеденном зале. Ты всегда мечтала стать той, кого ты видела в зеркале, кого чувствовала в себе, но не могла заставить пробудиться; а подчиниться власти кого-то иного — означало бы утратить последний шанс осуществить это желание. Хотя твой разум находился в Его власти, твоя алайская суть, та удивительная благодать, которой наполнила тебя Аласаис, возобладала над чуждой твоей богине и тебе самой магией, ты отторгла ту частицу Его духа, которой Он пожелал тебя одарить, без колебаний, несмотря на то что, останься она при тебе, ты смогла бы сделать… многое.

— Аниаллу, дорогая, ты не можешь представить, как тяжело мне было принять такое решение, — с искренней горечью в голосе воскликнула Тиалианна, окончательно материализовавшись. — Но в нем я видела единственный шанс изменить судьбу нашего мира.

— Мира? — беззвучно, одними губами спросила Аниаллу; шок постепенно проходил, сменяясь ласковым теплом в груди.

— Ты вряд ли в полной мере поймёшь, для чего на твоём Пути вставало столько препятствий, — продолжала Тиалианна, — я могу сказать одно: никакое из них не было бессмысленно, — она качнула головой; зелёные блики играли на её шёлковых волосах невероятного, жемчужного оттенка. — Я следила за каждым твоим шагом, тал сианай. Я вслушивалась в твои мысли и была свидетелем твоих страданий. Я стояла за каждой несправедливостью, каждой бедой. Такова была моя воля! — проговорила наэй, сцепив тонкие пальцы. — Ты сомневалась, плакала ночами и жаловалась на несправедливость судьбы, но это не останавливало тебя, ты шла вперёд, несмотря ни на что.

— Ты стала сильной, Аниаллу, — Тиана взглянула прямо в глаза алайке, — сама удивишься, насколько сильной. Избавившись от подстроенных мной проблем, ты с достоинством встретишь всё, что ждёт тебя в будущем. После утомительных тренировок ты научилась бегать с рюкзаком, полным камней, с той же скоростью, с какой ты должна была бы бегать без него, — Тиалианна ласково улыбнулась Аниаллу, которая зачарованно слушала её, — значит, сбросив свою ношу, ты помчишься вперёд ещё быстрее. Сбрось тяжесть былого — она больше не может ничему тебя научить, а будет лишь помехой.

— Я заберу у тебя частицу своего духа, — Тиана лукаво улыбнулась, — этого «паразита», с помощью которого я управляю тобой, как любит называть её твой отец. Молчи, не надо, он не нуждается в оправданиях, — прижала к губам обвитый хрустальной змейкой пальчик богиня. — Но все… продукты вашего симбиоза останутся при тебе, ведь у тебя были два духа, но одна душа, которая училась у них обоих. Ты вскоре поймёшь, о чём я, не сомневайся.

Аниаллу медленно кивнула. Она без сожаления расставалась с одним из своих духов, оставляя всё, что с ним связано, позади, чтобы, как ей сейчас казалось, больше никогда не вспомнить об этом. Она и не думала спорить с Хозяйкой Судеб и возмущаться тем, что ей пришлось страдать столько лет — это были дела минувших дней, и эта боль осталась в прошлом, стала кошмарным сном, из которого пробудившаяся Аниаллу извлекла множество полезных уроков. Ругать Тиалианну за всё пережитое Алу было бы так же бесполезно и глупо, как корить Ланфейра тому, кто проснувшись в холодном поту, вдруг понимает, что всё это было лишь во сне и не может вмешаться в реальность.

— Тиалианна, скажи мне только, почему это было так… больно? — спросила сианай, и тут же осознала, что и сама уже в состоянии ответить на этот вопрос.

— Это просто, — чуть склонив голову к плечу сказала Тиалианна. — Представь, что в одном доме вынуждены жить два существа с очень разными привычками. Одно из них больше всего на свете ценит уют, красивые и удобные вещи, оно долго училось, хорошо работает, и поэтому у него все это есть. Еще оно любит наготовить много вкусной еды и собрать на веселую вечеринку своих друзей… Другой же обитатель этого дома считает, что у него высокое предназначение помогать всем, кто попал в беду, что любить надо всех без разбору и, следуя своему пути, он делится не только своим последним куском, но не стесняется прихватить и у богатого соседа. Могут ли ужиться эти двое, в общем-то совсем не плохие существа?

— Вот почему не бывает танае-алаев! — воскликнула Алу.

— Ты очень умная девушка, Аниаллу, — немного насмешливо похвалила алайку богиня. — И хорошо, что ты улыбаешься — будь ты послабее, те двое, что так много лет живут в доме твоей души, могли бы разрушить ее. Но ты все-таки и прежде всего алайка… А суть вашей расы — не каждого алая, как личности, а всей расы в целом, — в том, что называют «эгоизм». В отличие от альтруистов-танаев вы даже самые благородные свои поступки совершаете, только если они во благо этому коллективному эго, ну и каждому, конечно, от этого перепадает кусочек, — уже с улыбкой закончила Тиалианна и добавила: — Вот почему вы настолько сплочённая и не способная предать свою богиню раса.

— Но ведь не все танаи так добры к другим существам!

— Не все, — согласилась богиня. — Но это в их крови. Пусть и мизерная частичка, она всё равно вступила бы в противоречие с алайской натурой.

— И с драконами Веиндора так же?

— Ещё хуже, — кивнула Тиалианна, и Алу показалось, что богиня очень довольна тем, что она задала этот совершенно неожиданно пришедший ей в голову вопрос. — Они вообще не думают о себе, только служат другим. Как ты думаешь, Аниаллу, почему для твоего народа так опасно прибегать к магии чужих народов?