Чтение 13–й страницы книги ~Мастер~

Декабрьская вьюга мела снег по улицам маленькой Нарвы, забиралась в дымоходы и выла там, пугая суеверных горожан. В небольшом уютном доме депутата нарвского магистрата купца Петра Назарова царил уют. Негромко потрескивали дрова в камине. Еловые лапы, украшавшие гостиную, наполняли комнату неповторимым новогодним ароматом - рождественские елки еще не вошли здесь в обычай, однако Петр, вспомнив о традициях своего мира, предложил жене украсить дом колючими ветвями. Анне с восторгом приняла идею и с энтузиазмом принялась за дело. Кроме того, она так много хвасталась соседям, что уже через несколько дней большинство зажиточных нарвских домов были украшены таким же образом.

Сейчас Петр сидел в кресле, пил красное вино, присланное тестем в подарок на Рождество, и наблюдал, как жена хлопочет по дому, раздавая указания слугам. Через два дня должны были наступить рождественские праздники, и сейчас Анне со всей эстонской обстоятельностью готовилась встретить праздник - впервые в роли хозяйки дома.

“Интересно складывается судьба, - подумал Петр. - Мог ли я подумать, что когда-нибудь меня ждет такое? Тихая, состоятельная, мещанская жизнь эстонского бюргера второй половины шестнадцатого века... Удивительно! И хорошо. Может, об этом я всю жизнь и мечтал?”

Мысли вернули его к тому моменту, когда он принял предложение купца Пеери посватать его дочь. Любил ли он Анне? Да, она нравилась ему, даже очень, но сердце все равно принадлежало Марине, оставшейся в другом мире. В браке, как правило, один любит, а другой позволяет себя любить. Он любил Марину... и сейчас позволил Анне любить себя. Почему? Может быть, видя в этом браке возможность добиться той тихой спокойной жизни западноевропейского бюргера, о которой давно мечтал. И в любом случае он был искренне благодарен Анне за любовь и заботу, которые она ему дарила. Изменил ли он Марине? Вопрос не давал покоя, пока Петр не принял твердого решения: историк Назаров, обитавший в Петербурге две тысячи второго года от Рождества Христова, умер. В том мире его больше нет, и путь назад заказан. Это жизнь вторая. Инкарнация, в которой по роковому стечению обстоятельств он помнит прошлое воплощение. Но жениться на другой женщине в ином мире и в иной жизни - не измена. Здесь нет и не будет Марины. Она навсегда осталась там, за чертой. Он не изменил - в той жизни. А эта - совсем другая.

Мысль о второй жизни навела его на иные рассуждения. Выиграл или проиграл свою судьбу тот Петр Назаров? Та жизнь окончена - значит, можно подводить итоги. Он добился многого как ученый. Это победа. Но он влачил нищенское существование и не мог обеспечить семью. Это поражение. Вот что следует исправить в этой жизни. Он станет богат и влиятелен. Будет жить по высшим стандартам этого мира - ради жены, которая дарит ему семейный уют; ради детей и детей его детей, которые когда-нибудь появятся на свет; ради себя наконец. Но эта цель - не единственная. То, как он жил в том мире, - не только следствие его личной слабости. Ему не повезло. Он родился в стране, пережившей коммунистический террор и тиранию “единственно верного” учения и отброшенной ими на обочину мирового прогресса. Здесь он не допустит этого. Он добьется, чтобы люди, которым предстоит жить в двадцатом веке этого мира, не ведали тех ужасов, которые испытал его мир. Здесь обстоятельства уже сложились иначе: есть Северороссия, отличное западноевропейское государство. И он, Петр Назаров, сделает все, чтобы Россия будущего не мыкалась по закоулкам “особого пути”, а твердо встала на европейский.

Пока обстоятельства сложились не в его пользу. Что же, надо ждать. Времена меняются. Впрочем, если сторонники тоталитарного общества, фундамент которого закладывает в Москве царь Иван, одержат верх и здесь, он отправится в Литву и Польшу. Пойдет к Курбскому. Он сможет изменить историю так, чтобы в здешнем Петербурге в конце двадцатого века ученый, медик, учитель не прозябал на нищенской зарплате. А пока...

Пока можно наслаждаться милым бюргерским бытом.

Петр подошел к жене, обнял и поцеловал в шею. Анне повернулась, ответила сдержанной улыбкой, поцеловала его в губы и произнесла по-немецки:

- Подожди, дорогой. Сейчас я закончу заботы по дому и мы будем ужинать. Сегодня бобовый суп.

Языком семьи Назаровых был немецкий. Нельзя сказать, чтобы Анне не хотела учить русский, - скорее Петр предпочитал общаться по-немецки. Перед свадьбой, к большому удовольствию семейства Пеери, он перешел в лютеранство. Во всем этом он видел символы приобщения к западному образу жизни.

Петр снова опустился в кресло и пригубил вино. Почему-то вспомнился Басов. С месяц назад дошли вести, что владелец единственной в Петербурге школы фехтования повздорил с какими-то московскими опричниками, в порыве ярости зарубил нескольких и скрылся с одним из учеников. Петр не сомневался, что учеником был Федор.

“Я знал, что этим кончится, - грустно подумал Петр. - Нельзя быть таким неуживчивым. Нигде и никогда. Вообразил себя мудрым и великим - вот и получил. Чего он добился? Не хотел ни во что влезать, и все-таки нашел бед на свою голову - от судьбы не уйдешь. А ведь он, кажется, обжился здесь, стал истинным дворянином шестнадцатого века с соответствующим менталитетом. Система Станиславского... Не то, что я, грешный. Многого добился, а все равно чувствую себя неуютно. И не в быте дело - хотя до сих пор, входя в темную комнату, инстинктивно тяну руку к выключателю. Здесь другое: среда не моя, век не мой. До сих пор я больше всего скучаю по интеллигентским разговорам, по общению с себе подобными. Здесь таких нет. Эпоха Просвещения в самом начале. Интеллигенция еще лет двести не появится. Боюсь, это неистребимо - я типичный питерский интеллигент конца двадцатого века. Таким, наверное, и помру - здесь, в начале века семнадцатого, если повезет дожить”.

Цокот копыт отвлек внимание. Группа всадников подъехала к дому и остановилась. Через несколько секунд в дверь громко и нетерпеливо постучали.

- Кого это черт к ночи принес? - недовольно проворчала Анне.

Через полминуты от входной двери послышался недовольный голос слуги, потом удар - и по лестнице послышался топот множества ног. Петр вскочил. Испуганная Анне инстинктивно прижалась к нему. Дверь распахнулась, и в комнату ворвался десяток бородачей, одетых в заснеженные русские одежды черного цвета. Старший вышел вперед:

- Купец Назаров, в Петербурге раскрыт заговор против правящего дома. Заговорщикам удалось отравить княжича, но благодаря действиям нашего сиятельного регента более они ничего не смогли сотворить. Заговорщики схвачены. Ты обвиняешься в участии в заговоре. Следуй за мной.

- Я не виновен, - заявил Петр.

Не говоря больше ни слова, старший опричник размахнулся и нанес удар - Петр упал навзничь, по лицу потекла кровь. Двое других тут же подхватили его под руки и поставили на ноги. Третий снял со стены саблю и отступил в сторону.

- Я требую, чтобы мне объявили, в чем именно я виновен, - запротестовал Петр. - Я требую гласного земского суда. Вы не имеете права так обходиться с вольным гражданином.

- Пес ты шелудивый и дерьмо пред слугами регента, - усмехнулся старший и плюнул историку в лицо.

Анне заплакала и обхватила мужа руками. Ее тут же оторвали. Арестованного схватили под руки и потащили к выходу.

- Дайте хоть одеться, - запротестовал он.

- По улице пробежишь - согреешься, - хохотнул кто-то.

Услышав громкий вскрик Анне, Петр повернулся и увидел, что жену повалили на стол трое солдат и задирают ей подол. Будто бомба взорвалась в мозгу - действуя совершенно автоматически, он резко ударил каблуком в свод ноги одного из конвоиров, мгновенно высвободил руку из ослабевшего захвата, ударил локтем в нос правого и кулаком между глаз - левого. “Откуда Басов мог знать, что именно так сложатся обстоятельства?” - мелькнуло на периферии сознания, но додумывать было некогда. Навалившись всем телом на обмякшего от удара опричника, Петр прижал его к стене, выхватил из ножен саблю и рванул к тем, у стола. Они в ужасе отпрянули. И лишь теперь за спиной лязгнули клинки оставшихся у дверей - очевидно, к сопротивлению арестовываемых они не привыкли.

- Через кухню - и к отцу! - крикнул Петр по-немецки, надеясь, что нападающие не поймут.

- Без тебя не пойду!

- Я приказываю, спасайся! - зарычал Петр, яростно отбивая выпады опричников.

Под их натиском он был вынужден отступать, но по звукам за спиной понял, что Анне выскочила в заднюю дверь. Он отступил еще на несколько шагов и, преграждая путь, встал в дверном проеме. Спастись шансов не было. Только вспышка ярости позволила выдержать натиск опешивших от неожиданного сопротивления опричников. Теперь же они собрались с силами, и атаки становились все опаснее. “Главное, чтобы на улице ее никто не задержал, - пронеслась мысль. - И еще - держать дверь как можно дольше”. И в этот момент чья-то сабля плашмя обрушилась ему на голову; ноги подкосились, а в глазах померк свет.

* * *

Артем вынырнул из искрящейся, чистейшей воды и по мраморным ступенькам выбрался из бассейна и увидел, что там его поджидает облаченный в легкую тунику Генрих.

- Рад тебя видеть!

Генрих подождал, пока Артем закончит вытираться и соорудит из полотенца некое подобие юбки, а потом обнял за плечи:

- И я рад.

Они вышли из ротонды, где помещался бассейн, и пошли по аллее, пролегавшей среди многовековых деревьев с мощными стволами. Яркое солнце, пробиваясь через их кроны, падало на лица собеседников множеством бликов.

- В Северороссии дела совсем плохи, - произнес Генрих.

- Не все коту масленица, - пожал плечами Артем. - Впрочем, скоро это должно кончиться.

- Не так уж скоро. Вспомни, как воспринимается несколько лет безвременья, когда ты на земле. Я хотел поблагодарить тебя за Университет. Как тебе удалось убедить этого идиота, что он нужен?

- Честолюбив, как и все дураки, - улыбнулся Артем. - Достаточно было одному из советников намекнуть, что наличие Университета ставит его вровень с королем Франции, и светлейший регент сразу стал горячим поборником науки. А насчет безвременья ты прав. Но уж больно долго они процветали. Вот и стали заплывать жиром, а кое-кто даже начал поговаривать о богоизбранной нации. Надо было прочистить им мозги, чтобы больше думали.

- Увы, ты прав. Но ситуация весьма опасна. Регент слишком глуп и может довести страну до потери независимости. А сейчас это крайне нежелательно.

- Он достаточно глуп, чтобы восстановить против себя большинство подданных. Долго на троне ему не усидеть. Кстати, ты знаешь, он хочет стать королем - вернее, царем, по московскому образцу.

- Господи, опять король, - саркастически воздел руки к небу Генрих. - Ну почему каждое ничтожество тщится присвоить себе самый громкий титул?

- Гордиться больше нечем, а похвастать хочется, - улыбнулся Артем. - Впрочем, появление в Северороссии королевского престола было бы сейчас логично. Они давно уже не захолустное княжество и играют важную роль в Европе.

- Возможно. Впрочем, я далек от этого. Как там ребята, попавшие в переплет?

- Наслаждаются прелестями века, в котором очутились. Один сидит в темнице, другой скрывается от преследований.

- Кстати, о нем. Какой фехтовальщик! Я пять раз просмотрел его бой в московском представительстве. Потрясающе! Знаешь, мне даже стало интересно скрестить с ним мечи.

- Господи, Генрих! Ты еще и азартен, оказывается!

- Что делать, старые привязанности иногда напоминают о себе... Потрясение, испытанное в том бою, уже не позволит ему быть обычным человеком - ни в шестнадцатом веке, ни в двадцать первом. Да и делать ему там, по-моему, больше нечего.

- Он шел на верную смерть, - подтвердил Артем, - и знал это. Каким бы мастером клинка он ни был, а спасло его только чудо.

- Наверное, это неизбежно. Мы с тобой прошли через нечто подобное. Чтобы посмотреть на мир другими глазами, нужно быть готовым его покинуть. Впрочем, чудо здесь ни при чем. Ты же знаешь, человек, приготовившийся к смерти, - противник смертельно опасный. А уж фехтовальщик такого класса... Нет, ему точно там делать нечего.

- У него ученик, - напомнил Артем. - Погоди, может, он еще создаст в том мире интересную школу.

- Трудно сказать... Хотя не верю я в эти школы. Ты же знаешь, понимание приходит от сердца к сердцу и все такое. Но ради мальчишки я, пожалуй, спешить не стану. А вот тот, второй... Зачем ты мучаешь парня? Верни его в родную коммуналку на улице Маяковского. Нечего ему делать в шестнадцатом веке, да еще в тюрьме.

- А может, эта отсидка в каземате научит его думать? И потом, я придумал такую комбинацию... Он еще сыграет большую роль в этом мире.

- Ладно, - пожал плечами Генрих, - как знаешь. Только Университет береги.

ЧАСТЬ 3

ПОЛИТИКИ И СТРАННИКИ

Глава 38

ВЫЗОВ НА КОВЕР

Сотник Белых легко взбежал на расписное крыльцо белокаменных палат. Кивнув стоящим у входа стражникам, он прошел в приемную и представился. Статный секретарь попросил обождать, пока хозяин не освободится. Через четверть часа сотник предстал перед самим Малютой Скуратовым.

- Ну здравствуй, сокол, - расплылся в улыбке опричник. - Садись. Наслышан о подвигах твоих в степях татарских. Хвалю.

- Рад стараться, - щелкнул каблуками сотник и опустился на краешек кресла, придерживая саблю.

- Ай, прыткий какой, - покачал головой Скуратов. - Верная служба без награды не бывает. Замолвлю за тебя словечко. А скажи мне, мил человек, десять месяцев назад высылал я тебе депешу, чтобы разыскал ты старшого вашего бывшего, что купчиной татарским заделался да мне с государем письма о Северороссии засылал. Он сказывал, что тоже в землю свою вернуться не мог да в степях татарских осел. Не сыскал ли?

- Нет, - не моргнув глазом, произнес сотник. - Татары сказывают, убили его разбойники да пограбили.

- Жаль, - зацокал языком Малюта. - Такая голова была... Он план-то хороший придумал, как нам Северороссию ту под себя брать. Многим мы сейчас из его советов воспользовались. Мыслил я, что полезен окажется он в канцелярии моей. Не судьба. Да ныне нужда в тебе. Скажи, однако, сперва: товарищ твой, что тогда в лесу четырех человек моих положил, - кто он?

- Да я уж говорил, - отозвался сотник, - фехтовальщик он. Боле ничего о нем не знаю. Взяли его, потому что холодным оружием хорошо владеет и знает, как сражаются в вашем мире.

- Да уж, знает. И хорошо знает. А скажи, может, владеет он приемами какими тайными, что с саблей в руках сотни целой стоит?

- Не знаю, - пожал плечами сотник. - Говорил я уже, не воюют саблями в нашем мире. Автоматами воюют, такими, как ты у меня забрал, да есть еще оружие посложней да потяжелей, что города целые сметает. До сабель ли тут?

- Да, знатная машинка, - согласился Скуратов. - Лучшие оружейники московские по частям разобрали, да сказали, что не могут они такого сделать. Умения нет. А не врешь, что умения такого у тебя нет?

- Не вру. Скажи, многие ли воины у вас умеют сами саблю выковать? А ведь автомат посложнее будет. Оружейники-то те где? Может, вместе бы помозговали да придумали чего?..

- Да не, точно не могут, - махнул рукой Малюта. - И огнем пытали, и на дыбе. Они все одно - не могут, мол. Ну, мы им головы и срубили.

- Что же так? - поднял брови сотник.

- То, что вы здесь, - тайна великая, - поднял палец Скуратов. - И ты помни говоренное. Рот держи на замке, не то худо будет. Товарищей мы твоих нашли. Токмо старшина неведомо где прячется. Ну да раз ты говоришь, что он меньше твоего знает да служить не хочет, - не нужен он мне. А вот Басова с Назаровым нашел, хоть взять пока не могу. Хитры они оказались. Два месяца в лесах отсиживались. А когда мы их уже в Литве да Швеции искать стали, раз - и в Петербурге объявились. Басов убег, правда, полгода назад, еще и людей моих погубил. Сердит я на него шибко, так что, как найдем, пощады не будет. А вот толмача того взяли. Ныне он у опричников североросских в нарвском замке сидит. Скажи, знает ли он что интересное о вашем мире, что помогло бы нам Северороссию взять?

- Нет, - быстро ответил сотник, - толмач он. Язык местный знал. Мы-то все его позже выучили.

- Знаю, - кивнул Малюта. - Тогда пусть посидит. Василий-то Тихвинский теперь царем себя объявил. Все с Ивана берет - и опричнину, и титул... Ну да дурное дело нехитрое. Ума на свое ему не хватает. Оттого недолго ему править. Однако пока тяжко мне с чужой земли людей забирать. Умасливать Василия надо. Подождем, пока нашим там все станет. Но в том ты нам помочь должен... полковник.

- Я сотник, - поправил Белых.

- Дурак ты, - ухмыльнулся Скуратов. - На Москве царь да ближайшие слуги его решают, кому в боярах быть, кому в холопах, а кому вообще не быть. Говорят тебе - полковник, значит, полковник. Пока другого не сказали. А теперь слушай мой приказ...

Глава 39

ВИЗИТ

Майское солнце заливало поляну в карельском лесу. Около небольшой отшельнической хижины лежали на молодой травке двое - Басов и Федор. Только что завершилась тренировка, и теперь оба отдыхали, глядя на неспешно плывущие по небу облака и слушая птиц.

- Игорь Петрович, а откуда вы знаете все это? - прервал наконец молчание Федор.

- Учителя были хорошие.

- А они откуда?

- От своих учителей. Цепочка длинная, - улыбнулся Басов.

- Но почему эти знания так мало распространены? - удивился юноша. - Мастера держат их в секрете? Чтобы самыми сильными быть?

- Нет, - покачал головой Басов. - Мастера ничего не скрывают, но не все готовы понять.

- Как это?

- Разве поверил бы ты прежде человеку, походя сказавшему: чтобы научиться фехтовать, надо долго стоять в этих странных стойках? Сначала ты поверил в меня настолько, что готов был безропотно принять каждое мое слово, а уже потом стал выполнять все упражнения, которые я показывал.

- В общем, да, - согласился юноша. - И все-таки странно. Вы говорили, что перенимали эту науку у мастеров восточных народов. Почему же они не таят столь совершенных боевых техник, чтобы возвыситься и возвысить своих правителей?

- Знаешь, большой мастер - он уже вне народов и правителей, - произнес Басов - Он знает много больше всех, живущих на Земле, и всегда рад передать свое искусство тому, кто готов принять его и достойно нести. Отчего - не знаю. Может, мастер просто не может не передавать знаний. А если кто-то говорит, будто от него что-то утаили, значит, он либо сам не сумел понять, либо мастер не увидел в нем достойного ученика. И дело вовсе не в народе или сословии, из которого учитель или ученик происходят, а в умении или неумении воспринять знания.

- Значит, вы во мне все-таки увидели достойного ученика? - встрепенулся Федор.

- Увидел. Но тебе это ничего не обещает. Если твое отношение к занятиям будет неправильным, ты можешь и не стать...

- Игорь Петрович! - вскрикнул вдруг Федор. Но Басов уже стоял на ногах; в левой руке у него оказалась сабля в ножнах. Из лесу выходил бородатый мужчина в русской одежде, с кривой саблей на боку. По осанке и мягкой, скользящей поступи было видно, что нежданный гость - сильный фехтовальщик. Подойдя к хижине и остановившись шагах в десяти от Басова, он размеренно произнес рокочущим басом:

- Игорь Басов - это ты?

- Я, - спокойно подтвердил тот. - Как нашел?

- Долго искал, - ухмыльнулся мужчина. - Да как узнал, что в карельских лесах завелся отшельник, который за месяц всех разбойников в округе повывел, понял - больше некому.

- С чем пришел? - холодно осведомился Басов.

- От Мал юты весточку принес.

Заметив, что Федор потянулся к рукояти шашки, Басов бросил ему, не отрывая взгляда от гостя:

- Стоять. Это не твой бой. Не вмешивайся. Федор чуть помялся, но потом молча поклонился и сделал два шага в сторону.

- Давай, - произнес Басов.

Мужчина медленно обнажил клинок и встал в боевую позицию. Словно отражая его в зеркале, те же действия синхронно произвел и Басов. Соперники замерли. Секунды слипались в минуты и уносились прочь. Два бойца смотрели в глаза друг другу, и казалось, время для них остановилось. Наконец гость медленно отступил на шаг и вложил оружие в ножны:

- Нет, парень, нечего нам с тобой делить.

Он сел на траву, скрестив ноги, отцепил и положил рядом саблю. Басов опустился напротив. Подчиняясь общему настроению, их примеру последовал и Федор.

- Куда ты теперь? - спросил Басов гостя после продолжительного молчания.

- Не знаю, - пожал плечами мужчина. - Может, в королевство аглицкое подамся, там, говорят, бойцы нужны.

- Дело, - кивнул Басов, - а можешь к французским немцам< Немцами долгое время называли на Руси всех иностранцев, считая их немыми, то есть не знавшими русского языка. Потом, когда русские стали идентифицировать иностранцев по стране происхождения, начали появляться термины: английские немцы, французские немцы. И только в конце шестнадцатого века представители этих стран стали именоваться так, как зовем их сейчас мы, - англичане и французы. А вот с выходцами из Германии русская филология сыграла злую шутку: поскольку их было на Руси больше, чем остальных иностранцев, то за ними так и закрепилось название “немцы”.> пойти. Там сейчас война за веру, вернее, за престол.

- Спасибо за совет, - произнес гость, поднялся на ноги, подхватив саблю, поклонился и промолвил: - Ну, прощай.

Басов тоже поднялся, поклонился:

- Удачи тебе. Глядишь, еще свидимся. Незнакомец повернулся и неспешно пошел прочь.

Когда спина его перестала виднеться среди деревьев, Басов произнес, повернувшись к Федору:

- Вот видишь, а ты говорил - равных мне мастеров нет.

- Он испугался? - неуверенно предположил Федор.

- Нет. Он фехтовальщик не хуже моего, - покачал головой Басов. - Чем бы закончился поединок, я не знаю. Да и он это понял. Просто много лучше, когда на земле остаются два живых мастера, чем один. Он тоже это знает.

Басов повернулся и пошел в хижину, но у входа остановился.

- Собирайся, уезжаем.

- Куда? - удивился Федор.

- Видишь, мы с тобой и в лесной чаще, как ясно солнышко, светим, а тебе это пока не нужно. Да и попутешествовать время пришло.

Глава 40

ОСВОБОЖДЕНИЕ

Капли размеренно скатывались по каменной стене, пополняя небольшую лужицу в углу камеры. “Конденсация, - подумал Петр. - Боже, какое странное слово. Не из этого мира. Из того, где ездят машины, где арестовывают по санкции прокурора, а приговор выносит суд, пусть и не праведный, но зато - на определенный срок. Хоть пожизненный, но ты знаешь, что это - пожизненно. Там заключенный имеет право знать, какое сейчас число. Боже, какое сейчас число? Последние дни светит солнце и от окна веет теплом. Наверное, уже лето. Сколько дней? Не помню. Но не очень много. Сейчас, наверное, конец мая. Или июнь. Спасибо, что год еще помню. Тысяча пятьсот шестьдесят седьмой. Через два года Литва и Польша должны заключить Люблянскую унию, по которой объединятся в единое государство - Речь Посполитую. Если в этом мире события пойдут аналогично, то, учитывая существование Северороссии...”

Для заключенного в темницу человека размышления об исторических судьбах мира были не просто интеллектуальным развлечением, но спасением. Первую неделю после ареста его избивали. Не следствие, не вопросы, не попытки выудить какое-то признание - просто каждый день Петра вытаскивали из камеры и били до потери сознания. Били умело, не калеча (очевидно, у палачей был такой приказ), но доводя до исступления от страшной боли. Теряя сознание в луже собственной крови и блевотины, он испытывал острое счастье - ведь сейчас отступит боль.

Потом его оставили в покое. Каменный мешок, три шага поперек, четыре вдоль, под потолком - крохотное зарешеченное оконце, дырка в полу вместо уборной. Раз в сутки стражник молча приносил миску какой-то баланды, пахнущей протухшими овощами, и уходил. Лязгал засов. Тянулись дни и ночи.

Петр не знал, что происходит во внешнем мире. Удалось ли Анне бежать, добраться до отчего дома? Где она, что с ней? Эти мысли давили воспаленный мозг, доводили до исступления, заставляли кидаться на стену в приступах бессильной ярости. Казалось, что он вот-вот сойдет с ума... И, наверное, так оно и случилось бы, не высветись перед ним в сумраке камеры спасительная мысль: “Сейчас ты ничего не можешь изменить. Своими терзаниями ты лишь губишь собственный рассудок. Для Анне ты сделал все, что мог. Позаботься теперь о себе - хотя бы ради нее же”.

Неимоверным усилием воли он заставил себя не думать об Анне. Едва мысль о ее судьбе возникала на периферии сознания, он словно разрубал ее воображаемой саблей. И в конце концов справился с наваждением. Но тогда начала брать свое замкнутость одиночного заключения. Сначала он просто скучал. Потом выл от смертной тоски - и снова в ярости кидался на стены. Когда же понял, что опять начинает сходить с ума, то принялся лихорадочно искать спасительный выход. Нет, не из заточения: Петр понимал, что после долгого заключения, избиений и голода, который со дня ареста был его неизменным спутником, побег физически невозможен. Он стал искать спасительный выход для сознания.

И нашел. Какая упоительная игра, какое неповторимое развлечение, всецело поглотившее разум! Петр даже забыл о голоде и холоде. Судьба подкинула ему неповторимую задачу, праздник для интеллекта. Он был хорошим историком - не только специалистом по шестнадцатому веку, но и блестяще знал всю историю России... Той России. А здесь мир пошел по иному пути развития. Он знал, что произошло до декабря 1566 года. А дальше? Какой простор для моделирования!

Память услужливо подсказывала события европейской и мировой истории - в год 1567-й... в год 1568-й... в год 2000-й. Он рассчитал, как может повести себя Северороссия, - вплоть до конца двадцатого века. Потом вернулся и снова прошелся по каждому году. Нашел пять наиболее вероятных вариантов и проверил каждый из них. Потом стал исследовать перспективы взаимоотношений с каждой из европейских держав, попутно корректируя возможные пути развития. Жизнь снова обрела смысл.

Сейчас настал черед Польши. “Итак, - подумал Петр, - даем вводную. Как могут произойти три раздела Речи Посполитой<Как известно, во второй половине XVIII века земли Польши были трижды поделены между ее более мощными соседями - Россией, Австрией и Пруссией. В итоге независимое польское государство прекратило существование. Борьба польских патриотов против оккупации родины не прерывалась ни на день, периодически поднимались более или менее крупные восстания, которые державы-оккупанты всегда подавляли совместно, несмотря на существенные политические разногласия, имевшиеся между ними. Только поражение Германии и Австро-Венгрии в Первой мировой войне и революция в России позволили Польше восстановить независимость в 1918 году.>, если до конца восемнадцатого века Северороссия сохранит независимость и влияние в Прибалтике? Если она примет участие в разделе наряду с Австрией, Пруссией и Россией...”

Вдали послышался ружейный залп. Потом еще. “Опять гарнизон тренируется, - отметил про себя Петр и продолжил размышления. - Принадлежность Кенигсберга Пруссии не позволит Северороссии распространить влияние на балтийские земли Польши, а продвижение Российской Империи на запад не даст им претендовать на восточные области. Получается, Северороссия не сможет участвовать в разделе. Но тогда возможен ее союз с Речью Посполитой - как говорится, чтобы победить ближнего врага, объединись с дальним. Интересная комбинация. Тогда, если Польше удастся сохранить независимость на протяжении всего девятнадцатого века, ход европейской истории может измениться”.

Послышался пушечный выстрел и беспорядочная ружейная пальба. “Странно, - подумал Петр, - на учения не похоже. Неужели на замок кто-то напал?” Это предположение заставило его вслушаться. Безумно хотелось выглянуть в окно, но подобраться к нему по абсолютно ровной каменной стене обессиленный пленник при всем желании не мог.

Стрельба смолкла, но минут через десять до Петра донеслись какие-то крики. Что они означают: радость, горе, ярость, страх, - понять было невозможно. Потом все стихло. А через четверть часа по булыжной мостовой крепости процокало множество подков. Похоже, крупный конный отряд. Снова тишина. Потянулись минуты, часы. Петр напряженно вслушивался. Ничего.

И лишь когда сумерки сгустились на видимом через решетку клочке неба, Петр услышал в коридоре шаги. Лязгнул засов, и в дверном проеме возникла фигура солдата. Но не привычного стражника-опричника - на этом были металлическая кираса и европейский шлем, а в руках он держал алебарду.

- Имя, сословие, обвинения, - выкрикнул солдат по-немецки в темноту камеры.

- Купец Назаров, член магистрата, - отозвался Петр на том же языке. - Арестован по обвинению в заговоре против наследника и регента... ложному.

- К офицеру, - сухо произнес солдат.

Петр вышел из камеры и медленно, покачиваясь, пошел по коридору. От слабости его все время вело влево или вправо, голова кружилась, но, Боже мой, какое это было блаженство - после долгих месяцев заточения выйти из каменного мешка!

- Какое сегодня число? - спросил он.

- Пятнадцатое июня, - уже мягче произнес солдат. - Проходите.

* * *