Чтение 13–й страницы книги ~Таганский перекресток~

– Не может. Ему запрещено.

– Кем?

Сан Саныч медленно побрел к выходу из кафе.

– Что происходит? – Тареев пристально посмотрел на девушку.

Она не отвела взгляд, но ответила не сразу, видимо, пыталась подобрать правильные слова:

– Игорь, я… Я не знаю, кто я и кто мои родители. У меня нет дома, нет семьи, нет документов. Единственное, что связывает меня с миром, – Сан Саныч.

Психолог на пенсии. А она? Бывшая пациентка? Или нынешняя? Тареев жестко посмотрел на девушку, на надкусанное пирожное, на испачканный красным бокал. Снова на девушку – помады на ее губах не было.

– Что ты ешь?

– То, что принес Сан Саныч. – Ее голос дрогнул. – Он ворует и кормит нас украденной едой. Ничего другого нам нельзя.

– Вас? Кого вас?

– Меня и… Нас четверо, сейчас четверо… Настя наконец решилась, собралась с духом и

заговорила быстро, торопливо, словно боясь, что Игорь поднимется и уйдет. Оборвет ее монолог. Не дослушает. Рассмеется. Она говорила быстро, но убежденно, без малейшего сомнения в словах:

– Самое сильное проклятие на Земле – материнское. Самое тяжелое, самое ужасное. Ни одна мать не должна желать вреда своему ребенку. Ни при каких обстоятельствах! Это главный закон. Вечный закон. Один из принципов мира. И если его нарушить, последствия будут страшными.

– Что за сказки? – пробормотал сбитый с толку Тареев.

– Люди делали все, чтобы забыть слова проклятой формулы. Никто, ни темные колдуны, ни ведьмы, ни шаманы, никто не рисковал связываться с этим страшным заклинанием. Материнское проклятие бьет по всем, кто к нему прикоснется, и его формула давно исключена из книг. Но иногда ее произносят. – Настя всхлипнула. – По незнанию, случайно. Я верю – случайно! Иногда, в пылу ссор, матери невольно озвучивают древнюю формулу, не понимая, что она работает! Не думая… – Губы девушки дрожали все сильнее, но она старалась не сбиваться. – Ребенка, на которого легло материнское проклятие, ждет страшная участь. Особенно некрещеного ребенка, за которого совсем некому заступиться. Проклятый родной матерью, он становится отверженным, парией.

– Настя, Настя! – Игорь потянулся и взял девушку за плечо. – О чем ты говоришь? Что за ерунда? Какие колдуны? Какая формула?

– Моя мать прокляла меня, – бесцветным голосом продолжила Настя. – Случайно! Конечно, случайно, она не понимала, что творит, но теперь никто не в силах отменить действие формулы. Я помню этот день. Я помню, как испугалась, услышав ее слова. – Девушка взяла бокал, на котором остался след чужой помады, и сделала глоток сока. – Я плакала всю ночь. – Еще один глоток. – Я плакала очень тихо, под одеялом, чтобы никто не слышал. – Настя поставила бокал на стол. – А утром пришел старик, Сан Саныч, и увел меня с собой. Ребенку, носящему материнское проклятие, запрещено оставаться в родном доме.

– При чем здесь старик? – нахмурился Тареев. – Сан Саныч обязан заботиться о нас. Таково

его наказание.

– За что?

– Он подарил формулу людям. – Девушка помолчала. – За это ему никогда не будет прошения.

Тареев покачал головой, огляделся – к счастью, слова Насти не долетели до соседних столиков, и переспросил:

– Вечно?

– Сан Саныч дает нам кров, ворует для нас еду и одежду. Он обязан заботиться о детях, которые прокляты из-за него.

Игорь посмотрел на красный ободок на стекле бокала.

– Ворует еду?

В памяти всплыла вчерашняя сценка в кафе: "Официант, где мой бифштекс?» А взгляд Тареева нашел надкусанное пирожное.

– Мы имеем право только на проклятую пищу, только на проклятую одежду… – Настя опустила голову. – У меня никогда не было платья, купленного для меня, понимаешь, именно для меня! Все, что приносит Сан Саныч, – чужое. Проклятое воровством. Мы не имеем права ни на одну чистую вещь. – Она подавила рыдания, глубоко вздохнула и совсем тихо закончила: – Прости, что я к тебе пришла.

Бред, бред, девчонка явно больна! Шизофреничка! Плюнуть и бросить! Как там говорил Сан Саныч:

«Когда встретите свою вторую половинку, бегите изо всех сил!»

Тареев закурил сигарету и посмотрел на Настю. На недопитый сок в бокале, испачканном чужой губной помадой, на надкусанное пирожное, на дешевое платье.

«Моя вторая половинка?»

Вчера он равнодушно наблюдал за истерикой Марины, а сегодня всерьез выслушивает идиотский рассказ Насти.

«Моя вторая половинка? Бросить ее?»

Игорь понял, что не уйдет, что не оставит девочку. И вряд ли Настя больна. Судя по всему, ей искусно внушили эту историю. Внушили качественно, профессионально, чувствуется рука опытного психолога. Сан Саныча, например.

– Ты мне не веришь? – Девушка в упор посмотрела на Игоря.

Он нежно провел пальцами по ее щеке.

– Я не уйду.

И увидел, как вспыхнули ее глаза. Можно ли подделать ТАКОЙ огонь?

– Я хочу во всем разобраться. – Тареев понял, что не только не уйдет, но никогда больше не отпустит Настю. Больна она или обманута – он хочет смотреть в ее глаза всю жизнь. Вторая половинка.

– Сейчас поймаем такси, и ты поедешь ко мне домой, – приказал он, торопливо царапая на вырванном из записной книжки листке. – Вот ключ. Записку отдашь охране, и тебя пропустят.

Она безропотно взяла ключ, обрывок бумаги. Кивнула.

– Хорошо.

– Я приеду вечером, поужинаем и решим, что делать дальше.

– Я не могу есть то…

– Да, я помню… Я украду для тебя еду.

– Не волнуйся, Гарик, если за девочкой что-нибудь есть – узнаем в два счета. – Петр Круглов, когда-то однокашник Тареева, а теперь майор милиции, весело посмотрел на старого друга. – А все-таки, к чему такие сложности? Раньше ты досье на подружек не собирал.

Игорь задумчиво посмотрел на бокал, с которого эксперты Круглова сняли отпечатки пальцев Насти. Посмотрел, помолчал и коротко ответил:

– Странная она.

– Наркотики принимает?

– Вроде нет.

– Ключи от квартиры просила?

– Э… Я сам их дал.

Круглое удивленно поднял брови:

– А как же Марина?

Петр был хорошим другом, очень хорошим и достаточно близким, но сейчас Игорь не испытывал желания рассказывать о своей личной жизни кому бы то ни было.

– Марина… э-э… все знает.

От более развернутого ответа Тареева избавил мелодичный перезвон компьютера – пришел ответ на запрос. Круглое, понявший, что Игорь не собирается откровенничать, выразительно покрутил пальцем у виска и уставился в монитор.

– Та-ак, Анастасия Крючкова. – Резко замолчал. Быстро пробежал глазами текст, нахмурился и

жестко посмотрел на Тареева. – Откуда ты знаешь эту девочку?

– Она преступница?

– Она числится среди пропавших без вести.

– Мне передали визитку, Игорь Александрович. – Елена Крючкова внимательно посмотрела на Тареева. – Конечно, я слышала о ваших успехах, но, если мне не изменяет память, у нас не было совместных проектов. – Она чуть улыбнулась. – И не будет.

Крючкова держалась с потрясающим самообладанием и великолепно выглядела: ухоженное лицо, идеальная прическа, тщательный маникюр и немножко драгоценностей. Дорогая женщина в дорогом санатории, дорогая женщина в косметологи ческой клинике… Но Тареев знал правду: дорогая женщина безнадежно больна. Из ЦКБ ей не выбраться, и развязка может наступить в любой день, в любую минуту.

– Елена Сергеевна, я просил о встрече, чтобы поговорить о вашей дочери.

– О Вере?

– О Насте.

В глазах Крючковой мелькнуло недоумение, затем – боль. Острая боль. А потом боль сменилась враждебностью.

– Я ждала кого-то похожего на вас, – медленно и очень холодно произнесла женщина. – В меру известного, энергичного, с незапятнанной репутацией.

«Ждала? – Игорь насторожился. – Что значит „ждала“? И не слишком ли быстро она поняла, что речь идет о пропавшей двенадцать лет назад девочке?»

– При чем здесь моя репутация?

Искреннее недоумение, прозвучавшее в голосе Тареева, произвело впечатление на Крючкову. Елена Сергеевна внимательно посмотрела на Игоря, выдержала короткую паузу и все еще холодно, но уже без агрессии сообщила:

– Две недели назад ко мне приходили из милиции. Интересный такой молодой человек, примерно вашего возраста. Он сказал, что появились новые обстоятельства… Правда, не уточнил, какие. Сказал, что расследование может быть возобновлено.

– Вы против? – Тареев удивленно посмотрел на Крючкову. – Если обстоятельства действительно существуют…

– Я слишком цинична, чтобы верить в совпадения, а эти обстоятельства появились очень вовремя, – жестко перебила Игоря женщина. – Я умираю, молодой человек. Я стою восемнадцать миллионов долларов, но вряд ли дотяну до конца месяца. Все, что у меня есть, завещано моей старшей… моей единственной дочери – Вере. Настя умерла.

– Пропала без вести.

– Она официально признана умершей, – отрезала Крючкова.

И Тареев вновь восхитился ее самообладанием. Сам бы он давно вызвал охрану.

– Россказни о том, что Настя чудесным образом воскресла, на меня не подействуют, – презрительно продолжила Елена Сергеевна. – Завещание составлено и находится у юриста. У очень хорошего юриста – не рекомендую с ним связываться.

И взяла с маленького столика хрустальный бокал со свежевыжатым соком, всем видом показывая, что аудиенция окончена. Тареев поднялся со стула, чуть поклонился – Крючкова не шелохнулась, – но не удержался от еще одного вопроса:

– Мне важно знать, что произошло перед тем, как пропала Настя. Очень важно, поверьте! – Женщина с любопытством посмотрела на Игоря. – Вы ругали ее? Что вы ей говорили? Ответьте, просто ответьте: вы ее ругали? Да или нет? Она провинилась, и вы ее ругали?

– Это важно? Тареев кивнул.

– Очень.

Крючкова поколебалась, затем пожала плечами:

– Я не помню, действительно не помню, что случилось тем вечером. Это удивительно, но это так: иногда мне кажется, что я бранила Настю, но совершенно не помню, что при этом говорила.

«Неужели разгадка последних событий столь банальна? Елена Крючкова безнадежно больна, умирает, оставляя большое наследство – неплохой приз, ради которого можно начать интригу. Легализовать (шпионское словечко кстати всплыло из недр памяти) давно пропавшую дочь и претендовать на кусок пирога. Но зачем усложнять игру? Зачем подключать меня? Незапятнанная репутация и слава законопослушного бизнесмена, в делах о наследстве такие мелочи очень важны. Расчет строился на том, что я поверю в историю Насти и потребую от Крючковой признать дочь. Если Елена Сергеевна не соглашается – начинаю судебный процесс. Муж Крючковой давно умер, единственная наследница – старшая дочь, и выцарапать в ходе процесса пять-семь миллионов вполне реально. Возможно, таинственных кукловодов интересуют не деньги, а какие-нибудь акции Елены Сергеевны, доли в предприятиях. В таком случае затяжка процесса им даже на руку – на все пакеты накладывается арест, а в это время принимаются нужные решения. Вариантов масса. Предположим, я выигрываю дело, и Настя получает свою долю наследства. Победа. А на следующий день приходят серьезные мужчины в строгих костюмах, предъявляют доказательства, что девушка родилась и выросла в какой-нибудь Таврической губернии, и забирают свою долю. В смысле оставляют Насте маленькую долю, а меня цепляют на крючок: обвинение в мошенничестве может испортить любую карьеру. А как же отпечатки пальцев? Ради семи миллионов можно найти способ внести изменения в базу данных, тем более кто сейчас отыщет настоящие отпечатки пальцев девочки, пропавшей двенадцать лет назад?»

Разговор с Крючковой убедил Игоря в том, что он оказался в эпицентре тщательно спланированной аферы и роль ему уготована самая что ни на есть жалкая – лоха. Глупого, жадного лоха, делающего за кукловодов грязную работу. И лишь один нюанс немного портил эту версию. Маленький вопрос, который следовало проверить.

Украсть продукты оказалось не настолько сложным делом, как предполагал Тареев. Немного внимательности, немного осторожности, никакой суетливости и капелька удачи. Но ведь новичкам везет?

Ни один продавец на рынке (действовать в магазине Игорь не решился) ни за что не подумает, что дорого и со вкусом одетый господин станет воровать с прилавка. Внешний вид Тареева ставил его выше подозрений, и Игорь охотно воспользовался своим преимуществом. За каких-то сорок минут он умудрился стащить кусок свинины – продавщица как раз отвернулась, расхваливая печенку придирчивой домохозяйке, – два красных болгарских перца, шесть помидоров и пакетик майонеза. Угрызений совести Игорь не испытывал, он делал то, что считал нужным, и плевать хотел на мораль. В перерывах между «налетами» Тареев купил четыре куриные ножки, два желтых перца, пять огурцов и пару килограммов картошки.

Приехав домой, Тареев попросил Настю приготовить ужин, а сам отправился в ванную. Не спеша побрился, принял душ, а когда вновь вышел на кухню, с удовольствием отметил, что готовить девушка умела: на сковородке аппетитно шипела свинина, а по тарелкам был разложен заправленный майонезом салат. Из красного перца и помидоров.

Курица, огурцы, желтый перец и картошка остались в пакетах.

Игорь закурил и тяжело опустился на стул.

– Я не могу готовить эту еду, – негромко сказала Настя. – Извини.

Каким чудом она узнала украденное? На рынке за ним следили, список ворованных продуктов передали Насте, и она разыграла очередную сценку. А если никакой интриги не существует?

Тареев выкурил сигарету стремительно, за несколько очень глубоких затяжек, и очнулся только, когда приблизившийся к фильтру огонек обжег пальцы. Все это время Настя молча сидела за столом, робко положив руки на колени.

– Давай ужинать, – предложил он.

– Давай.

Но есть не хотелось. Игорь поковырялся в тарелке, съел пару кусочков мяса, отложил вилку, нож и снова закурил, не спуская глаз с девушки. Она же, не стесняясь, быстро и жадно съела все до последней крошки, вытерла губы салфеткой и, не поднимая взгляд, сказала:

– Я вижу их ауру. – Что?

– Я вижу черную ауру на украденных вещах, – пояснила Настя. – Ты ведь хотел спросить, почему я выбрала именно эти продукты?

Тареев молча прикурил следуюшую сигарету.

– Ты мне не веришь.

– Я не знаю, что делать, – честно произнес Игорь. – Просто не знаю. Уверен я только в одном: игра это или нет, но ты действительно моя половинка. Когда ты рядом, мое сердце стучит как сумасшедшее. Когда мы расстаемся, мне хочется выть. Мне нужно смотреть на тебя, чтобы быть счастливым. Ни одна женщина не вызывала у меня такие чувства.

Настя еще ниже опустила голову.

– Я тебя люблю, – закончил Игорь. – Это я знаю точно.

На грязную тарелку упала слеза. Тареев раздавил едва начатую сигарету и снова закурил.

– Тебя зовут Анастасия Михайловна Крючкова. Ты исчезла двенадцать лет назад. Сейчас тебе шестнадцать.

– Откуда ты узнал?

– Твоя мать жива. Она в больнице.

– В какой?

– В ЦКБ. – Он ответил машинально, но сразу же подумал, что зря не сдержался. Помолчал, недовольный собой, но сказанного не воротишь, и продолжил: – Твоя мать богата. У нее была очень успешная карьера.

– Была?

– Она умирает.

– Проклятие всегда возвращается, – очень-очень тихо произнесла девушка. – Материнское проклятие бьет по всем, кто к нему прикоснулся.

– Твоя мать любит тебя, любит до сих пор. Мне она, разумеется, не поверила, держалась очень холодно, но я видел, что она тоскует. Я думаю, мы должны поехать в больницу и поговорить с ней. Я думаю… – И сразу же поправился: – Я уверен, что она тебя узнает.

– Но…

– Подожди, не перебивай, – попросил Игорь. – Твоя мать не поверила моим словам еще и потому, что речь идет об очень большом наследстве. Вопрос крайне серьезный и болезненный. Я предлагаю поехать в больницу вместе с опытным юристом, и ты подпишешь официальный отказ от претензий на наследство. Это убедит твою мать…

– В чем? – перебила его девушка.

– В том, что тебе можно верить, – пожал плечами Игорь. – В том, что ты на самом деле ее пропавшая дочь.

– И что будет дальше?

Тареев вытащил из пачки новую сигарету.

– Мы расскажем ей твою историю и найдем выход. – Игорь щелкнул зажигалкой. – Я не знаю, как это делается: ее раскаяние, твое прощение… Спроси у Сан Саныча. Твоя мать наложила проклятие, и должен быть способ его снять.

– Способ есть, – прошептала Настя.

– Вот видишь!

– Материнское проклятие можно снять только смертью. – Девушка подняла голову и твердо посмотрела в глаза Игоря. – Раскаяние, прощение – это для мелких случаев, для рядовых ссор. Неужели ты думаешь, что, если было бы достаточно произнести: «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись», за мной пришел бы Сан Саныч? Только смерть, Игорь, только ее смерть! Или ее убьют за меня, или она, раскаявшись, наложит на себя руки. Только так я получу свободу. Другого выхода нет.

– А если она умрет? – жестко спросил Тареев. – Просто умрет? Раскаявшись?

– Смерть от болезни – заурядное явление, – вздохнула Настя. – Для материнского проклятия этого недостаточно, нужна особая плата. Если моя мать просто умрет, оно останется со мной навсегда.

Девушка старалась говорить спокойно, но Игорь видел, что Настя едва сдерживается. Каждое слово давалось ей с большим трудом.

– Я буду заботиться о тебе. – Он попытался улыбнуться. – В конце концов, некоторые члены правительства всю жизнь живут на ворованное и неплохо себя чувствуют. На ворованном едят, на ворованном пьют, обучают детей на украденные деньги.

– У них есть выбор, – глухо ответила Настя. Шутки она не приняла.

– Да, – согласился Тареев. – У них есть выбор.

– А у меня нет. И я, и мои дети будут жить под гнетом материнского проклятия вечно. – Девушка закусила губу. – Не я придумала этот закон. И никто его не нарушит. Только смерть снимет груз.

– Ты понимаешь, о чем говоришь?

– Да. Я понимаю.

Она играет? Вряд ли шестнадцатилетняя девочка

способна так гениально лгать. Нет, Настю убедили, обманули, заставили поверить в эту чушь… Игорь не мог думать, что Настя лжет. Не мог, не хотел и знал, что, даже получив доказательства обратного, ни за что не бросит девушку. Настя его половинка. Женщина, наполняющая смыслом жизнь. И эта женщина просит убить ее мать.

«Но для чего? Врачи дают Елене Сергеевне не больше недели. Зачем кукловодам смерть? Смысл? Замазать меня по самые уши? Кровь – это не мошенничество с наследством, кровь – это серьезно. С таким пятном я буду делать все, что мне скажут, а могу я много: мои связи на бирже открывают очень широкие перспективы, мне доверяют миллионы». Тареев сжал кулаки. Как говорил Сан Саныч? «Иногда лучше не встречаться со своей второй половинкой?..» Игорь стиснул зубы. Надо было браться не за Настю, а за старика. Сразу искать кукловодов, а не тратить время на несчастную девчонку.

Или нет никаких кукловодов?

Никому не нужен послушный Тареев, а Настя на самом деле видит черную ауру на ворованных вещах? Если каждое ее слово – правда? Если для того, чтобы зажить полной жизнью, ему действительно нужно убить умирающую женщину?

Незаметно для себя Игорь выкурил все сигареты, которые оставались в пачке. Выкурил машинально, одну за другой, и наполнил кухню густыми облаками табачного дыма. Настя не протестовала.

– Знаешь… – Тареев откашлялся и почувствовал неприятный привкус во рту. Кисло-горький. Омерзительный. – Пойдем спать? – И добавил избитую фразу: – Утро вечера мудренее.

– Пойдем, – послушно кивнула девушка.

Они долго лежали без сна. Просто лежали, чувствуя тепло друг друга. Настя спряталась в его объятиях, уткнулась в грудь Игоря, и пшеничные волосы нежно щекотали его кожу. Они просто лежали и слушали дыхание друг друга, наслаждаясь тем, что они вместе.

– Игорь Александрович, третья линия.

Тареев безразлично нажал на кнопку. Говорить ни с кем не хотелось, обсуждать дела – тем более. Игорь сам не понимал, зачем приехал в офис. Чтобы не встречаться глазами с Настей? Наверное. Чтобы отвлечься от раздумий, вызванных вчерашним разговором? Чтобы нырнуть в знакомый мир? Спрятаться в нем? Но знакомого мира больше не существовало.

Тареев безразлично нажал на кнопку.

– Да?

– Ты мерзавец, – тихо сказала Марина. – Ты мерзавец и похотливая скотина. Ублюдок. Я тебя ненавижу.

Игорь молчал.

– Ты ломаешь меня, подонок. Ты искалечил мою душу. Ты… – Она задохнулась, оборвала фразу и даже всхлипнула. Железная леди умеет плакать? – Ты уже наигрался с этой сучкой? – Вопрос прозвучал так жалко, что у Игоря защемило сердце. Боль, почти физическая, пронзила грудь, и он крепко-крепко сдавил трубку. – Когда наиграешься… Ублюдок!