Чтение 13–й страницы книги ~Занимательная механика~

Здесь Лева осечек не допускал. Получались у него исключительно мальчишки, причем весьма неглупые мальчишки. Во всяком случае, все Корзинкины, с которыми доводилось общаться Волкову, оказывались ребятами умными, начитанными и думающими. Гены? Может, поэтому его бывшие постоянно возвращаются? Обманывают мужей и рискуют, потому что подсознательно чувствуют самца, способного дать наиболее перспективное потомство?

При этом действительно рискуют. Положением, благополучием. Сегодняшнее приключение не в счет, случайность, просто яркий эпизод. Но все Левины женщины неплохо устроились, у всех богатые мужья, обеспеченная жизнь и… скелеты в шкафах. Неужели в них настолько силен материнский инстинкт?

– Слушай, тебя самого это не смущает?

– А что делать? – вздохнул Корзинкин. – Все-таки жены.

– Бывшие, – уточнил Федор.

– Не бывает бывших жен, – нравоучительно произнес Лева. – Бывают женщины, с которыми ты теперь живешь в разных местах. Это я после первого случая понял. – Помолчал, улыбнулся, словно припомнил какой-то забавный эпизод, и закончил: – Запомни, старик: для нормального мужчины женщина, особенно когда она мать твоего ребенка, – это навсегда.

Столик, который выбрала Испанка, находился за спиной Волкова. Зато его пухленький спутник смотрел прямо на нее. И если в течение первого часа, который беловолосая провела в ресторане, пухленький был увлечен беседой с Волковым, то последние двадцать минут он стал больше внимания уделять окружающему миру, а после того, как Травник вернулся в машину, несколько раз бросал на Испанку заинтересованные взгляды. Которые, как ни странно, заставляли сердце женщины биться сильнее. «У меня что, давно не было мужчины?»

Это не так. Испанка, в отличие от Проказы, свою страстность не афишировала, но в удовольствиях себе не отказывала. «Тогда в чем дело? Опомнись! Ты здесь по делу!»

Но опомниться не получалось. Толстенький мужчина, остатки волос которого были собраны в смешную косичку, волновал Испанку. А его недвусмысленные взгляды показывали, что интерес – взаимный. И поэтому, когда женщина услышала фразу Волкова: «Тебя довезти до дома?», она взяла телефон…

«Боже, что я делаю?»

И прошептала:

– Хосе, сейчас он выйдет, езжай за ним один.

– А ты? – насторожился Травник.

– У меня есть дела…

И отключила телефон. Потому что Волков уже выходил из зала, а к ее столику, улыбаясь, направлялся его толстенький приятель. «Боже, что я делаю?!»

* * *

Он считал, что все сделал правильно, но почему-то постоянно появлялись сомнения. Постоянно. Нет, его не мучила совесть, не терзали переживания, не оглушала мысль: «Я стал убийцей!» Смерть Арифа, точнее, его в ней участие, не вызывала у Ильгара никаких эмоций. Убил и убил, забыли. Возможно, если бы ему пришлось бить ненавистного Гусейна ножом в грудь, или спину, или стрелять в него из пистолета, одним словом, принимать деятельное участие в процессе, молодой человек воспринял бы убийство глубже. Но ничего такого не потребовалось. Была лишь палка, простая палка, установленная в указанном месте.

И все.

И беспокоился Ильгар не из-за того, что обагрил свои руки кровью, нет, он боялся, что совершил роковую ошибку. Что его найдут.

«Но как найдут? А главное – как докажут? План идеален!»

Эти мысли заставляли Ильгара улыбаться. Он ненадолго обретал спокойствие, занимал себя какими-нибудь делами, но вскоре вновь начинал нервничать. Вздрагивать от каждого шороха. И причиной возвращающихся волнений, тем толчком, что вызывал приступы панического страха, служило то, что он никак не мог дозвониться до Лалы.

«Почему она не отвечает?»

Ильгар готов был сделать все что угодно, лишь бы услышать любимый голос. Снова и снова набирал телефонный номер, но…

«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

Разумеется, он звонил не на тот, «особый» телефон, которыми они обзавелись по предложению Лалы. «Особые» они уничтожили сразу после операции. Он звонил на ее настоящий мобильный, имел полное право поддержать хорошую знакомую в минуту утраты, кто придерется? Однако…

«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

Что происходит?!

Ильгар пытался взять себя в руки, говорил, что все в порядке, что Лала просто отключила телефон, чтобы ни с кем не общаться, чтобы случайно не выдать свою радость по поводу избавления от Арифа, но сеансы самоуспокоения получались у юноши плохо. Мысли путались, страх возвращался, а среди царящих в голове панических воплей выделялся самый главный:

«Я хочу поговорить с Лалой! Я должен услышать ее голос!»

Ильгар звонил сам и надеялся, что любимая даст о себе знать. Не выпускал из рук трубку мобильного, но дождался лишь весточки от капитана Мамедова.

* * *

Кто-то строит космические корабли, а кто-то коллекционирует задранные юбки.

Любвеобильность не единожды женатого Левы давно стала в их компании темой для шуток, а потому услышанная история не произвела на Волкова особенного впечатления. Удивила, конечно, но не более. В конце концов, какая разница, за кем бегает Корзинкин: за молодыми девчонками или за бывшими женами? Результат-то один. Да и юными красавицами, если честно, Лева не пренебрегал, в периоды, когда он бывал «временно холост», его спутницы менялись с калейдоскопической частотой. Затем среди них появлялась «самая главная», «самая желанная», «самая, самая…», которая железной рукой вышибала конкуренток и вела плачущего от счастья Корзинкина в загс. Рекорд совместной жизни установила Рита Шашкина – год и семь месяцев, остальные покидали Леву раньше, как правило, месяца через два-три после рождения ребенка. И вот, как выяснилось, все возвращались.

«Загадка, черт побери! Вот что надо расследовать!»

Федор улыбнулся и остаток пути размышлял над тем, стоит ли рассказать Петровичу о шалостях Левы или заставить Корзинкина лично поведать историю другу. Разумеется, только мужикам, во время очередной ночной посиделки. И уже загоняя машину в гараж, решил, что лучше надавить на Леву.

Благодушное настроение не оставило Очкарика и во время прогулки до подъезда. Он сознательно заставил себя не думать о расследовании, фальшиво насвистывал услышанный по радио мотивчик и размышлял, что подарить Альбине на приближающийся день рожденья. Самым идеальным вариантом почему-то казалось кольцо.

«И не просто поздравить, а сказать…»

– Товарищ полковник!

Оклик настиг Федора почти у самых дверей дома. Очкарик остановился и обернулся.

– Вы не уделите мне пару минут?

Мужчина говорил через открытое окно темного «Мерседеса», припаркованного напротив подъезда. Волков молча кивнул, и незнакомец вышел из автомобиля.

– Меня зовут Андрей.

– Федор. – Очкарик пожал протянутую руку. «Смежники?»

– Федеральная Служба Охраны. – Мужчина раскрыл удостоверение.

«Полковник Шипилов Андрей Геннадьевич». Все нормально. Волков, разумеется, не был лучшим экспертом в мире, но распознать фальшивку мог. К тому же поведение мужчины не вызывало подозрений – служака служаку чует.

– Чем обязан?

– Вы уже поняли чем.

Андрей не выглядел могучим воином, которыми в представлении обывателей должны быть телохранители первых лиц государства. Высокий? Да. Плечистый? Да. Крепкий. Но не бросающийся в глаза. Умеющий быть незаметным.

– Наша встреча связана со смертью Арифа Гусейна.

– Неужели вы его охраняли?

– Нет, – улыбнулся Шипилов. – Мы заботимся о других людях. Однако занимаемся не только охраной, но и предупреждением э-э… правонарушений.

Идеальные телохранители не спасают шефа во время покушения, а предотвращают нападение.

– Понимаю, – кивнул Федор.

– Может, присядем? – Андрей указал на лавку.

– Почему нет? – Волков опустился на скамью и достал сигареты.

– Наша служба получает информацию из всех возможных источников, – продолжил разговор Шипилов. – Мы ее обрабатываем, систематизируем и разумеется, обращаем внимание на интересные факты. Или совпадения.

– Кому-то из видных чиновников поставили кол в унитазе?

Однако Шипилов шутки не принял, остался серьезен.

– В течение последних двадцати лет произошло несколько странных убийств. Гибли не лидеры государств, но весьма влиятельные люди, охранявшиеся спецслужбами.

– Чем же они странные?

– Преступления совершались так, словно убийца знал, когда и как нужно действовать, чтобы добиться цели. И орудия при этом использовались совершенно удивительные. Но эффективные.

Волков насторожился:

– Например?

– Три года назад убрали американского сенатора. Бедняга обожал плескаться в бассейне ранним утром, а поскольку ранчо тщательно охранялось, телохранители относились к моциону шефа без должного внимания и не всегда сопровождали его во время купания. В тот день сенатор оказался у бассейна один, как обычно, нырнул с бортика – он не любил входить в воду по лесенке, – а на поверхности оказалась расстелена тонкая, но прочная пленка. В которой сенатор благополучно запутался.

– Такое возможно?

Шипилов пожал плечами:

– Паника, потеря контроля. Возможно все. Главное – результат. Человек умер, и это не было несчастным случаем.

Однако Очкарика такой ответ не удовлетворил.

– Если убийца смог добраться до бассейна, что ему мешало проникнуть в спальню и просто шлепнуть сенатора?

– В доме автономная система защиты, – объяснил Шипилов. – Плюс два телохранителя у двери. А вот территория ранчо, как потом выяснилось, просматривалась недостаточно хорошо. К тому же… – Андрей бросил на Волкова многозначительный взгляд, – в эту ночь вышла из строя одна из видеокамер.

Действительно совпадение. Очкарик хотел улыбнуться, но передумал – слишком серьезен был Шипилов – Ариф, конечно, не был сенатором, но его тоже хорошо охраняли. И стиль убийства совпадает: максимально эффективное использование слабых мест, узнать о которых чрезвычайно сложно.

– В России этот человек… – начал Федор.

– С подачи американцев его называют Призраком, – сообщил Шипилов.

– Пусть так. – Волков поморщился, он не любил громкие фразы. – В России Призрак работал?

– Нет. Но география его преступлений широка.

– Какие-нибудь зацепки? Следы? Версии?

– Нет.

– Вообще? – удивился Очкарик.

– Абсолютно, – подтвердил Андрей. – Его ищут американцы, англичане, французы, немцы, израильтяне и китайцы. Безуспешно.

«Чем дальше, тем интереснее…»

– Кажется, я понимаю, чего вы от меня хотите, – усмехнулся Волков.

– Несмотря на вашу репутацию и послужной список, я не верю, что вы его возьмете, – честно сказал Шипилов. – Тем не менее шанс есть, и поэтому я решил встретиться. Нас интересует не заказчик, а исполнитель, разработчик плана. Призрак. Если поймете, что взяли след, – обращайтесь за любой помощью. Я знаю о вашем особом положении в МВД, но поверьте: мы можем значительно больше.

Андрей протянул Федору визитку:

– Здесь указан мой телефон.

– Я должен буду доложить о нашем контакте, – сообщил Очкарик, принимая картонный прямоугольник.

– Разумеется, – не стал протестовать Шипилов. – Но ваше руководство уже в курсе. С ним разговаривал мой шеф.

Он не попрощался, просто направился к машине, оставив Волкова у подъезда.

Второй раз за день Федору предлагали любую поддержку в расследовании смерти Арифа. Если так пойдет и дальше, то скоро следует ожидать появления раскаявшегося преступника.

Сибирь 2004 год, тридцать восьмой день экспедиции

– Ты говорил, что путь не займет и трех недель, а мы блуждаем по тайге больше месяца, – холодно и предельно жестко произнес Остин, глядя на проводника в упор. – Как ты это объяснишь?

– Шаманы дорогу прячут, – манси жалко улыбнулся и в поисках поддержки покосился на профессора Кантора.

Эммануил промолчал.

– Шаманы? – переспросил Джеймс.

– Да.

– Как прячут?

– Они хорошо тайгу знают, – дрожащим голосом пояснил проводник. – Умеют прятать. Они много умеют.

Его звали Ерофеем, Ерофеем Портянкиным, и этот спившийся охотник был главной надеждой Кантора на успех миссии. Собственно, не будь у профессора этого козыря, не видать бы ему средств на экспедицию как своих ушей.

Отыскалась надежда самым случайным образом: о Портянкине Кантору рассказав безвестный русский ученый, фанатик, одержимый поисками сибирских сокровищ. Бедолага грезил лаврами Шлимана, жаждал всемирной славы, а потому рыскал по таежным углам в поисках то золота Ермака, то золота Колчака, то золота Станина, то персидского серебра. Упорства, как и всяким одержимым, ему было не занимать. Он искал, расспрашивал, наблюдал и в результате отыскан в дешевом привокзальном буфете спящую под столом, храпящую и воняющую мочой жемчужину. Ерофея Портянкина. И, поговорив с ним, понял, что вытянул счастливый билет: после второго стакана Ерофей похвастался, что знает дорогу к главному капищу Золотой Бабы.

Однако безымянный ученый допустил обычную в таких случаях ошибку. Он мечтал заполучить все и сразу, не хотел, чтобы судьбу «дела всей его жизни решали престарелые советские академики, которых он абсолютно не уважал, или, что еще хуже, академики новые, скоробогатеи, прикупившие недорогое звание в расплодившихся „академияхсамыхразныхнаук“, которых он и вовсе ненавидел. Он мечтал найти честных людей, но, как это часто бывает, не преуспел. Не доверяя соотечественникам, одержимый имярек принялся искать выходы на „цивилизованных ученых“ и сумел привлечь внимание Кантора. И не просто привлечь, а заинтриговать.

Для Эммануила же информация русского стала слаще манны небесной. В те дни Кантор как раз переживал кризис, с тоской вспоминал, что последнюю статью в научном журнале опубликовал больше года назад, никак не мог найти подходящее направление для исследований и всерьез подумывая над тем, чтобы впасть в краткосрочную, недели на две-три, депрессию.

И вдруг!

Весть о том, что существует человек, знающий дорогу к капищу таинственной Золотой Бабы, вернула Кантора к жизни, заставила надавить на все доступные ему рычаги. И даже на недоступные. Он провел колоссальную работу: всего за несколько месяцев нашел финансирование, поддержку от американского правительства, договорился с РАН – добился сотрудничества, не раскрывая главной цели экспедиции, завершил подготовительный этап и перебросил людей и оборудование в Сибирь. Правда, русскому ученому места в составе экспедиции не нашлось. Да о нем никто и не помнил. Тем временем «жемчужина» шумно высморкалась, а Джеймс строго произнес:

– Я хочу знать, когда мы достигнем цели?

– Ерофей давно не ходил к капищу, – примирительным тоном произнес Кантор. – Ничего странного в том, что он слегка путается.

Последние две недели Эммануил повторял эту мантру так часто, что сам стал в нее верить.

– Возможно, он бы путался меньше, если бы прекратил пить, – угрюмо заметил Остин, перейдя на английский.

В день Портянкин выпивал, или, как он сам говорил: «vyzhiral», не менее двухсот пятидесяти граммов водки. Наливать проводнику сверх этой дозы Джеймс запрещал категорически: в самом начале пути экспедиция потеряла целый день из-за невозможности разбудить упившегося ночью Ерофея. Но и заставить Портянкина отказаться от регулярного употребления спиртного оказалось невозможным. Вот и сейчас от него пахло: первое, что сделал Ерофей по окончании дневного перехода, – потребовал сто граммов из ежедневной дозы.

– Если бы он не пил, то вряд ли бы согласился вести нас к Золотой Бабе, – так же по-английски ответил профессор.

– Вы думаете?

– Я уверен, – резко произнес Кантор. – Ведь ему грозит месть.

– То есть сказки о шаманах…

– Не сказки, – перебил офицера Эммануил. – И давайте сначала закончим с Ерофеем, а затем переговорим обо всем остальном. Хорошо?

– Хорошо, – согласился Остин. Он вновь повернулся к проводнику и по-русски спросил: – Посмотри на карту. Ты можешь сказать, где мы находимся?

Портянкин неуверенно пожал течами:

– Нет.

Экспедиция остановилась на ночевку на небольшой поляне, со всех сторон окруженной непроходимой тайгой. Ее размеры делали невозможным конфиденциальный разговор, и потому Джеймс увлек Кантора и Портянкина ближе к деревьям. Источником света служил висящий на ветке фонарь, а топографическую карту офицер расстелил прямо на земле.

– Смотри сюда, – приказал Джеймс, указывая на ломаную красную линию. – Это наш путь. Каждый день мы отмечали направление и пройденное расстояние, сверяясь с навигационным спутником.

– Хорошо, – кивнул Ерофей. – Красиво.

Ему нравилось разглядывать цветную карту и водить по ней пальцем, но читать ее Портянкин не собирался.

– Мы находимся здесь? – Остин ткнул в точку, на которой заканчивалась линия.

– Наверное, – протянул проводник и жалобно добавил: – Я человек маленький, я ничего такого не знаю.

– Джеймс, по-моему, вы уже пытались заставить Ерофея прочесть карту, – вздохнул профессор. – Недели три назад.

Не три, а гораздо больше, еще перед тем, как экспедиция ушла в тайгу. Однако ни угрозы, ни обещания увеличить ежедневную дозу спиртного не помогли – Портянкин не был способен совместить окружающую действительность с рисунком на бумаге.

– За это время он вряд ли поумнел, – пошутил Кантор.

– Пошел вон! – угрюмо велел выпивохе Остин.

Портянкин икнул и радостно засеменил от приставучих командиров прочь, к лагерю, где его ожидал капрал Роджерс, вечный спутник Ерофея, наполовину телохранитель, наполовину охранник. Джеймс распорядился не выпускать Портянкина из виду ни днем ни ночью, но присутствовать при разговоре Роджерс не мог, потому ожидал подопечного в тридцати шагах от места совещания.

Кантор проводил парочку долгим взглядом, затем повернулся к Остину и поинтересовался:

– Почему вы так настойчиво пытались узнать у Ерофея, где мы находимся?

– А почему вы верите в шаманов? – вопросом на вопрос ответил Джеймс.

– Но… – начал профессор, однако Остин не дал ему закончить мысль.

– Вы обещали поговорить о том, что меня волнует, – напомнил он. – О том, что интересует вас, переговорим после.

– Хорошо, – после короткого раздумья Эммануил решил не спорить с офицером. – Я верю в шаманов, потому что видел их в деле.

– Вы мне об этом не рассказывали.

– Я много чего вам не рассказывал, – загадочно, как ему показалось, усмехнулся Кантор.

Однако добился совсем не той реакции, на которую рассчитывал. Джеймс отнесся к заявлению с усталым пренебрежением:

– Эммануил, перестаньте валять дурака и просто расскажите, что видели. Мы не в том положении, чтобы ходить вокруг да около.

– А в каком мы положении? – осведомился профессор. – И, может быть, вы будете обращаться ко мне, как к своему командиру?

– Что вы видели?! На что способны эти трёхнутые шаманы?!

Вопль разъяренного Остина перепугал Кантора. Если до этого момента он считал разговор обычным совещанием, то теперь сообразил, что офицер чем-то сильно расстроен. И поспешил ответить на вопрос: – Я видел, что умеет Ерофей.

– Он что, шаман? – недоверчиво прищурился Джеймс.

Вспышка гнева прошла столь же стремительно, как началась. В сущности, ее и не было: опытному офицеру не составило труда разыграть приступ ярости, чтобы заставить профессора подчиниться.

– Поэтому он так ценен, – объяснил Кантор. – Думаете, правительство дало мне деньги только потому, что я показал им пьяного русского мужика? Этот мерзавец должен был стать шаманом. Но что-то не сложилось. Я не знаю что: Ерофей не говорит. Его выгнали. Не убили, но выгнали. Давно уже выгнали. Он растерял почти все способности, но кое-что умеет, и это «кое-что» заставило наше правительство вложить в экспедицию несколько миллионов баксов.

– Что он умеет?

– Что-то вроде ясновидения. Лаборант сидел в закрытой комнате и открывав карты, а находящийся в другом помещении Ерофей называл их.

– И все?

– А вы занимаетесь ясновидением перед завтраком? – огрызнулся профессор. – Или оно входит в стандартную подготовку морпеха?

– Нет… – Остин немного смутился. – Но ясновидение? Всего один фокус заставил правительство раскошелиться на такую сумму?

– Ерофей сильно деградировал, – напомнил Кантор. – Он не скрывает, что ясновидение – единственное сохранившееся умение, да к тому же требующее от него колоссальных усилий. А для обычных шаманов оно является детской забавой. Они умеют больше.

– Насколько больше?