Чтение 13–й страницы книги ~Ричард Длинные Руки

Они поднялись, услышав топот, в руках луки. Я рассек одного почти до середины, а второй застыл, когда острие окровавленного меча уткнулось в грудь.

— Тихо, — прошипел я. — Не ори, детей разбудишь.

Он ошалело закивал, сам не думал орать, его дело тихое, на лице страх и непонимание, любой должен поднять шум и крик, что же я за человек, вдруг какая-то ошибка.

— Кто послал? — прошипел я. Он пробулькал:

— Но... как же...

— Говори!

— Дык... этот же...

Я усилил давление, острие меча погрузилось в его плоть на палец, кровь потекла струйкой. Лицо бандита побелело еще больше, я сказал люто:

— Сейчас будешь мертвецом, если не скажешь...

— Денифель, — прошептал он. Я переспросил:

— Не Бриклайт?

— Нет...

— И не его сыновья?

— Нет... Денифель. Бриклайт с такими, как мы, не общается...

— Понятно, — сказал я. — Ладно, отыщем и Денифеля. Где он, кстати, располагается?

— Дык его же все знают...

— Я не все, — отрезал я. — И потом мой меч вот-вот достанет твое сердце.

— Он живет в доме на холме... ну, не совсем живет, а...

— Без подробностей! Вон на том холме?.. А домик не тот ли, что с тремя трубами?

Он прошептал в ужасе:

— Вы его видите... отсюда?

— Это наша с тобой тайна, — сообщил я. — Ты уж никому там не говори, хорошо?

Лезвие меча вошло легко и просто, как в сырую глину. Изо рта бандита хлынула кровь, я торопливо отстранился и выдернул клинок. Тело осело на землю, я прислушался, всё тихо. Стрелы торчат из столба на уровне моей груди, неплохие стрелки. При таком скудном свете попали точно. Впрочем, в засаде лежали долго, глаза привыкли.

В дом я вернулся так же неслышно, погромыхивает только темное небо. Звезды исчезли, туча надвигается страшная, темно-лиловая, похожая на огромный горячий нарыв, в саду зашумели ветви, затем разом деревья согнуло, донесся треск. Ветром подхватило сорванные ветви и унесло. Сад и весь мир внезапно озарило страшным трепещущим светом, жутко неземным, нам знаком только свет огня, а это нечто ужасно мертвенное, безжизненное, но могучее и зловеще...

Комнату высветило до самых мельчайших подробностей. И без сверхзрения я мог рассмотреть в самом дальнем углу мельчайшие пылинки, заусеницы на гладко выстроганных досках пола, затем раздался громовой удар, подпрыгнула не только посуда, но и дом, сама земля, вселенная.

Я оцепенел, вернее, первобытный страх охватил на миг с такой силой, что не мог сдвинуться, в то же время холодный и рациональный мозг сообщил, что вот так, видимо, и начиналась Война Магов. Хоть Первая, хоть последняя. Слишком огромная мощь, человеку с нею не совладать, но пытается же, дурак... И как только кому-то удается найти ключ, вот тут и приходит вскоре конец...

Сквозь дверной проем видел, как Амелия в ночной рубашке пробежала через комнату, поспешно закрывая окна. Появились дети, больше обрадованные, чем испуганные, но, когда все плотные ставни оказались закрытыми, словно ждем нападения разбойников, началось самое жуткое: за окном трепещет жуткий мертвенный свет и казалось, что весь мир сгорает, как бабочка в огне.

Затем пришла мысль, что напугала до судорог: а если это показывает свою мощь колдун, что на службе у Бриклайта? Кто-то же смог провести тучу над городом, не дав ливню обрушиться на дома и улицы?

— Всё узнаем, — проговорил я шепотом, чтобы никто не заметил как дрожит мой голос. — Со всем разберемся... может быть. И никто меня не заставит трепетать, как лист на ветру, так уж... явно.

Бобик открыл один глаз, зевнул. Я видел, что хочет положить голову на мои колени, это у них инстинкт, но пришлось бы самому ложиться, потому положил огромную башку мне на плечо и засопел рядом с ухом сочувствующе и умиротворенно.

— И я тебя люблю, — ответил я.

Он отступил и посмотрел в лицо с немым восторгом: мол, правда? Скажи еще раз!

— Правда, люблю, — повторил я. Вздохнул. — Бобик, остаешься моим первым заместителем. Со всеми правами, а это ого-го, но, увы, и со всеми обязанностями. Вот и узнаешь, как хреново быть человеком. Словом, мы с Зайчиком ненадолго отлучимся, а ты здесь бди! Ты за старшего. Сперва ты, а уж потом госпожа Амелия и ее дети.

Он смотрел грустно, вздыхал, глаза умоляющие, в них такой укор, что я поспешно погладил по огромной башке и отвернулся. Ну почему собаки всегда смотрят с ясно различимым укором?

— Мы с Зайчиком, — повторил я, — отлучимся ненадолго, правда.

Он обиженно взвизгнул, в глазах ревность и смертельная обида, я снова расцеловал, погладил, почесал, повторил:

— Мы, как простые солдаты, идем в разведку, а ты — генерал, понимаешь? На тебе вся наша военная база, стратегические запасы, бомбардировщики дальнего поиска, радары и военные карты... Ты у нас главный на это время, ты!

Он задумался, неуверенно поскреб пол хвостом. На этот раз я, поцеловав, еще и отдал честь, вышел строевым шагом и бегом заспешил к конюшне.

Зайчик, не обращая внимания на грозу, понес со двора легко и мягко, удивительная особенность: иногда грохочет копытами, будто несется подкованный носорог, в другой раз мчится подобно юной лани, а сейчас так и вовсе стелился над землей, как стриж над поверхностью озера, а я себя чувствую на глиссере, что на воздушной подушке.

Туча, погрохотав, поплыла дальше, но со светлеющего неба посыпался мелкий дождик. Небо затянуло плотными серыми облаками, и дождь даже не дождь, а что-то непотребное, непристойное, как уродец в строю кремлевских курсантов.

Домик Денифеля расположился в прекрасном месте: на вершине холма, отсюда хорошо видно всё внизу, никто не подойдет незамеченным.

Мы приближаемся открыто, неспешно, я задействовал все чувства, смотрел так и эдак, но дом как нормальный дом, ничего особенного даже в плане архитектуры, и уж тем более не чувствую присутствия черной магии. Решившись, оставил Зайчика во дворе, тот сразу же направился к колоде с водой и принялся пить, фыркая и брезгливо кривя губы, как заправский конь, а я поднялся на крыльцо.

На стук никто не ответил, потом послышались шаги, дверь распахнулась. Мужчина стоял на пороге, загораживая проем.

— А коня? — спросил он. — Поставь хотя бы под крышу.

Я удивился.

— Под крышу? Что же это за конь, которому нужна крыша? Это уже корова какая-то... Или хочешь сказать, что я приехал на корове?

Он пробормотал торопливо:

— Да нет, ваша милость...

— А что ты хотел сказать?

— Да я так, забочусь...

Я сказал в пространство:

— Что за странные люди здесь: коней — под крышу... — И прошел в дом, мужчина едва успел отпрыгнуть.

В большой комнате за столом четверо мужчин, по виду — разбойники. Только они навешивают на себя столько кинжалов и коротких мечей. Это не просто мужская страсть к оружию, а суровая необходимость.

Еще один спит на куче тряпья в углу комнаты. Все, кроме спящего, уставились на меня в великом изумлении. От печи обернулась женщина. Немолодая, с расплывающейся фигурой, но с милым приветливым лицом.

— Заблудился, — объяснил я неуклюже. Женщина мягко улыбнулась.

— Вам только дорогу спросить... или перекусите малость?

Я ответил мирно:

— А можно и то и другое?

— Можно, — ответила она. Бросила быстрый взгляд на мужчин. — Мясо, правда, холодное, но если хотите быстро...

— Хочу, — ответил я. — А чай, если можно, горячий?

— Можно, — снова ответила она с легкой улыбкой, но на мужчин взглянула несколько опасливо. — Сейчас поставлю.

В доме я чувствовал опасность, но сколько ни стараюсь смотреть по сторонам и тепловым зрением, и запаховым, и даже пробовал попрекогнить — ничего угрожающего. В то же время волосы на затылке шевелятся, а по спине предостерегающий холод, словно позвоночник чувствует, как сзади заходят с обнаженным ножом. Вообще-то лучше всего убраться отсюда, но это будет значить только, что я уже понял, кто они. Кто же в такую погоду выйдет из дому, да еще на ночь глядя?

Они посматривали на меня, как собаки на беспечного котенка, что вошел на их территорию. Старший сказал с интересом:

— Меня зовут Денифель, это вот Суасс, а эти двое — Меккана и Де Леже. На Дюпона не обращайте внимания: молод, хватил вина, как взрослый, теперь спит.

— Де Леже? — переспросил я и внимательно всмотрелся в четвертого. — Благородный?

Денифель широко заулыбался:

— Он так говорит.

— А на самом деле?

— А нам какое дело, — сказал Денифель, — насколько он благородный... В наших краях оценивают не по родословной, ваша милость. Не опасно разъезжать по ночам?

Я нахмурился:

— Мне?

— Вообще, — ответил Денифель с ухмылкой. — Время неспокойное.

— Оно всегда неспокойное, — сказал я холодно. — Так что же, и не жить, всё дожидаться спокойного?

Денифель хохотнул:

— Верно. Жизнь коротка. Надо всё успеть, всё схватить, всех подмять...

Я поинтересовался:

— Коротка? Разве она не продолжается в благодати Господней? Есть же рай для хороших, ад — для нехороших...

Они переглянулись, я думал, что вопрос поставит их в тупик, хоть кто-то да задумается, однако Денифель беспечно отмахнулся:

— Поповские сказки для старушек.

— И детишек, — добавил тот, которого Денифель назвал Суассом.

— И детишек, — согласился Денифель. — А мы знаем, что Господь создал этот мир для сильных и дал им свободу воли. Это значит, что мы вольны делать всё и что у нас свобода от всего.

Ишь ты, мелькнула мысль, бандит, а как рассуждает. Наверное, успел даже чему-то поучиться, но только дальше первой главы не прошел, а там после декларации свободы воли идет про ответственность. Вот этого и не прочел, не прочел...

Третий, который Меккана, присматривался ко мне, наконец зевнул, как-то слишком нарочито, сказал с деланым равнодушием:

— Ваша милость, а вы не тот ли Ричард Длинные Руки... за поимку которого городской совет объявил награду?

Я нахмурился, это в самом дел новость, зыркнул по сторонам.

— В самом деле? И велика ли награда?

— Десять золотых монет, — сообщил Меккана.

За столом ахнули, я так и не врубился, то ли прикидываются, то ли для них тоже новость. Деньги просто громадные, будто ловят сбежавшего с королевской казной казначея.

— А чем же, — поинтересовался я, — он насолил городскому совету?

Меккана пожал плечами.

— А нам откуда знать? Городской совет знает, что делает.

— То есть всегда прав?

Он прямо посмотрел мне в глаза.

— Да, ваша милость. Наш город под управлением этого совета стал самым богатым. Все соседние города завидуют, строят козни.

— Об этом я уже наслышан, — согласился я. — Это говорит о коммерческой хватке членов городского совета. Но ни о чем более... И что, надо поймать и привести прямо в совет?

Он ухмыльнулся:

— Зачем в совет? Там под ним есть просторная тюрьма. И такая, что не выберешься.

Де Леже добавил осторожно:

— Насколько я помню, в таких случаях формулировка бывает: живым или мертвым. А разница в оплате не так уж и велика.

— Всё понятно, — ответил я. — Рад, что вы все приличные люди, это написано на ваших лицах, и не позарились на такое бесстыдное предложение. Думаю, это какая-то ошибка. Я ни с кем из совета не ссорился, я их даже не знаю...

Денифель ухмыльнулся:

— Да? А Бриклайт? — Я удивился:

— А он что, тоже в совете?

Они переглядывались, усмехались, наконец Денифель сообщил тоном полнейшего превосходства:

— Господин Бриклайт и есть настоящий глава городского совета. Дедрино слишком увяз в пьянстве. Говорят, сам Бриклайт и приучил его к бутылке, но это всё вранье, господин Дедрино и раньше пил. Так что всё делается по указке господина Бриклайта. А вы, ваша милость, повздорили с ним в первый же день...

— Это когда же?

— А когда вступились за ту ведьму.

— Она ведьма?

— Ведьма, раз отказалась продать свою землю господину Бриклайту.

Я сказал медленно, всматриваясь в его лицо:

— А не ты ли был среди тех, кто старался ее... уговорить в тот день?

Он смешался, торопливо отвел глаза, голос сразу стал извиняющимся:

— Мы в стороне, но мы ведь тоже граждане Тараскона...

Я допил чай, поднялся:

— Спасибо, всё было очень вкусно. Рад, что вы не поверили в эту клевету и не пытаетесь заработать деньги, на которых будет кровь. Где, говорите, я могу поспать до утра, пока кончится этот проклятый дождь?

Денифель кивнул женщине, что всё это время молчала, только зыркала от плиты в нашу сторону настороженно и невесело.

— Марица, постели его милости в соседней комнате. Да не забудь принести чистые простыни!

Она кивнула, я направился к двери вслед за нею, спиной чувствовал каждое движение оставшихся за столами, даже видел, кто в какой позе сидит. На удивление никто не шевельнулся, не бросился с ножом, стараясь поразить между лопаток.

Я обернулся на пороге, они смотрят в спину напряженно и уже как будто приняли решение.

— Вообще-то, — сказал я небрежно, — пусть не очень рассчитывают получить эти десять золотых. Жизнь всё-таки дороже.

Я закрыл за собой, женщина торопливо перестилала постель, на меня не смотрела, я терпеливо ждал, наконец она распрямилась и сказала тихо:

— Лучше бы вы уехали.

— А мне дадут? — Она вздохнула:

— Не знаю. Зачем вы ссорились с Бриклайтом?

— Защищал такую же женщину, — ответил я. Она снова вздохнула:

— Знаю. Уже весь город знает. Но Бриклайт... хороший человек. Он так много сделал для города!

— А для отдельных людей?

— Все стали богаче, — ответила она.

— А вы не слыхали, — спросил я, — что не в деньгах счастье?

Она слабо улыбнулась, мол, хорошо так говорить тем, у кого сундуки с золотом, поправила волосы, став на мгновение похожей на Амелию, та точно так же поправляет прическу, вышла, плотно закрыв дверь.

Глава 7

Я быстро осмотрел комнату, крепкие каменные стены, два окошка почти в мой рост, но такие узкие, что едва пролезет рука, не окна, а бойницы, в самом помещении только кровать, небольшой столик и одно старое кресло.

Кровать послушно заскрипела, я снял сапог, бросил на середину комнаты, на цыпочках подбежал, поднял и после паузы подбросил его в воздух, чтобы ударился о пол, как будто его швырнула с кровати небрежная мужская рука. Наверняка слушают за дверью внимательно, звуки доносятся к ним именно те, которых ожидают.

Я торопливо обулся, как можно тише подошел к стене, приложил ухо. Странное чувство, когда вызываешь в себе эти умения лучше слышать и видеть по-другому: тревожно-сладкое, как будто начинает работать второе сердце, добавочные легкие или еще что-то важное, но почти забытое из-за спокойной и сытой жизни. Можно предположить, что когда-то человеку было настолько хреново среди каких-нибудь динозавров или саблезубых, что пользовался всем-всем, только потому и выжил, а потом начал обрастать жирком, а из старых умений только и осталась безобидная способность шевелить ушами. Да и то не у всех.

Голоса раздавались громче, затем толстая стена стала превращаться в некое подобие мутной воды, проступило пять багровых фигур. Они всё еще за столом, только одна настолько близко ко мне, что я невольно задержал дыхание, чтобы не выдать себя, вдруг у этого мерзавца такой же тонкой слух.

Именно он прислушивался, затем сказал так громко, что я чуть отпрянул:

— Тихо... Уже заснул. Марица ушла?

По голосу я узнал Денифеля. Один из сидевших за столом проворчал:

— Ушла.

— Ну и хорошо, — бросил Денифель. — Не одобряет...

— Дура.

— Да ладно, ее так воспитали. Самому такая нравится. Не так ли?

— Да иди ты!.. Как тебе этот... благородный? Спит, привык, что весь мир должен ему служить.

— Послужим, — проворчал Денифель.

Даже в смутной багровой фигуре, где все черты смазаны, я увидел нехорошую ухмылку. Остальные покачивали головами, тонкие руки тянулись на середину невидимого стола.

Денифель повернул голову, похожую на огненный шар, темные впадины глаз уставились на соседа.

— Ты уверен, что удержишь его? — Тот пробурчал: