Чтение 13–й страницы книги ~Конец пути~

_—_Догадался. Помнишь, о чем нам мудрый Аркаим толковал, когда медного стража остановил? Оба братца используют силу мертвых. Силу что остается в мертвецах по окончании жизни… Один оживляет трупы, другой вкачивает их дух в бронзовое чудище, один колет камни и строит дворцы, другой дарует свет и шастает меж зеркалами. Но источник могущества у обоих общий: мерт-ве-цы. За время войны мы вчистую разорили Каим, там больше нет ни одного захоронения. Неведомое племя иши своих умерших научилось защищать от излишне мудрых соседей. Вот великий Раджаф и помчался туда, где есть много покойников. Доступных покойников. Что бы он ни задумал в своей борьбе против мудрого Аркаима, ему нужна сила. Понятно?
— И правда, — кивнул купец. — Как просто. Я бы и сам догадался.
Ночевали они сразу за поворотом на Юрган-Ваграй. Найти его оказалось несложно: река довольно широкая, впадает слева, напротив устья возвышается древний-древний вяз, изогнувшийся посередине, словно огибая какое-то невидимое, но неодолимое препятствие. Утро встретило теплом. Относительным, конечно. До оттепели не дошло, но шубы и налатники все трое решили скинуть, чтобы потом зря не обливаться. А еще впервые за время их пути стало облачно, и с неба неторопливо посыпались белые хлопья. Впрочем, теперь это не имело никакого значения — следов беглеца они не видели так и так.
Три дня пути на оленях оказались равны одному верховому переходу на рысях — еще задолго до заката путники заметили множество срубов, что сгрудились неряшливой кучей на взгорке по правую руку.
— Дикари, — презрительно хмыкнул Любовод. — Даже тына поставить не могли.
— У тебя типично европейское мышление, — скривился Середин. — Раз нет защитной стены — значит, не воюют. Раз не воюют — значит дикари. А может, они просто переросли уровень тупых разбойников?
— Если они не воюют, то как определяют, кто главный в стране? А если они не знают главного — кто их судит, кто издает законы, кто требует их соблюдения? Как они узнают, кто из людей чего стоит, чего достоин?
— Быть может, они просто выбирают достойного?
— Достойного мало выбрать, колдун. Еще нужно, чтобы с ним примирился сильнейший. А если сильнейший согласен с достойным — зачем выборы? Сильный может назначить достойного сам.
— Любовод, ты кое-что забыл.
— И чего, друже?
— Ты забыл, что ты не строитель, а я не раздаю подряды. Поэтому перестань морочить мне голову. Если люди не боятся жить без стены, значит, она им не нужна.
— Вот придут волки, вырежут им за ночь всю скотину, тогда узнают, зачем главные нужны… Как считаешь, колдун, где у них находится кладбище?
— Не знаю, Любовод. Но я так думаю, нам не стоит туда заезжать, не побывав в деревне. Жители могут неверно понять такое любопытство. Зачем плодить врагов там, где можно найти друзей? Заедем, найдем старшего, поговорим. Узнаем, что к чему. Не бывало ли гостей, не случалось ли чего странного, где поблизости есть другие селения.
— Я не ослышался, друже? Ты сказал «старшего»? Значит, главные все-таки нужны?
— Да нужны, нужны… Но не все решается войной. Чтобы узнать, кто старший, кто младший, иногда достаточно поединка.
За этим разговором они и въехали в селение. Вопреки обещаниям, его трудно было назвать городом. Три десятка изб под двускатными крышами. Некоторые двухэтажные, длинные, словно рассчитанные на проживание целой дружины. Правда, Олег уже знал, что большая часть пространства под крышей отведена на хозяйственные помещения, загородки для скота, амбары, птичники. В условиях долгих зим, да еще с морозами под сорок градусов — предусмотрительность отнюдь не лишняя. Однако большая часть домов были обычными пятистенками, стоящими прямо на земле. А может, и нет — поди разбери, что там внизу, если снегу по колено насыпало. Опять же, на севере низ дома обшивают, даже если он на столбах — чтобы холодом не задувало. И кстати, курятники там, в подполе, делать удобно.
Подъехав ближе к деревне, путники увидели дальше, за холмом, добрых три десятка чумов и пасущееся оленье стадо на две сотни голов. Рогатая живность активно рылась в снегу и выглядела вполне довольной своей судьбой. Между чумами и деревней стояли бок о бок два колодца, рядом маячили несколько женщин. Стеснялись они своих лиц, не стеснялись — неведомо, но без воды все равно не обойдешься. Что интересно, на реке имелась обширная прорубь с черной водой, но туда с бадьями никто почему-то не шел.
Путники медленно въехали в деревню. Улиц тут не было, приходилось петлять между домами, выискивая людей. Как назло, среди бела дня все почему-то сидели по домам. Перевалив вершину холма, Олег спешился, поднялся на крыльцо одного из больших домов, вынул нож и громко постучал рукоятью в дверь — рукой так громко не получилось бы.
— Я здесь! — На другом краю дома скрипнули ворота, из-за створки выглянул плосколицый мужчина с подобием растительности на лице. То есть борода и усы у него вроде бы и росли, но отдельными черными курчавыми волосинами такой длины, что едва хватило бы намотать на палец. Одет он был в грубую накидку из оленьих шкур — скорее всего, в теплую одежу для грязной работы. — А вы кто?
— Мы охотимся на нгылека! Мы бы хотели узнать, не приезжал ли к вам человек, в образе которого он прячется, и взглянуть на ваше кладбище.
Мужчина сглотнул и исчез, прикрыв за собой ворота.
— Зря ты так, друже, — заметил с седла Любовод. — Больше он уже не покажется.
— Должен появиться. Неужели не захочет о такой напасти на деревню узнать?
— Ты бы лучше спросил, кто у них в поселке за старшего?
— Как будто непонятно. У кого избы самые большие, те и будут за старших. Мужик на стойбище сказывал, тут мудрые брахушаманы какие-то живут. Аж несколько. Готов поспорить, большие дома — как раз их.
— Многовато главных для такой маленькой деревни.
— Для деревни — да, — согласился ведун. — А если это столица? Вон, за холмом, приезжих сколько. Приезжают за советами, приказами.
— Нет, друже, — покачал головой купец. — За приказами так не приезжают. Приказы рассылаются с лихими отроками, чтобы броня сверкала, флажок на ерихонке вился, да на ладных конях, да с посвистом, дабы все знали: посыльный княжий мчится. А съезжаются так к знахарям да к волхвам мудрым. За советом, за помощью. С бедой, с лихоманкой тяжелой.
Внезапно дверь распахнулась, на пороге появился хозяин: весь в меховой одежде, увешанной множеством нитяных кисточек и беличьих хвостиков, на голове болтались несколько косичек с вплетенными лентами, на лбу и щеках были нарисованы непонятные знаки, похожие на руны. В руках находился резной деревянный шест длиной в локоть с оголовьем кольцеобразной формы. В кольце белела паутина, а снаружи торчали разноцветные птичьи перья, болтались веревочные узелки, опять же хвостики и кисточки. Все это богатство мужчина решительно прижал Олегу ко лбу и замер, высоко вскинув подбородок.
Ведун тоже застыл. Подождал около минуты. Затем вежливо спросил:
— Что-нибудь не так, добрый человек? Хозяин дернул бровями, отступил обратно в дом и захлопнул дверь.
Купец обидно засмеялся:
— Видать, друже, ты должен был либо пасть пред ним на колени, либо испариться, ако нежить, морок болотный.
Олег вздохнул, опять постучал:
— Хозяин, гости пришли! Хоть бы поздоровался, что ли?
Дверь опять распахнулась, мужчина появился снова, но только вместо меховой куртки с кисточками на нем оказался балахон из домотканой материи, с меховыми наплечниками и капюшоном, кисточки из волос пропали, но шест остался в руках.
— Идемте, чужеземцы. — В мягких тапочках из оленьих шкур он спустился с крыльца и двинулся через селение, указывая дорогу.
Олег никак не мог оторвать глаз от его обуви. Это была настоящая мозаика из крохотных кусочков меха — черных, белых, рыжих, коричневых. Ведун не раз видел животных разной масти, пятнистых, в разводах. Но чтобы из этого разноцветья рисунки сшивать! Такого, кажется, никому в голову пока не приходило.
— Здесь мы вас пока поселим, — остановился у одного из пятистенков мужчина. — Заходите, топите, устраивайтесь, вещи заносите. А скотину я потом заберу, у меня постоит.
Он развернулся и торопливо засеменил обратно.
— Странно… — удивился купец. — Чего это нас решили в отдельную избу пустить? И отчего она здесь пустая стоит? Может, там яма с кольями под полом?
Середин пожал плечами, толкнул воткнутую в деревянные подпятники дверь, поставил ногу внутрь, медленно перенес вес. Пол держал. Олег прикрыл дверь, огляделся. Окна затянуты выскобленной рыбьей кожей, пол земляной, печь глинобитная с вмазанным котлом, по диагонали от нее стоял стол. Судя по размерам печи, за ней имелось еще изрядно места. Ведун по краешку, при каждом шаге проверяя пол на прочность, прошел туда, заглянул и обнаружил расположенные в три ряда полати, застеленные какими-то засаленными тюфяками. Там же, на полу, были свалены дрова.
— Понятно… — кивнул головой Олег. — Пожалуй, дом все-таки предназначен для жизни, а не для смерти.
Уже более уверенно он пересек горницу по диагонали, притопнул ногой. Нет, пол был жестким, прочным. Никаких ям-ловушек снизу не имелось. А если и имелось — ими никогда не пользовались, и все механизмы наверняка засорились или сгнили.
— Урсула, давай-ка затопи, — распорядился Олег, выйдя наружу. — А то там все инеем покрыто в палец толщиной. А мы пока с лошадьми разберемся.
Они с купцом стали снимать тюки и сумки, расседлывать скакунов, заносить вещи в дом. Там, в очаге, уже заплясал огонь, и Олег тут же повел носом:
— А чего это дымом так завоняло? — И почти сразу сам же заметил и причину: у стены на дымоходе чернела широкая щель. — Вот, бездельники, совсем за хозяйством не следят!
На полу у основания печи он по быстрому наскреб немного глины, размочил ее инеем, запрыгнул на край печи, замазал щель. Сочащийся в избу дым был остановлен.
— Пусть греется… — Олег спустился, отер инеем руки: — Сходи за водой, девочка. А то ни умыться, ни попить, ни приготовить чего. Любовод, ты на какой полке спать будешь?
— На верхней. Там теплее.
— Тогда нам средняя… — Он вытащил тюфяк, отнес в дальний угол, вместо нее расстелил овчину. Подбросил еще дров. Печь нагревалась медленно — но вот от медного котла уже потянуло жаром. — Ничего, за несколько часов раскочегарится, а там и от печи тепло пойдет.
Вернулась невольница с двумя бадьями. Одну из них путники сразу выплеснули в котел, из другой в круг напились, умылись, крякая от студеной воды. Однако в самой избе можно было уже раздеваться — иней стек со стен и просочился сквозь пол, над плитой дрожал горячий воздух.
— Ну, — хлопнул в ладони купец. — Чегой-то брюхо мое вечерять просит. Что там у нас еще имеется?
Но готовить не пришлось: в дверь постучали, а затем три женщины внесли каждая по большому горшку, поставили на стол и тут же удалились.
— Чего это там? — Любовод сунул нос в один, другой, третий. — Да нас, никак, на убой откармливать собрались? Запах-то какой, я сейчас умру. С тмином, никак, и с перцем. Давайте, садимся, пока горячее.
Новгородец достал ложку и принялся азартно черпать розовый, с черными бусинками перца, плов. Олег тоже вытянул свой обеденный инструмент, заглянул в один горшок, обнаружил там сочно поблескивающую копченую рыбу с капустой и репой, в другом — что-то однотонно-серое, похожее на паштет. Попробовал, зацепив немного кончиком ложки. Вкус кушанья был слабояичным, экономно подсоленным, с легким оттенком ореха. Олег зачерпнул уже полную ложку, съел. Еще одну.
— Что это, господин?
— Не знаю, девочка. Паштет какой-то. Попробуй.
Невольница зачерпнула половину ложки, кивнула:
— Вкусно. — И вернулась к копченой рыбе, от которой шел дивный запах, едва не перебивающий пряный аромат перченого плова со свининой. Разумеется, паштет среди всего этого кухонного марева не ощущался совершенно.
— Все, больше не могу, — отвалился наконец Любовод. — Вы уж простите, други, но под потолком уже тепло. Пойду я…
— И я наелась.
— Так и мы пошли, — согласился Середин. — В кои веки можно без спешки улечься, без тревоги поспать. Да еще и с крышей над головой, без налатников и меховых штанов.
Увы, едва ведун провалился в настоящий, сладкий сон, как его довольно бесцеремонно задергали за ногу. Олег приоткрыл глаза, глянул вниз. И судорожно дернулся: наружной стены дома не было! А возле полатей, кланяясь, стоял уже знакомый туземец и манил его обеими ладонями за собой.
Ведун осторожно, чтобы не потревожить Урсулу, слез с полатей, натянул сапоги, двинулся за мужичком. Когда он миновал место, где должна была стоять стена, по ногам сразу потянуло холодом, ветер задул за воротник рубахи и под ее подол. Но странный знакомец, продолжая его манить, вошел в чум, стоявший посреди деревни, в пятне желтого света. Олег поспешил следом, сквозь стену — и тоже вошел!
«Значит, сон», — понял он.
Очага в центре чума не имелось, и ведун, повинуясь какому-то наитию, встал на его место. Тут же семеро замерших вокруг туземцев поклонились:
— Прости, саттва, мы не узнали тебя! — Все они были одеты в меховые костюмы вроде того, в котором встретил его хозяин первого дома, в волосах болтались косички с лентами, в руках покачивались шесты с перьями и узелками. — Прости, саттва, ты принес нам известие о беде, но глупый старый Ирин не узнал тебя. Сперва он принял тебя за бродячего духа ныгду, потом за тамаса, пытающегося выдать себя за шамана. Прости, мы проверили тебя. Мы знаем, что ты чужеземный саттва, но мы не вняли твоему упреждению. Прости нас и повтори его еще раз.
— Нет, — тряхнул головой Олег, — я ничего не понимаю и сперва хочу получить ответы. Что за ныгду, что за тамас и почему вы называете меня саттвой? Мое имя — Олег, хотя я, конечно, немного занимаюсь ведовством.
— Он не знает, — повернулся единственно обозначенный здесь именем Ирин к соседу. — Он не знает, — повернулся тот дальше. — Он не знает, он не знает…
Шепоток пробежал по кругу и вернулся к Ирину.
— По воле богов, чужеземец, — начал тот, — люди изначально поделены на три касты. На саттв, раджасов и тамасов. Саттва — это высшая каста, это люди духа. У них пять душ, хотя все прочие люди имеют лишь четыре. Они умеют общаться с богами, видеть сущее и творить чудеса. Раджасы — это люди порядка. Они созданы, чтобы сражаться, защищая порядок, чтобы повелевать тамасами и обеспечивать покой саттв. Они делают это, не ведая, что творят, ибо такие желания вложены в их души богами. Тамасы — это рабы, созданные, чтобы работать, обеспечивая пищей высшие касты, они способны только выполнять приказы. Они глупы, исполнительны и довольствуются малым, ибо такими их создали боги.
— Интересная история, — оглядел здешних мудрецов Олег. — Нельзя ли поподробнее, как вы нас различили?
— Это было легко, чужеземец, — поведал сосед Ирина. Ты первым вошел в дом, не страшась неведомого, закрыл за собой дверь. Это поведение саттвы. Ибо они всегда ищут новое, мыслят и рискуют. Раджасы часто поступают похоже, но они ищут славы, а потому никогда не закроют за собой двери, дабы все видели их мужество. Саттва самодостаточен, поэтому не ищет чужой похвалы, славы. Он кажется скромным, поскольку все делает по своему желанию и только для себя.
— Но не для других?
— Когда он делает что-то для других — то все равно по своему желанию, чужеземец, и не ищет от других одобрения своему поступку.
— А тамасы?
— Тамасы боятся неведомого и всегда рады, когда другие ищут что-то новое вместо них. Они рады толкнуть в опасное место другого, а высшие касты стремятся вперед сами. Саттвы чисты в душе и ищут чистоты во всем. Тебе не понравился дым — и ты его убрал. Люди тамаса безразличны к таким тяготам и либо не обращают на них внимания, либо топят печь с дымом, а перед сном проветривают дом.
— А раджасы?
— Они могут отказаться топить печь и заснут в холоде, чтобы не нюхать дыма. Саттвы ищут чистоты, поэтому предпочтут убрать грязную подстилку и спать на жестком, но чистом покрывале. Тамасы ищут мягкости и предпочтут много грязных подстилок одной чистой. Раджасы не любят жесткости, хотя предпочитают чистоту. Они накрывают грязную подстилку чистой.
— Надо же, экзамен на экзамене! — удивился Олег. — Наверное, было что-то еще?
— Людям саттвы нравится пища, что сытна, сочна, масляниста. От нее в тело приходит долголетие, сила, бодрость, здоровье, радость. Люди раджаса тянутся к пище острой и соленой, возбуждающей чувства, злость. Эта пища дает силу и радость, но сокращает время жизни. Люди тамаса предпочитают вонючую, подгнившую, но обильную еду.
— Так вот почему я никогда не мог обедать в столовой нашего автопарка, — хмыкнул ведун. — Оттуда такой вонизм всегда шел… натурально тамасической пищи. Но многие каждый день ели и нахваливали. Я все понял. Мне пришелся по нраву паштет, Любоводу — перченый плов, моей рабыне — копченая рыба с овощами. Кстати, на привале я бы от нее тоже не отказался.
— Когда нет выбора, саттва, многим приходится смирять свои вкусы. Но если выбор есть, каждый человек выбирает пищу, изначально отведенную для его касты волею богов, — назидательно сообщил Ирин. — Мы видим, ты желаешь спорить. Тогда ответь: неужели мы ошиблись и ты не ищешь в своей жизни новое? Не рискуешь собой ради любопытства? Не дорожишь честью, даже когда это опасно?
Не предпочитаешь тонкие ощущения грубым, не ищешь игры для ума в ущерб баловству для тела и плоти? Разве у тебя не пять душ? Разве ты не умеешь творить чудеса?
— Совсем чуть-чуть, — признался Середин. — Когда нет другого выхода. Но это всего лишь знания. Ведь я ведун.
— Знания одной касты не приходят к члену чужой. Потому что раджас никогда не станет искать мудрости саттвы. Для него с рождения будет интересно мастерство воина. Равно как тамас не станет стремиться ни к тому, ни к другому. Он предпочтет грубые игры трудному мастерству и простые наркотики — тонкой игре ума.
— Я не уверен, что у меня есть пять душ, уважаемые.
— Они есть, саттва. Ибо ты человек духа. Теперь скажи, о чем ты так спешил нас предупредить?
— В вашу страну пришел нгылек. Я хочу найти его и уничтожить. Он крадет души мертвых и может разорить все кладбища вашей страны.
— Вы видите! — встрепенулся Ирин. — Он опять сказывает про нгылека! Но нгылек не опасен мертвым, он опасен живым. Он поселяется в живом теле, и человека с тех пор начинают считать мертвым!
— Значит, я ошибся, — спокойно кивнул Олег. — Когда я спрашивал про этого демона, ворующего души мертвых, люди сказали мне, что это нгылек. Я решил, что в вашей стране он носит это имя.
Здешние мудрецы быстро переглянулись, по очереди кивнули.
— Мы согласны, саттва. Ты ищешь опасного демона. Опасного и для нас. Мы согласны — найди и уничтожь его.
— Он ищет кладбища! Расскажите мне, где они у вас, самые крупные? Я объеду их и поймаю демона!
— У нас большая страна, — заметил один.
— В ней много кладбищ, — добавил другой.
— Тебе не объехать все.
— Демон успеет сотворить беды.
— Ты разминешься с ним.
— Он наберет силу и одолеет тебя.
— Ты должен найти его сейчас, — последним, седьмым мудрецом высказался Ирин.
— Но как? — развел руками Середин.
— Ты должен выпустить пятую душу, она взлетит высоко над землей и увидит демона! Ведь ты знаешь, как он выглядит?
— Знаю, — кивнул Олег. — Но я не знаю, как выпустить пятую душу и есть ли она у меня вообще.
— Она есть, — уверенно сообщил Ирин. — Мы поможем тебе ее выпустить и вернуть.
— Есть, говорите? — Ведун задумчиво потер себя ладонями за ушами, будто проверяя — а не там ли она, родимая, прячется? Потом провел по бокам и обратил внимание, что оружия нет — пояс остался лежать в доме. — Что же, коли есть шанс найти его сразу, то грех не попробовать. Давайте, затевайте свое дело. Я согласен.
— Конечно, согласен. Ты же саттва! — Ирин вышел из круга, открыл стоящий у стены мешок, достал кожаный бурдючок примерно полулитровой емкости. Протянул его Олегу: — Выпей все.
Отказываться было поздно. Олег выдернул из горлышка деревянную затычку, поднес бурдюк ко рту. На вкус его содержимое напоминало грибной суп, но было совершенно без гущи. Когда последняя капля упала на язык, зазвучали бубны. Их было три, натянутых на деревянную и костяную основу, расписанных человечками, зверьми, деревьями и птицами. Причем, как смог заметить ведун, во время игры мудрецы били не просто так, а норовили попадать билом именно по фигурками, причем в каком-то определенном правильном порядке. В каком — он разобраться не успел. Четверо мудрецов вышли к нему, начали приплясывать рядом, а Ирин торопливо пояснял:
— Слушай бубен! Не стой, пляши. Слушай бубен, не отставай. Отпусти свое тело. Расслабь его. Позволь ему двигаться самому. Слушай бубен. Разум должен уйти к бубену, а тело — к свободе. Пляши!
Олег послушался, принялся скакать, двигая руками и ногами, выделывая всяческие кульбиты, дергая плечами, крутя головой, и одновременно, как было указано, старательно слушал медленно нарастающий ритм ударов. Поначалу у него получалось плохо, поскольку все движения приходилось делать сознательно, но постепенно отпущенное на свободу тело вошло во вкус, начало дрыгаться самостоятельно. Это позволило разуму еще качественнее сосредоточиться на звуках ударов, потянуться к ним.
Во всей его сущности настала какая-то невероятная легкость — легкость во всех суставах и конечностях, легкость в движениях, легкость в душе. Вслед за ритмом ведун двигался все быстрее и быстрее, в какой-то миг с изумлением осознав, что способен на танец еще более быстрый и решительный. Он закружился, он взмыл, он отдался легкости и ритму, он… Он понял, что находится уже не в чуме.
Олег парил где-то в вышине, с удивительной для ночи ясностью видя под собой леса и реки, поля и холмы. А еще — тысячи, миллионы красных огоньков, похожих на язычки свечей. Ему стало любопытно, что это — он спикировал к одному из них и увидел отдыхающего, завернувшегося в оленьи шкуры мужика. А недалеко от него два огонька обозначали спящих в обнимку маму и ребеночка.
В восторге от новых способностей Середин взметнулся обратно в небо, закружился там, думая, что бы еще такое легкое и веселое сделать. И вспомнил, ради чего все это затеял: ему нужно найти Раджафа! Раджафа… Но как же отличить его огонек среди миллионов других?
Хотя… Эти огоньки — души живых людей. Великий Раджаф — не живой. Он не ест, не пьет, он не умирает. Разве могут быть такими живые существа? Он питается силой мертвых — а значит, еще мертвее самых умерших из людей. Он не может быть красным огоньком — он должен быть черной пробоиной на фоне серой однотонной земли. И к тому же Олег примерно знал, куда тот направляется.
Сперва по широкой реке… Раджаф мог свернуть на любую из проток… Нет, ничего странного не видно. Тогда дальше — взглянуть на речушки, до которых путники не успели доехать… Тоже обычный мир. А если еще дальше?..
Олег увидел впереди, за широченной рекой, по которой они скакали, еще более солидную. Справа, к востоку на ней, густая россыпь из тысяч огоньков выдавала очень крупное селение. Возле которого наверняка имелось достаточно большое кладбище…
Середин пригляделся к этой реке внимательнее, на полпути между местом слияния и городом заметил темное пятно, нырнул к нему… Одинокая лошадь, сумки и седло на земле. Черный, как смола, путник спит, завернувшись в овчину. Олег заглянул с одной стороны, с другой — ничего не разобрать. Он попытался коснуться путника, крикнуть — но тут вдруг дернулась лошадь. Путник шевельнулся, приподнял край овчины… Лица ведун так и не разглядел. Зато увидел приколотый к чалме большущий колдовской камень — ограненный хрусталь.
Раджаф!!!
Раджаф!
— Раджаф… — тяжело простонал он, открывая глаза и с удивлением увидел бревенчатый потолок. — Электрическая сила, где же это я? Я ведь вроде на полатях засыпал. В худшем случае это должен быть чум.
— Мы принесли тебя сюда, саттва, — услышал он знакомый голос.
Олег рывком сел, но начал заваливаться набок и чуть не упал со стола на пол.
— Что ты, господин?!
— Его тело еще помнит свободу, чужеземка. Он останется немощным еще несколько часов. Половину дня.
— Так это было на самом деле? — блуждающим взглядом ведун нашел Ирина.
— Ты о чем, саттва?
— Конечно, было, если меня называют «саттва»! — сообразил Середин. — Любовод, тащи меня на улицу. Я нашел Раджафа!
— А на улицу зачем? — не понял купец.
— Там снег…
— Странный он ныне… Ну ладно, посторонитесь. Дайте на руки возьму.
Новгородец легко вынес друга, посадил на нижнюю ступеньку.
— Дай нож… Смотрите. Вот река, по которой мы ехали. Она впадает в еще большую по размерам. А мы — вот здесь, на узкой протоке… — принялся чертить на свежевыпавшем снеге ведун. — Вот тут город какой-то. Большой. А Раджаф сидит во-от здесь. Я уверен, он хочет напасть на город. Захватить его кладбище. А нам до него… День вниз по реке, день по большой реке к совсем большой, потом вверх по течению еще дня три… Пять дней. А он за это время тоже на пять дней вперед уйдет.
— Не нужно пяти дней, — решительно отрезал Ирин. — Я понял, что за город выбрал демон. Туда от нас есть прямой путь. За день туда поспеем. Демон доберется до города за один день, саттва?
— Нет… Скакун у него устал давно, расстояние еще большое. Нет, за день не доберется. Коли сегодня успеем домчаться, то завтра утром встретим на подступах. Тогда ему точно не уйти.
— Я укажу запрягать оленей, — повернулся Ирин.
— У нас же кони есть! — крикнул ему вслед Любовод.
— Олени надежнее, — ответил через плечо мудрец.
— Им виднее, друже, — согласился ведун. — Они местные, свои дороги лучше знают. Давай тогда собираться. Нужно взять доспехи, оружие, веревку — и с запасом, всю забирай. Еды на всякий случай… — Олег попытался встать, но тут же опять потерял равновесие, завалился в сугроб и попросил: — И меня в какие-нибудь сани кинуть не забудьте.
Момент, когда тело снова начало подчиняться своему владельцу, ведун упустил. Просто утром его уложили в плетеные сани с низкой задней спинкой, а вечером он смог встать из них уже сам.
Переход к предместьям большого города занял часов десять. Все это время четыре упряжки, в каждую из которых были запряжены широким веером аж по семь оленей, мчались через болота, легко узнаваемые по торчащим из снега камышам, через озера и реже — по сделанным в сосновых чащобах просекам. В первых санях, управляемых какой-то глазастой девчонкой, ехал сам ведун, накрытый, что удивительно, не оленьей, а медвежьей шкурой, во вторых — Любовод, в третьих — Ирин, в четвертых — доспехи и припасы. Так что маленькую погонщицу, у которой из одежды наружу только глаза выглядывали, дали гостю явно не в насмешку, а для снижения веса. Иначе не стали бы лишние сани ради сотни килограммов груза снаряжать, раскидали бы по остальным.
Олени мчались ходко. Может, и не так быстро, как кони в галопе, но уж рысакам сильно не уступали, да и отдыха им никто не давал. К полудню Олег начал беспокоиться, что зверей загонят — живые все же, отдых нужен. Но вскоре аргиш, как называли местные жители караван, остановился возле небольшого стойбища, состоящего из пяти чумов и двух домов-пятистенков. Середина такое сочетание ввело в полный ступор. Если люди кочуют — какой им смысл рубить избы? А если есть нормальные дома — к чему ставить рядом чумы? Обитатели же стойбища споро перепрягли оленей — и через полчаса аргиш помчался дальше, «похудев» на одни сани — Ирин остался в стойбище.
Города они с Любоводом так и не увидели. Детишки, управлявшие санями, выскочив из леса на реку, повернули влево, навстречу обещанному Серединым демону. Но до темноты его так и не встретили, и в быстро сгущающихся сумерках аргиш остановился на ночлег. Олег вылез из саней, помахивая руками и притоптывая успевшими затечь ногами — а тем временем маленькие местные ямщики споро обустраивали стоянку. Оленей связали за рога — не вплотную, а полутораметровыми концами, — и отпустили пастись. После чего на снег, меж двух саней, было брошено полотнище из оленьих шкур. Его края задрались, образовав подобие лодочки. Эти края тут же были закреплены на санях ремешками, сверху на полотнище сбросили шкуры со всего аргиша, а сверху странное сооружение накрыли еще одним полотнищем.
— Еда… — Подозвав гостей, дети споро настрогали им на руки мороженого мяса с какого-то окорока. — Быстрее ешьте, растает.
— Строганина. — вспомнил Олег. — Давай жевать скорее. Доходили слухи, что если дать ей оттаять, то можно отравиться.
Вкуса ведун не почувствовал — просто возникло ощущение, что в живот положили качественно промороженный кирпич. Ребята же, заев еду снегом, полезли в «лодочку» из шкур, позвали с собой:
— Спать. Спать идите.
Середин, пожав плечами, последовал приглашению.
Внутри меховое сооружение больше всего напоминали антресоли в малогабаритной квартире: потолок низкий, тесно, со всех сторон что-то мешается. Однако уже через минуту ведун заметил и одно существенное отличие. Здесь было тепло. Всего за несколько минут, укладываясь на меха, люди успели надышать так, что пришлось снять шапку и расстегнуть налатник, перебросив его на ступни ног. А ведь ночь еще только начиналась! Учитывая, что снаружи морозец наверняка зашкаливал за минус двадцать, удовольствие спать не под грудой тяжелых покрывал, а почти налегке, чего-то да стоило.