— Хватит попусту языком молоть, — фыркнул воевода. — Пан Чекрыжный, бери своего полонянина, волоки к крепости. Скажи, пусть ворота отворяют, не то голова враз с плеч долой.
— Айда! — Кто-то подхватил сзади Зверева под локти, его опрокинули па спину и шустро поволокли в сторону усадьбы.
— Постой, пан Немира! — забеспокоился Крошинскнй. — Как же ж так? Не по-рыцарски получается! Нехорошо боярину так просто голову резать. Да и не княжья это усадьба! Это боярина Лисьина поместье! Обманывает тебя перебежчик московский.
— Коли и так — не пустыми же нам к королю возвертаться? Нет головы княжеской, привезем хоть боярскую.
— Постой, вельможный пан! — Князь побежал вслед за Андреем. — Пан Чекрыжный! Грешно это — так с полонянином поступать! Он же твой пленник, отчего воевода им распоряжается? Вельможный пан, выкуп за новика спросить с отца можно! Коли зарежешь — ни выкупа, ни усадьбы не получишь!
Крошинскому не отвечали.
— Эй, боярин!!! Глянь, кто есть у нас! Сюда, сюда погляди! — Зверева развернули, кинули лицом вниз, а когда он попытался встать — тут же ощутил на горле холодное лезвие ножа. — Эй, боярин, слышишь, что ли?! Отворяй ворота! Отворяй ворота немедля, не то враз голову твоему выродку отрежем!
«А ведь откроют, — вдруг сообразил Зверев. — Я ведь у них сын единственный. Запросто откроют! Будет тогда Сигизмунду голова боярская вместо княжеской...»
И он во всю глотку заорал:
— Не верьте! Не открывай!! Не открывай, отец! От сильного удара в висок сознание на миг потемнело. Он упал, тут же начал подниматься снова — его опятьударили.
— Эй, боярин! Отворяй ворота! Отворяй, пока я добрый!
Теперь Зверев лежал на спине, в его горло упирался острый клинок польского прямого меча. И кричать из такого положения было уже несподручно.
— Ты слышишь, боярин?!
— Из усадьбы послышался истошный женский визг, похоже, на стене появилась матушка.
— Отворяй немедля! — приободрился пан Чекрыжный. Снизу под кольчужной юбкой, что крепилась к полированной до зеркального блеска кирасе, были видны бархатные штаны. Андрей испытал острейшее желание вогнать туда что-нибудь острое и прочное — но в руках у него не имелось не то что рогатины, но даже гусиного пера.
— Открывай, ждать холодно! Счас голову твоему гаденышу отрежу да греться пойду.
Звереву померещился в усадьбе какой-то шум, и он опять как мог громко крикнул:
— Не открыва-айте!!!
Страха за себя Андрей почему-то не испытывал. Уж больно невероятным казалось все происходящее.
Страшно было, что обитатели усадьбы сдадутся и окажутся в руках этого польского сброда. Пахом, Ольга Юрьевна, отец, Варвара... Страшно подумать, что этакие твари с ними вытворять станут. Хорошего про ляхов никто никогда не рассказывал. Самому умереть легче, чем такое увидеть. И Зверев снова закричал:
— Не открывай...
Клинок вдавился в горло, и новик сорвался на хрип.
— Нехорошо поступаешь, вельможный пан, — совсем рядом раздался голос Крошинского. — Негоже так рыцарю. Не смерд же он, нам с тобой ровня.
— Княже... — прошептал Зверев. — Княже, передай воеводе... Коли усадьбу не тронут, я вас к усадьбе князя Юрия Друцкого проведу... Я не ярыга, дорогу знаю...
Женский крик оборвался. То ли боярыня сознание от ужаса потеряла, то ли ее увели. Больше всего Андрей боялся, что Василий Ярославович не выдержит, откроет, договориться попытается. Разбойники такой слабиной наверняка воспользуются. А так... Может, и правда, увести поляков удастся? Пошла минута, другая.
— Пан Чекрыжный... — Князь Крошинскгш тяжело дышал. — Пан Чекрыжный! Воевода пленника доставить велел. Тащи его обратно.
Спустя пару минут новик опять стоял перед креслом. За это время пан Немира успел обзавестись большим золотым кубком, из которого время от времени прихлебывал.
— Ну, сказывай, московит, — предложил воевода. — Чего ты там обещал за голову свою?
— Я выведу вас к имению князя Друцкого.
— Нас к имению княжескому и ярыга ваш беглый выведет, — на жабьем лице толстяка появилась широкая ухмылка. — Как усадьбу вашу разорим, его жену и детей из неволи вызволим, — так и покажет. Не то я его быстро на кол посажу, дабы памятью впредь не страдал. Посему предложи чего-нибудь поинтереснее.
— Я проведу вас тайной тропой, вы выйдете к усадьбе неожиданно и застанете князя врасплох.
— Ты считаешь меня глупцом, московит? Ворота затворить много времени не нужно, как бы нежданно рать к городу ни пришла. Вон, отец твой успел. Посему последний раз спрашиваю: что такого пообещать за жалкую голову свою можешь, чтобы я от усадьбы вашей, уж почти покорной, отказался?
— Усадьбу так просто не возьмешь, воевода. Людей у отца много, оружия хватает, стены крепкие. Напрасно людей своих погубишь. Крови изрядно прольется.
— Коли так, твоя прольется первой, московит. Это все, чего ты желал сказать?
— Нет, не все, — выдохнул Андрей. — Я могу пойти с небольшим передовым отрядом. Князь подумает, что это мои холопы, и пропустит. Твои люди смогут захватить ворота и удержать их открытыми, пока не подойдут остальные силы. Захватишь усадьбу почти без потерь и быстро, часа не пройдет. Мне князь поверит, впустит. Ярыге подлому — нет. Подумай, воевода. Коли усадьбу мою разоришь, помощи уж не жди. За смерть отца с матерью я тебе добрым делом платить не стану. Тебе чья голова важнее — моя или князя Друцкого?
Воевода отхлебнул вина, почмокал:
— Вижу, дорога тебе головушка твоя, коли вровень с княжеской ставишь. Однако же усадьба княжеская всяко побогаче твоей станет. Коли ее отдашь, как обещаешься, сменяться можно, можно... — Поляк задумался, усмехнулся: — А ворота брать с тобой родич твой пойдет. Коли измену измыслил — его голова первой покатится. И пан Чекрыжный пойдет. Ты ведь его пленник. А дабы не обманул, не увел куда — ярыга беглый за тобой присмотрит. Понял, московит?
— А как же жонка моя? — растерялся предатель. — Малые как?
— Делай, что ведено, смерд, пока задницу кнутом не раскрасили, — отпихнул носатого мужика воевода. — Ишь, чего удумал — польскую кровь ради бабы своей проливать! За то у нас разговор особый еще случится!
— Саблю бы мне вернули, воевода. Неладное ведь заподозрят в усадьбе.
— Хитер! Ну, ты хитер! — хлопнул ладонями по подлокотникам воевода. — Саблю ему вернуть! А ну, глупость какую учудишь?
— А ну, ворота перед нами закроют? Странно ведь, когда боярин — и без сабли!
— Ну, до ворот тех еще далече. Пан Чекрыжный! Вели вернуть московиту пояс его с оружием. Токмо не сейчас, а как до крепости княжьей доберемся. Долго туда идти придется?
— Верст десять. Ночевать будете уже там.
— Коли так, сворачивайте лагерь. Выступаем немедля. — Воевода Немира поднялся из кресла и скомандовал: — Коня!
Поляки забегали, опрокинули котлы в огонь, споро запрягли сани, поднялись в седла. Андрея же оставили пешком. Пешими шли еще трое разбойников — те, что захватили его в плен. Один нес под мышкой его ремень с саблей, двумя ножами, ложкой в замшевом футляре и пустой поясной сумкой. Ярыга тоже, само собой, трусил своими ногами — кто же даст скакуна безродному смерду? А вот князь Крошинский месил сапогами снег, похоже, за компанию с родственником. Его жеребца вели сзади в поводу холопы.
Знакомым путем Зверев поднялся от реки к полю. Тропу, по которой он много дней ездил к дубу играть рогатиной, занесло не полностью, и старый след придал полякам уверенности, что их ведут по дороге, а не просто куда-то в чащобу. Разумеется, в поле новик довернул не на опушку, а вдоль леса и стал тропить новый путь. Кто думает, что снег — не препятствие, пусть попробует пройти хоть десять минут, задирая при каждом шаге ноги на высоту пояса. Наст поднимался сантиметров на двадцать выше колен, и через ртот бесконечный сугроб люди ломились, как сквозь пену. Минут через десять ярыга взмолился:
— Барчук, давай на поле свернем! Там снега меньше.
— Ты как меня назвал, тварь? — Андрей без колебаний съездил ему по зубам.
Поляки одобрительно засмеялись, предатель утерся отступил чуть назад.
Однако новик мужика послушал, отвернул с занесенной дороги влево, к середине поля. Высота сугробов и вправду понизилась до колен — похоже, с открытого пространства ветер снег сдувал, а под деревьями, наоборот, наметал. Идти стало легче, и разбойники даже разошлись чуть в стороны, тропя каждый свою дорожку. Тем не менее, устали все изрядно, дышали тяжело, никто ни о чем не переговаривался.
Где-то через час по сторонам от путников из-под снега начали выглядывать чахлые деревца — крученые, как наркоманы, березки, сосенки со считанными иглами.
— Да это Суриковская топь! — забеспокоился ярыга. — Паны, топь это бездонная! По ней ни летом ни зимой хода нет. Повертать надобно.
— Ты меня не утопишь, кузен? — с трудом выдохнул вопрос князь Крошинскнй.
— Тебя не утоплю, — пообещал Зверев.
— Да топь, паны, ей-богу топь, — перекрестился ярыга. — На погибель он вас ведет!
— Мы в сторону усадьбы княжеской идем, подонок? — оглянулся на него новик. — Отвечай!
— Ну, в сторону усадьбы, — недовольно признал перебежчик.
— Путь самый короткий, так? Ну, а тропу через болото я знаю.
— Через Суриковскую топь хода нет.
— Заткнись, урод. Я ведь первым иду.
— Это верно, — подал голос покачивающийся в седле пан Чекрыжный. — Коли провалится — то первым. А мы завсегда к усадьбе его возвернуться сможем. Так, московит?
— Так, так, — согласился Андрей.
— Полян, Ижка, вы за ним все же приглядывайте. Как бы не скакнул куда в сторону по тропе тайной.
Холопы, что шли возле новика, угрюмо глянули на Зверева.
— Не бойтесь, — улыбнулся им Андрей. — Вам утонуть не суждено. Это я точно знаю.
— Ты иди, иди, — подтолкнул его тот, что нес оружие. — Я на болоте ночевать не хочу.
— Не распускай руки, холоп! — моментально вспылил Крошинскнй. — Он хоть и полонянин, а боярин родовитый — не ты, смерд вонючий!
Андрей оглянулся. Польская рать вытянулась в длину чуть не на километр, хвост ее еще только подступал к краю болота и находился в полной безопасности. Да и вообще: что-то больно спокойно тут было для смертоносной топи. Хотя предупреждения ярыги свое дело сделали: пан Чекрыжный от проводника метров на пятьдесят отстал. Опасался провалиться, коли голова колонны в яму какую ухнется.
Тут под ногой что-то чавкнуло, оставшийся след быстро наполнился водой.
— Я упреждал, упреждал! — радостно взвизгнул перебежчик.
Зверев остановился.
— Ты чего, кузен? — поинтересовался князь.
— Опасаюсь, как бы с тропы не сбиться, — перекрестился Андрей. — Пожалуй, помолюсь я, прежде чем дальше идти.
Он опустился на колено прямо в снег, плюнул в ладонь и со всей силы, как можно глубже, загнал вниз зуку, растопырив на ней пальцы в «лягушачью лапку». Пальцы ощутили прикосновение неожиданно теплой влаги, и новик негромко забормотал заветные слова.
— Странно ты молишься, кузен, — хмыкнул Крошинский. — Ровно на стену запрыгивать сбираешься.
— Как умею, — ответил, выпрямляясь, паренек. — Кажется, вспомнил, куда дальше идти. За мной!
Он решительно двинулся дальше — и не то что вода перестала в следах чавкать, но и наст приобрел нежданную прочность, удерживая на себе людей, словно скованный стужей лед.
Андрей, теперь уже не оглядываясь, шагал вперед вперед, лишь иногда пиная высоко выпирающие кочки. Снег осыпался, обнажая кислую мороженую осоку. Значит, болото. Деревьев нет никаких, даже совсем больных. Похоже, снизу началась настоящая топь, на которой корням цепляться не за что. Самое подходящее место для тех, кто желает расстаться с жизнью.
— Ну, скотина, — оглянулся он на предателя. —А говорил — утонем. Сколько нам еще до усадьбы?
— Верст пять, — кивнул тот. — Я и не думал, что тут тропы есть.
— Есть, есть... — Пан Чекрыжный по-прежнему отставал на полсотни метров, следом тянулась длинная воинская колонна. Князь Крошинский с десятком холопов брел метрах в пяти позади новика. Рядом неотлучно торчали только ярыга и трое пеших ляхов. — Скоро и вовсе дойдем.
Впереди, примерно в километре, вырастала темная стена леса. Похоже, там уже начиналась твердая земля. Осталось совсем чуть-чуть. Плохо... Может, с этой стороны болото и вовсе не заросло и окажется озером? Тогда они прямым ходом выйдут на берег.
Слева опять показалась кочка. Андрей пнул — травяная. Нет, пока, пожалуй, не озеро. Но кто знает, что будет дальше, впереди?
Наконец слева, метрах в ста, встретился пучок из пяти сосенок, сгрудившихся на пятачке размером с попону. Каждая — в палец толщиной. Андрей плавно повернул туда, прикидывая расстановку сил. Справа и на шаг позади — лях с его оружием под мышкой. Ярыга чуть сзади. Слева — набычившийся боец лет сорока в шлеме с длинным наносником и в куяке из крупных пластин. Третий лях, в кирасе и остроконечном шишаке, увлекся и вырвался на два шага вперед проводника.
— Ладно, потанцуем, —облизнул почему-то пересохшие разом губы Зверев. — Только бы Лютобор не ошибся...
— Ты о чем, московит? — переспросил правый поляк.
— Устал, говорю, бродить. Отдохнуть нужно.
— Не тебе решать. Как пан Немира дозволит, тогда и отдыхать станешь.
— А в ладоши похлопать можно?
— Чего?
— В ладоши похлопать... — До сосенок оставалась всего пара шагов. — Вот так... — Зверев со всей силы хлопнул в ладоши и громко произнес: — Благодарствую!
— Что?
— Все!!! — Андрей вскинул руку в фашистском приветствии, а затем с резким выдохом опустил ее влево и вниз. Верный гладкий грузик щекотно скользнул под тканью рубахи, вырвался наружу и стремительно врезался ляху под наносник. Тот коротко крякнул и откинулся на спину.
— Ах ты... — Шедший первым поляк рванул меч, но, пока он вытаскивал оружие, Зверев упал на колено, махнул рукой в обратную сторону. Стальной грузик прошипел в воздухе и врезался воину в колено. Тот взвыл и упал, схватился за ногу, громко ругаясь.
— Стой! — Третий лях кинул чужое оружие на снег, выхватил клинок, шагнул было навстречу, но каким-то непостижимым образом ноги его запутались между саблей и ремнем, он споткнулся и растянулся во весь рост носом вниз.
Продолжения Андрей ждать не стал: подскочил и с замаха врезал кистенем чуть ниже шлема, в основание шеи. Затем сделал шаг вперед. Подхватил саблю и с благодарностью поцеловал рукоять:
— Молодец, выручила.
Ярыга валялся в снегу, скрючившись и закрыв шапкой лицо. Князь Крошинский еще ничего не успел понять и растерянно крутил головой, его холопы повыдергивали мечи, но без команды ничего не делали. Андрей наконец-то получил шанс посмотреть, что получилось из его затеи. А получилось великолепное зрелище! Все те, кто хотел захватывать и грабить чужие усадьбы, насиловать девок, вспарывать детские животы, ныне бились в смертном вое в черной ненасытной трясине, медленно погружаясь все глубже и глубже.
Вот только остров оказался немного больше, чем ожидал Зверев, и пан Чекрыжный засел на самом его краю. Задние ноги его скакуна проваливались, но передние стояли на прочном льду, и шляхтич потихоньку выбирался.
— Вот, проклятье... — Андрей опоясался, вздохнул, вытянул из ножен саблю.
Всадник как раз успел влезть на островок, схватился за меч, снял с луки седла щит. Пришпорил несчастного коня. Полированная кираса была усыпана черными торфяными пятнами, взгляд горел ненавистью. Лях был в таком состоянии, что, наверное, не задумываясь кинулся бы на самого дьявола, не то что на паренька втрое младше себя годами.
— Умри, гаденыш! — вскинул он клинок над головой.
Против закаленного бойца шансов у новика не было, а вот против бессловесной скотины...
— А-а-а! — зло заорав, прыгнул он к коню, саданул гардой в морду, между ноздрями.
Скакун, осев, захрипел от боли и неожиданности, встал на дыбы. Зверев кинулся к нему, выбросил вперед саблю — шляхтич парировал удар, но остановить противника не смог. Еще два шага, и Андрей оказался у него за спиной. Пан Чекрыжный даже завыл от бессилия, пытаясь вывернуться назад, взмахнул наугад клинком — но кираса слишком прочно удерживала его тело. Новик с размаху вогнал саблю сзади под кольчужную юбку и отошел в сторону, чтобы не попасть под падающее тело.
— Ты... Ты чего сделал? — наконец осознал происходящее Иван Крошинский. — Ты чего? У меня же там три десятка холопов осталось!
— А разве ты не на войну шел, княже? Так гибнут люди на войне-то! Чего еще ты ожидал? — Андрей наклонился, тщательно вытер сталь о бархатные штаны и спрятал в ножны.
— Да ты... Да я тебя... — Литовец обнажил оружие. — Я тебе...
— Никак, сразиться со мной желаешь, княже? — усмехнулся новик. — Мы же родичи.
— Мы ныне не родичи, боярин! Я меч королю Сигизмунду целовал, а ты — Ивану московскому. На войне мы, и ты мой пленник отныне! К королю отведу, пусть он тебя за твою подлость полной мерой вознаградит! Вот там ты и повеселишься как следует.
— Значит, мы враги? — почесал кончик носа Андрей. — Тогда и разговор другой будет. Давайте-ка, ребята, оружие в кучу сложили и на ту сторону отошли. Быстро! Я вас в плен беру. Всех.
— Ты обезумел, новик? — оглянулся на своих холопов Крошинский. — У меня тут двенадцать человек. А ты один!
— Это ты, кажется, плохо понимаешь меня, княже. — Зверев поймал за повод коня убитого шляхтича, погладил по морде, успокаивая. — Нас тут трое. Я, лошадь и болото. Захочешь меня взять — буду драться. Проиграешь — ты труп. Выиграешь — все равно труп. Потому как без меня вам отсюда не выйти. Али по старым следам двинешься?
Андрей кивнул в сторону длинной, черной, влажно поблескивающей ленты, что осталась на месте польской колонны.
— Силком повяжете, — добавил новик, — все равно утоплю. Дорогу ложную укажу, все и потонете. Может, со мной вместе. А может, и нет.
— Как же ты меня топить хочешь, боярин... — Князь глянул на заснеженную топь и убрал оружие за спину. — Нехорошо. Мы же родичи?
— Постой, — прищурился Андрей. — А как же война, целование меча, клятва верности?
— Войны завсегда перемирием кончаются, боярин... — Крошинский кашлянул, спрятал меч уже в ножны. — Надо бы и нам замириться. Мы за свободу свою драться готовы, ты, верю, тоже готов. К чему зря кровью болото умывать? Чтобы никто домой не вернулся? Ныне нам не повезло, в иной раз вам отступить придется. А родство кровное — оно навсегда останется. Наше дело не во вражде, а в службе ратной. Ты — своему государю, я — своему. В предках же мы завсегда едины. Так?
— Ладно, князь, — кивнул Зверев. — У меня к тебе вражды нет. Ты ведь меня, я видел, спасти в трудный миг пытался. Посему и я тебя без обид отпущу. Видишь, лес впереди? Открою тебе до него проход. За лесом неподалеку, версты две-три, шлях Пуповский. Точно где, не скажу, этой стороной туда не ходил. Но коли на север направишься, не промахнешься. Может, даже на усадьбу Юрия Друцкого выйдешь, полюбуешься. С десятью холопами он тебя, мыслю, ловить не станет. Чего попусту людей класть? Вреда ведь от тебя нет. А домой вернешься — племяннику привет передавай. Как он там?
— По вину шибко соскучал, — засмеялся Крошинский. — Месяц уж никто его трезвым не видел, да с девками дворовыми все балуется. От меня Василию Ярославовичу поклон и пожелания лучшие. Должник я его, помню.
— Передам.
Князь сделал знак своим холопам, чтобы те убрали оружие, остановился над убитым шляхтичем:
— Ловко ты его, юный боярин. Бездоспешный, без щита — супротив всадника в броне... Верю, теперь верю, что и крестоносца мог одолеть. Выкуп за тело просить станешь? — Зверев пожал плечами, и Крошинский тут же сделал вывод: — Ну, так я его заберу, родственникам отдам. Грех без отпевания и захоронения бросать. И этих, увечных. А оружие да брони — вестимо, добыча твоя, не спрашиваю.
Он кивнул холопам. Те быстро разоблачили убитого пана и его раненых людей, увязали на лошадей. Их оружие и доспехи приторочили на спину чалого скакуна, который при ближайшем рассмотрении оказался кобылой, — что уже успокоился и не вздрагивал от прикосновений нового хозяина. И только ярыга все еще ежился на снегу, свернувшись плотным калачиком.
— Ну, прощеваи, боярин. Бог даст, в следующий раз иначе свидимся.
— Свидимся, — кивнул Андрей, опустился на колени у края острова и загнал в снег растопыренную руку.
— Как ты это делаешь, боярин? — не удержался Крошииский.
— Не задавай трудных вопросов, княже, — покачал головой Зверев. — Не будешь получать неприятных ответов. А сейчас отвернись. Дай помолиться.
Через минуту литовские воины ступили на затвердевший снег и сперва неуверенно, а потом все более быстрым шагом поспешили к близкому лесу.
— А ты куда? — Новик поймал за шиворот ярыгу, попытавшегося уйти вместе с холопами.
— Князь! — жалобно крикнул перебежчик. Крошинский оглянулся, хмыкнул и поскакал дальше.
— Кому ты нужен, подонок? — презрительно сплюнул Андрей. — Думал, землю, на которой родился, продать выгодно да жить потом безбедно? Не положено предателям умирать в покое и радости, урод. Бог такого не допускает.
— Не убивай меня, боярин, — втянул голову в плечи ярыга. — Не убивай, Богом тебя прошу. У меня дети малые. У меня... Я заплачу! У меня серебро в Ломже спрятано! Я принесу. Я все принесу...
Зверев снял с него треух, ударил по макушке оголовьем сабли, аккуратно уложил обмякшее тело, шапку подсунул под голову. Пощупал пульс. Сердце билось мелко, как у испуганного зайца. Но билось.
— Нужен ты, тебя убивать. — Новик поднялся в седло. — Мараться только...
Он развернул скакуна и помчался вдоль влажной черной линии, стараясь не очень приближаться к воде. Колдовство колдовством, но лучше не рисковать. За десять минут чалая легко вынесла его на поле. Андрей развернулся, хлопнул в ладоши и низко склонил голову:
— Благодарствую...
Словно в ответ, с неба западали мелкие колкие снежинки. Это означало, что к вечеру от вражеского войска не останется даже черной торфяной грязи. Кругом будет лишь нежная белая пустошь.
Усадьба встретила его распахнутыми воротами, толпа ликующих холопов выхватила Зверева из седла, на руках внесла внутрь:
— Барчук! Барчук вернулся!!!
— Какой я барчук? — попытался обидеться Андрей, но его все равно никто не слышал.
Новика донесли до крыльца, поставили на ступени. Матушка с красными глазами, не стесняясь слез, тут же начала ощупывать руки, плечи, шею, сжала в объятиях:
— Дитятко мое... Вернулся...
— Оставь его, Ольга! — Суровый голос боярина заставил дворню умолкнуть. — Отпусти. Ответь мне, сын: чем таким от ляхов откупился, что тебя в целости домой отпустили? Чем за живот и свободу заплатил?
В напряженной тишине прокашлялся Пахом:
— Да непохоже, чтобы откупался он, батюшка Василий Ярославович. Глянь, броня чужая у седла, и мечей чужих четыре штуки. Кто же полонянина с мечами отпускает? Их с ворога побежденного сами берут.
— Извини, отец, — вздохнул Зверев. — Серого я лишился. Пришлось кобылу эту взамен забрать. Правда, сами ляхи не давали. Насилу саблей уговорил...
— Иди ко мне, — с облегчением перевел дух боярин Лисьин. — Иди ко мне, чадо, дай обниму тебя. Напугал ты нас ныне, ох, напугал.
— А ляхи-то где, Андрей Васильевич? — крикнула какая-то из баб.
Маккефри Энн
Афанасьев Роман
Каргалов Вадим
Круз Андрей
Витковский Евгений
Шилова Юлия