Чтение 13–й страницы книги ~В колыбели с голодной крысой~

и даже сел поудобнее, вытянув ноги. Наконец мы подошли к последней
черте. Я в последний раз скажу ему правду, а он скажет мне, что я
упустил предоставленную мне возможность, и тогда я перегнусь через стол
и сомкну руки у него на глотке, и никакая сила в мире не заставит меня
их разжать, пока он не перестанет дышать.

Я сам удивился своему спокойному, ровному голосу, когда заявил:

- Первым делом Уолтер сказал миссис Гамильтон, что мы представители
Американского союза инженерно-технического персонала и квалифицированных
рабочих.

- Черт тебя подери! - Он пододвинул ко мне бумаги. - Вот читай!

Почему я должен читать эти измышления? Я не притронулся к бумагам и
повторил:

- Первым делом Уолтер сказал миссис Гамильтон, что мы представители
Американского союза инженерно-технического персонала и квалифицированных
рабочих. Что дальше?

Он откинулся в кресле и, подняв брови, смотрел на меня.

- Ты знаешь, я почти верю тебе, я действительно хотел бы верить. Но
только второй партнер уже объяснил, что это не ее дело, кто он и откуда
приехал.

Я помедлил, прежде чем ответить. Сейчас я мог бы изменить свои
показания, согласиться с показаниями Уолтера. Возможно, это было бы
самое лучшее. Но, не предусмотрев такого варианта с самого начала, я
попал в положение, когда отступление было уже невозможно. Я не мог пойти
на попятную, даже если бы и захотел.

- Ну? - спросил он.

- Уолтер более умный, чем я. Он, вероятно, не хотел, чтобы Джерри его
избил.

Он обдумал сказанное мною, скривил губы и так нахмурил брови, что
почти не было видно глаз. Он перебирал документы и некоторое время
спустя произнес:

- Но почему она соврала? Какова была причина?

Был ли он искренен? Я следил за ним, стараясь понять, и постепенно
паническое спокойствие рассеивалось, и я снова мог соображать. Наблюдая
за ним, я думал: "Он просто лицемер, страдающий от комплекса вины,
больше ничего. И какова будет его защитная реакция, как он сможет себя
простить?"

Если я этого не сделаю, то сделает кто-нибудь другой. А человеку надо
зарабатывать на жизнь.

Что все это для него означало? Я чуть не засмеялся, когда вспомнил,
что минуту назад я на самом деле собирался его убить.

Он секунду смотрел на меня, затем сказал:

- Подожди здесь. Я вернусь через минуту.

Я отвернулся от него.

Он вышел, тяжело ступая, и закрыл за собой дверь. Я закурил сигарету,
и у нее был отвратительный вкус. Я не спал уже не помню сколько времени,
и с самого утра у меня не было ни крошки во рту. Я скорчился, но
продолжал курить, с трудом ухитряясь ни о чем не думать, а докурив,
положил окурок в пепельницу.

И в этот самый момент дверь открылась и вошел Уиллик.

- Вы свободны, можете идти, - с ходу объявил он. - Ваши вещи у
дежурного на входе. Здесь с вами хочет поговорить репортер.

Я с любопытством взглянул на него:

- Да неужели?

- Я бы на вашем месте не стал особенно распространяться перед ней.

- Перед ней?

- Она ждет вас в офисе внизу, если вы захотите с ней говорить.

- Я бы хотел с ней поговорить.

Я был свободен. Самого страшного удалось избежать. Меня наполнила
какая-то сумасшедшая радость. Чем дольше я находился под подозрением в
этом здании, тем более неуправляемыми становились мои чувства и тем
более сумбурными.

Уиллик что-то проворчал себе под нос и пропустил меня в коридор. Я
шел за ним вниз по лестнице на первый этаж. Он указал на дверь и сказал:

- Сюда.

Я задумался над тем, что скажу ей, этой девушке-репортеру, и у меня
снова резко испортилось настроение. Я начал злиться, и злость грозила
перерасти в ярость. Мне хотелось сказать Уиллику на прощанье что-нибудь
этакое, ехидное. Но в последний момент забыл об этом и расстался с ним,
не сказав ни слова.

Глава 8

Как только я увидел ее, девушку-репортера, я сразу же узнал ее, но не
мог вспомнить, где и когда с ней встречался. Ей было лет девятнадцать -
двадцать, она была элегантна и красива, разве что красота ее была
чуть-чуть вызывающей или чрезмерно броской. Черные волосы подстрижены
коротко, по последней моде, и уложены волнами. Глаза слегка подведены.
На ней был темно-синий костюм с узкой длинной юбкой и коротким жакетом
поверх белой блузки. На ногах - чулки и черные туфли на высоком каблуке.

Она стояла возле окна у дальнего конца длинного деревянного стола.
Кроме этого стола и простых деревянных стульев по обе его стороны, здесь
никакой другой мебели не было. Когда я вошел, она обернулась и пошла мне
навстречу с характерной для ее профессии холодной улыбкой. Она обошла
стол и протянула мне тонкую белую руку жестом, достойным Одри Хепберн.

- Здравствуйте. Я Сондра Флейш из "Путеводной звезды".

Моя рука застыла в воздухе.

- Флейш? Улыбка стала шире.

- Да, он мой папа. Но я не работаю у него. Я работаю в "Путеводной
звезде". И тогда я вспомнил:

- Да, ну конечно же...

Тоненькие брови поползли вверх.

- Простите? - Ее протянутая мне рука тоже застыла в воздухе.

- Вы учитесь в Монекийском колледже?

Она опять улыбнулась, но сейчас в ее улыбке сквозило удивление.

- Да. Учусь.

- Я тоже там учусь.

Улыбка погасла, и на лице отразилось разочарование.

- Вы учитесь?

- Ну, конечно, учусь. Минутку, я покажу вам свою зачетку. - Я полез
было в карман, но вспомнил, что они отобрали ее у меня. - Подождите
минуту, я только возьму у дежурного свой бумажник.

- Ну, что вы, - поспешно сказала она, - я верю вам на слово.

Я смотрел на нее и улыбался как дурак, затем уселся за стол.

Мне не пришло в голову связывать фамилию управляющего с Сондрой Флейш
прежде всего потому, что в колледже я, в сущности, ее не знал. Она была
известна тем, что вела колонку в "Индейце", газете колледжа, поэтому
приходилось не раз слышать о ней и даже встречать ее в студенческом
городке. Но мы не были знакомы, потому что она водила компанию с
богатыми студентами, а я с седеющими ветеранами, и наши пути никогда не
пересекались.

Но теперь, при весьма странных обстоятельствах, мы в конце концов
познакомились, и я смотрел на нее как на старого друга. Знакомое -
весьма отдаленно - лицо возбудило во мне воспоминания о нормальном,
духовном мире, который мне был близок и дорог, а Сондра олицетворяла
этот мир. И сейчас я просто сидел и смотрел на нее.

По-моему, ей нравилось, что я любуюсь ею. Она снова улыбнулась уже не
заученной профессиональной улыбкой, а просто тепло, по-человечески, а
потом села напротив меня.

- Вы удивили меня, - сказала она. - Я не ожидала встретить соученика
в нашей местной Бастилии.

- Я и сам не ожидал очутиться здесь, - сказал я. - Но какого.., что,
скажите, Бога ради, вы делаете здесь?

- Прохожу полугодичную практику, - сказала она. - Папа хочет, чтобы я
проводила дома хотя бы часть времени, и поэтому я здесь. У меня степень
магистра по журналистике, так что эти полгода стажируюсь в "Путеводной
звезде". - Она улыбнулась и пожала плечами. - Это не "Нью-Йорк тайме",
конечно, но, думаю, с этим можно повременить до окончания колледжа.

- Господи, - сказал я. Я и вправду сказал "Господи". - После всего
этого г.., всего этого абсурда, который я пережил, вы просто услада для
моих больных глаз.., в буквальном смысле слова... И больной челюсти, -
добавил я, поглаживая себя по лицу, там, где особенно остро ощущалась
"зубная боль".

Сондра нахмурилась.

- Вы хотите сказать, что они вас били?

- "Били" - не то слово.

Из большой черной сумки, висевшей у нее на плече, она достала
карандаш и блокнот для стенографирования.

- Сейчас вы все мне расскажете, - сказала она. Я так и сделал. Я
рассказал ей о своей работе, о письме Чарлза Гамильтона и обо всем, что
последовало за ним, когда мы приехали в Уиттберг. Она делала записи
скорописью, задавая попутно вопросы, уточняя подробности, и все время
слушала меня с серьезным, а порой со взволнованным видом. Когда я
закончил свой рассказ, она быстро пролистала свои заметки, а затем
сказала:

- Это ужасно, Пол. Я никогда не думала, что полиция в этом городе
может быть такой злобной, и я не могу поверить, что это мой папа
приказал им действовать таким образом. Должно быть, они действовали по
собственной инициативе, и если думали, что это понравится моему папе, то
глубоко ошибались. Я расскажу ему об этом, поверьте мне, и поговорю с
редактором, чтобы мою статью поместили на первой полосе. Ждите