смеялись и было в них что-то такое, от чего счастье разлилось по мне от
головы до пяток.
невыразительные. Лицо, на котором располагались эти глаза, выражало
всевозможные чувства - нежность, интерес, веселье, осуждение, заботу,
негодование и все на свете, а глаза всегда оставались одни и те же, не
меняли выражения. Нет, я несправедлива, один раз мелькнуло в них выражение,
вроде бы подернулись дымкой животной страсти. Никак не могла вспомнить, с
чем это у меня ассоциировалось. Потом дошло - точно такое же выражение
видела я у норки в момент вожделения в знакомом питомнике. Меня передернуло
- ну точь-в-точь влюбленная норка, и даже ситуация сходная...
я не сумела, вцепилось в меня, как нетопырь в пещеру. Плохо различимый в
темном углу, висит он и качается, и качается... Тьфу! Как хорошо, что рядом
был Гжегож, вот он, близко, можно потрогать.
чем думаешь?
вернемся к голове. А на десерт только сырок и больше ничего, никаких
сладостей!
- признался Гжегож. - А может, просто случая не было. Ну ладно, вернемся.
Согласен, я тоже думаю - письмо от нее. Погоди, может, на один из твоих
вопросов мы сможем дать ответ уже сейчас. Ты как ехала? Медленно, быстро?
сорок. Понимаю тебя, ведь я их догнала. Ни один нормальный человек не мог
предположить, что во Вроцлав я поеду через Лодзь!
действия. Зато не исключено, что именно встреча с тобой заставила их убить
ту бабу.
худеть специально.
любовь ли? Нет, я сейчас разревусь... Более искреннего признания мне не
доводилось слышать. Зато сколько раз это же слово, сказанное другим и в
других обстоятельствах, ранило душу сильнее, чем удар кинжалом в сердце!
Сколько раз это слово буквально вдавливало меня в землю, как дорожный каток,
сколько презрения и ненависти заключалось в нем... Оно буквально убивало
человека.
"Придет человек и принесет шкаф", ты ожидаешь только мужчину, ибо никогда ни
одна баба не приносила шкафа, это еще ни о чем не говорит... Ладно, оставим
шкаф в покое, есть у женщин человеческие качества, что бы там ни утверждали
мусульмане. А вот в той, прежней "идиотке" мусульманское отношение к женщине
ощущалось явно.
то ислам, а ведь он не был каким-нибудь арабом. Ну что за напасть такая,
чего привязался именно сейчас?
размазать по всем внутренностям. - И почему только я раньше не вынула из
почтового ящика то письмо? Из одного любопытства смоталась бы в Груец,
подумаешь, большое дело, полчаса езды от Варшавы! Переговорила бы с бабой,
прекрасно знаю, где в груецком костеле находится купель, кстати, памятник
старины, тринадцатый век. Лично мне знакома.
Выскакивая из машины, получила травмы, находилась в шоке, у нее могло
вырваться, что она все рассказала в написанном тебе письме. Ты появилась
буквально через минуту, легко предположить, что ты за ними следила, ну они
и... того, решили тебя серьезно предупредить. Я продолжаю думать, что голова
- их грозное предупреждение. И одновременно информация, что с бабой ты уже
поговорить не сможешь.
границе бы побоялись, ведь таможенникам могло прийти в голову заглянуть в
мой багажник, а голова, говоришь, мне предназначалась, не таможенникам. Да и
могло ведь так случиться: загляну я к себе в багажник и крик подниму,
сбегутся пограничники и таможенники, а по-твоему, такое им ни к чему. А вот
оказавшись за границей, в чужой стране, одна-одинешенька, увижу я эту голову
- и офонарею, и растеряюсь, и ничего умного придумать не смогу. Видишь, они
правильно рассчитали. И время... Может, они заинтересованы в том, чтобы
выиграть время?
мы не договорились о встрече? Или сразу бы вернулась?
чувства так и прут из меня, на лице написаны, чего тут еще спрашивать и
колебаться?
возможности без остановок.
свидание с одним таким и очень волнуюсь, какой он меня найдет по прошествии
двадцати лет. Но имени твоего не называла, а она о тебе никакого понятия не
имеет, в те годы мы еще не были с ней знакомы.
немецкие полицейские хватают бабу, обнаружив в ее багажнике деталь свежего
трупа? Ну, допустим, баба сама явилась в полицию и, истерически рыдая,
поведала о наличии упомянутой детали. Может, ненормальная, а может, и
убийца, так? Ну и задержали бы бабу до выяснения всех обстоятельств, а это
могло продлиться... долго могло продлиться. А им именно этого и хотелось.
Хотя, возможно, я ошибаюсь, они не думали выиграть время, им просто надо
было меня напугать. И предостеречь. От чего?
собой.
невыносимо смердел свежим... навозом, мы изучили письмо.
пожала плачами.
они не кричат об этом на каждом углу. Я могу только подозревать.
скажу, что все особы женского пола обожают меня, даже наверняка знаю,
несколько штук меня очень не любят, но отсюда еще далеко до ненависти. А вот
мужики... В последние годы я здорово навредила нескольким из них, знаешь, из
этих нуворишей. Мне удалось основательно подпортить им бизнес, правда не
нарочно, так уж получилось. И еще мой последний муж, вот в нем я уверена...
пещеры расправил крылышки.
придавая лицу любое выражение, но глаза у него были нормальные,
человеческие. Господи, какое наслаждение смотреть в такие глаза! И я твердо
решила, нет, поклялась сама себе, что ни за что не скажу ему этого, мужчины,
как правило, избегают преувеличенных чувств. Хотя... В те давние времена,
почитай, четверть столетия назад, я тоже скрывала, сколько могла, свое к
нему отношение. Догадывался ли он о том, что является мужчиной моей мечты?..
Срочно, срочно начать думать о другом! О чем же? Как о чем? О голове,
конечно. Очень помогло, без особого труда вызвала в памяти голову Елены
Выстраш, словно наяву увидела, как она смотрит на меня мертвыми глазами из
пластиковой сумки, и кусок сыра - не с навозом, другого - застрял в глотке.
двух зол лучше упиться, чем на каждом шагу переживать такие потрясения. Ну
разумеется, о нем говорится в письме. Ох, недаром никак не могу изгнать его
из памяти. Вот, прочитай, я у него украла, и теперь у меня это... черт знает
что! Хотя, если честно, я догадываюсь, что именно. Не так просто все
объяснить. Сколько у нас времени?
исповедь.
собственной глупости угораздило меня связаться с типом, который больше всего
на свете обожал хитроумные интриги и всевозможные тайны...
характеристика моего последнего спутника жизни. Он был человеком из чуждого
нам мира, состоял в непонятных мне партийных организациях, целиком
погрузившись в распутывание каких-то сложнейших махинаций на самых высших
уровнях. Был непременным членом нескольких контрольных комиссий, сотрудничал
с контрразведкой. Министерством внутренних дел и еще с чем-то в том же роде.
Годами собирал доказательства чьей-то вины и буквально тонул в тоннах
обвиняющей макулатуры. Жили мы отдельно, каждый в своей квартире, и долгое
время я видела в нем аса разведки, этакого бесстрашного борца невидимого
фронта и вообще супермена. Гжегож хорошо знал меня, знал, что меня хлебом не