Чтение 13–й страницы книги ~Очень в Сокольниках~

- Явление участкового тунеядцам, картина неизвестного художника, -
сказал Доктор, - чего это он, а?

- Не знаю, - сказал Лю-Лю, - видать, застыдился, что отдых наш нарушил.

- Смешно, - Доктор взял бутылку с портвейном, - а у тебя осталось,
Вадик. Не возражаешь? - Он разлил остатки вина по стаканам.

Вестибюль Союза кинематографистов был прохладен и пуст. Только у
журнального киоска толпилось несколько человек. Калугин часто заезжал
сюда. Здесь можно было приобрести книги издательства "Искусство". Особенно
он любил мемуары. Воспоминания старых режиссеров, операторов, сценаристов
о давно снятых фильмах, об актерах, чьи имена незаслуженно забыли.

Но такой уж мир - кинематограф. Он живет сегодняшним днем. После школы
Калугин поступал в Институт кинематографии. Он хотел стать режиссером, В
мальчишеских грезах он видел необыкновенные конструкции декораций будущего
фильма. Рисовал их. Врожденные скованность, застенчивость не позволили ему
разыграть этюд. Набиравший курс известный режиссер обнял его за плечи,
отвел в угол комнаты и сказал:

- Приходите на следующий год, только снимите с себя обручи страха и
стеснения. Наша профессия предполагает внутреннюю свободу, без нее нет
режиссера.

Калугин вышел из института, пошел на ВДНХ и долго сидел на лавочке. Он
точно знал, что обручи ему с себя не снять.

Он рос в скучном и чопорном доме и с малолетства стал рабом
условностей, впитал в себя определенные понятия о приличиях. Отец,
занимавший высокий пост, дома практически не бывал, и всем руководила мать.

Откуда, из какой провинциальной тьмы она вынесла свое ханжество и
невежество, прикрытое фразами о непогрешимости старших, Калугин не знал,
но жизнь она ему испортила.

Игорь не стал поступать в институт на следующий год. Там, на ВДНХ, он
понял, что сейчас нужно вырваться из дома, от материнских нравоучений, из
обставленных дорогой мебелью комнат, из дачного поселка, при въезде в
который висел "кирпич".

Он пошел в военкомат и попросил забрать его в армию. Три года Калугин
прослужил на границе с Ираном. Получил пограничные знаки и медаль "За
отличие в охране государственной границы". Вернувшись домой, устроился
работать в Останкинский музей, потом поступил на искусствоведческий
факультет МГУ. Через два года женился на однокурснице Нине и ушел из дома
от надоевших нравоучений матери.

Посте окончания университета Игорь Калугин опять вернулся в
Останкинский музей, но проработал в нем всего полгода. Его вызвали в
горком комсомола и предложили пойти на работу в милицию. Ему так и сказали:

"Изучать искусство - прекрасно. Но сегодня его нужно и охранять". Он
согласился. Окончил школу подготовки в Риге и стал оперуполномоченным
Московского уголовного розыска. Шли годы. Он получал новые звания, Из
оперуполномоченного перекрестился в инспектора, но старая привязанность к
кино с каждым годом становилась все крепче и крепче. Игорь выписывал
киножурналы, покупал книги. Девочки в киоске его знали и оставляли
новинки. Им нравился вежливый киновед, тем более что Калугин доставал им
"Искатель", издание крайне дефицитное.

Когда он подошел к киоску, одна из продавщиц, Элла, поманила его рукой.

- Как вы давно нс заходили, Игорь Владимирович, я уж думала, что вы нас
совсем забыли. Я вам оставила Габриловича, "Вестерн. Эволюция жанра"...

- Карцевой?

- Да, и "Зарубежный кинодстектив".

- Спасибо вам, Эллочка. - Калугин положил на прилавок сверток. - А это
вам "Искатели" и "Подвиг".

- Ой, вы меня просто спасли. Папа уезжает отдыхать и требует легкого
чтения.

- Приключения, Эллочка, не всегда легкое чтение.

- Так уж говорят.

- И то верно, - Калугин взял аккуратно завернутые книги, - счастливо
вам.

В нижнем подвальном этаже Дома кино расположились бильярдная, бар и
кафе.

Двери в бильярдную были закрыты, сквозь плотные шторы пробивалась узкая
полоска света. Бар еще не открыли, а из дверей кафе доносились голоса.

Калугин понял, что приехал сюда напрасно. Он подошел к дверям кафе,
заглянул. В полупустом зале сидело всего несколько человек. В углу он
увидел Славского, одного. На столике перед ним стоял графинчик, несколько
пустых салатниц и чашка с кофе.

Художник поднял голову и насмешливо посмотрел на Калугина.

Игорь подошел и сел на свободный стул.

- Не совсем вежливо, но делаю скидку на вашу работу. Коньяка хотите?

- Я за рулем.

- Значит, и вы боитесь ГАИ, как и мы, грешные.

- Значительно больше.

- А где же цеховая солидарность?

Калугин развел руками и достал сигарета. Славский чиркнул зажигалкой.
Спокойно, без тени услужливости.

- Надеюсь, вы не из-за меня приехали - сюда?

- Нет. Я ищу другого человека.

- Кого же, если не секрет?

Калугин помолчал, думая, сказать ему или нет.

- Я облегчу вашу задачу. Из тех, кем интересуется ваша фирма, здесь
бывают только Шейкман, Буров, Лапинский и я. Правильно? - В светлых глазах
Славского плясали веселые искры.

- Правильно. Я ищу Шейкмана.

- Лазарь завязал с этим. Давно. Он работает на "Мосфильме",
ассистентом. Кончил курсы. Скоро станет вторым режиссером. Сейчас он в
экспедиции.

- Я рад за него.

- Ой ли?

- Действительно рад.

- А за меня? - Славский достал сигарету. - За меня вы не рады? А то
давайте порадуемся вместе.

- В вас говорит злость, Сергей. Не я был виноват в ваших неприятностях.
Не я. Вы сами решили так жить.

- А что же я делал плохого? - В голосе Славского послышалась злость. -
Что? Мне приносили вещи, я их реставрировал.

- Это были краденые вещи, и вы, как художник, прекрасно знали это.

- Предположим.

- А нечего предполагать, Сергей. Зачем? Вы вступили в конфликт с
законом и понесли наказание.

- Теперь вы хотите пришить мне кражу Лимарева?

- Я ничего не хочу, но поставьте себя на мое место...

- Нет уж, увольте, - перебил Калугина Славский, - я ни на одну секунду
не хочу быть на вашем месте.

- Так я продолжу. Исчезает Лимарев, а вы отвечаете за его сохранность...

- Неужели я такой дурак, дорогой мой капитан...

- С вашего позволения, майор.

- Тем более...

- Но я не кончил, - жестко сказал Калугин, - я не говорю о том, что вы
украли. И нс подозреваю вас, я просто думаю о совпадении.

Славский встал.

- Ишь ты, совпадение. Для вас кража медальонов обычная работа, а для
меня горе, дорогой майор, а для меня...

Он помолчал, затянулся глубоко, посмотрел на Калугина.

- Для меня это крушение надежд.

- Не понимаю.

- Когда еще мне доверят реставрацию музейной экспозиции. Не церкви, не
картинок и икон у жуковатых коллекционеров, а экспозиции. Причем художника
открытого, найденного. Вы понимаете, о чем я говорю?

На Лимареве я сделал бы имя. Да и нс только имя.

Главное, что я сам увлекаюсь эмалью. - 'Славский махнул рукой. -
Кстати, передайте вашему шефу, что я хотел нарисовать ночь. машину и
женщину. Он спросил, почему. Тогда я не вспомнил. Сигареты.

- Какие сигареты?

- "Моге", американские дамские сигареты, длинные, темно-коричневые
сигареты, я видел окурки.

- Их может курить мужчина.

- Может. Но у меня возникли ассоциации именно с женщиной.

Славский пошел к выходу, а Калугин остался сидеть за столом. Потом он
встал, подошел к стойке и заказал большую чашку кофе и мясной салат.

Телефон Фомина был наглухо занят. После получаса бесполезных попыток
Вадим сказал Симакову:

- Позвони дежурному, пусть остановит этот поток красноречия.

- А может, у Фомина роман?

Вадим усмехнулся. Он представил подполковника с цветами в руках,
ожидающего даму у памятника Пушкину.

- Не думаю. Видимо, у него телефонный роман с прачечными.

Он взял заварной чайник, налил себе в стакан коричневой, почти черной,
настоявшейся жидкости.

- Какая же гадость этот портвейн.

- На любителя, - Симаков положил руку на телефон, - а может, я с вами
поеду, Вадим Николаевич?

- Нет. У тебя и так дел хватает. Устанавливай машину.

- Я уже взял сводку по всем угонам и краже колес.

- Думаешь, угнанная?

- А кто на своей поедет на такое дело?

- Колеса - это теплее. На краденой на дело...

- А почему? Взяли ночью. Номер переставили, отъехали в переулок,