Чтение 13–й страницы книги ~Ружья Авалона~

Словно издалека я услышал крики Ганелона, обрушившего на мою голову поток отборной матерной ругани.

Я напряг мускулы и почувствовал, как ослабевает и разжимается кольцо ее рук. Затем я сорвал с нее маску.

Когда я освободился, женщина коротко, зло вскрикнула, а когда маска оказалась в моей руке, сказала всего четыре слова, оказавшиеся последними:

- Эмбер должен быть разрушен!

Под маской лица не было, одна пустота.

Сама она - оно - исчезло. Белое платье упало на землю.

Повернувшись, я увидел, что Ганелон лежит на обочине Черной Дороги и ноги его неестественно вывернуты. Он рубил шпагой направо и налево, но я не понял, что случилось, и быстро подбежал к нему.

Высокая черная трава, которую я перепрыгнул, бросившись на крик о помощи, крепко обвила лодыжки и бедра моего спутника. Правда, ему удалось частично освободить правую ногу, но трава кидалась, как зверь, пытаясь поймать руку со шпагой. Я пустил в ход Грейсвандир, встал позади Ганелона и тут только заметил, что все еще держу маску. Я бросил ее на черную землю, и она задымилась.

Я взял Ганелона под мышки и оттащил от обочины. Трава сопротивлялась, не желая уступать, но я оказался сильнее.

Он с трудом встал, опираясь на меня, и воскликнул, хлопая по бедрам:

- Мои ноги! Они как мертвые!

Я помог ему добраться до фургона, и Ганелон уцепился за его борт.

- Щекотно, - заявил он, топая ногами. - Кажется, я начинаю что-то чувствовать... О-о-оо!

В конце концов он с трудом забрался на козлы, и я сел рядом. Ганелон вздохнул.

- Вроде бы полегчало, - сказал он. - По-моему, онемение проходит. Эта дрянь высосала из меня все силы. А у вас что случилось?

- Ты оказался прав. Это - проклятое место.

- Что будем делать?

Я взял вожжи в руки и снял фургон с тормоза.

- Поедем, никуда не сворачивая. Мне надо кое-что выяснить. Держи шпагу наготове.

Он буркнул что-то нечленораздельное и положил шпагу на колени. Лошадям моя идея пришлась не по нутру, так что пришлось легонько стегнуть их кнутом.

Мы въехали на Черную Дорогу, и мне показалось, что я сижу в кинозале и смотрю картину о второй мировой войне. Реалистичный, страшный, пугающий фильм о недалеком прошлом. Даже скрип фургона и стук копыт звучали глухо, доносились как бы издалека. У меня зазвенело в ушах. Трава заволновалась, когда мы проезжали мимо, хотя я выбрал такое место на обочине, где она не росла. Клубившийся туман не имел запаха, но тем не менее в низинах было трудно дышать. У первого же валуна я начал менять отражения и свернул направо.

Черный пейзаж остался неизменным.

Это меня взбесило.

Я вызвал в памяти Лабиринт и удержал его перед своим мысленным взором. Лабиринт горел, полыхал огнем. Я вновь поменял отражения.

В ту же секунду что-то лопнуло у меня в голове. Страшная боль пронзила мозг, словно его проткнули раскаленным железным прутом. Вот тогда я разозлился по-настоящему и напряг все силы, стараясь добиться перемен, превратить дорогу в ничто.

Предметы потеряли очертания. Туман сгустился. Я встряхнул вожжами, и лошади перешли на бег. В голове у меня загудело, она разбухла от боли и, казалось, сейчас взорвется.

Но взорвалась не моя голова, а вселенная.

Земля затряслась, пошла трещинами. Окружающий нас мир забился в эпилептическом припадке и рассыпался, словно головоломка. Я увидел зеленую ветвь, висевшую в пустоте рядом с лужицей воды; проблеск голубого неба по соседству с темнотой; вход в кирпичное здание; лица за окном; звезды...

Отовсюду раздавались звериные крики, человеческие голоса, грохот машин. Мне показалось, что Ганелон выругался, но я не был в этом уверен.

От нестерпимой боли я терял сознание, но из упрямства и злости твердо решил бороться пока хватит сил. Я сконцентрировался на Лабиринте - так утопающий хватается за соломинку, а умирающий взывает к богу - и ударил по Черной Дороге всей силой воли, чтобы и памяти о ней не осталось.

Внезапно у меня перестала болеть голова. Лошади неслись во весь опор по зеленому полю. Ганелон перехватил вожжи, но я уже натянул их, крича на испуганных животных. Фургон остановился.

Мы пересекли Черную Дорогу.

Я повернулся.

Воздух сзади дрожал и колебался, непрестанно меняя очертания мира. И лишь там, где мы проехали, четко видна была тропинка, поросшая зеленой травой.

- Когда вы отправляли меня в ссылку, дорога была лучше, - заметил Ганелон.

- Спору нет, - согласился я и принялся успокаивать лошадей, разговаривая с ними ласковым тоном и понукая, чтобы свернуть с поля на тракт.

Солнышко ласково пригревало, на щедрой темной земле росли высокие травы. Впереди показался сосновый лес, и, въехав в него, мы почувствовали одурманивающий запах свежих иголок. В ветвях прыгали белки, переговаривались птицы. Я был очень доволен, что мне все-таки удалось попасть на другое отражение, именно то, которое мне было нужно.

Наша дорога круто свернула, заворачивая чуть ли не в обратном направлении, стала петлять, и вновь мы увидели справа Черную Дорогу, зловещую и незыблемую. Видимо, она действительно пересекала все отражения.

Моя головная боль окончательно прошла, сердце перестало колотиться как бешеное. Мы поднялись в гору, и с вершины ее перед нами открылся прекрасный вид на высокие холмы, зеленые луга, перелески, напоминавшие мне о путешествии по Пенсильвании, которое я совершил много лет назад. Я с наслаждением потянулся и посмотрел на Ганелона.

- Как ты себя чувствуешь?

- Нормально. - Он оглянулся. - Послушайте, Корвин, у меня очень хорошее зрение...

- Зачем ты мне это говоришь?

- Там, вдалеке, я вижу всадника, который быстро к нам приближается.

Я быстро встал и повернулся. Он был очень далеко, по ту сторону Черной Дороги, но кто еще мог нестись во весь опор по нашему следу?

Я выругался и схватил вожжи.

- Готовься еще к одной бешеной скачке, - сказал я Ганелону.

- Это Бенедикт?

- Думаю, да. Слишком много времени мы потеряли на Черной Дороге. Когда Бенедикт один, он может мчаться по отражениям со скоростью ветра.

- Вы считаете, нам удастся уйти от погони?

- Там видно будет. Скоро выясним.

Я прикрикнул на лошадей и взмахнул кнутом. Разыгралась буря. Фургон накренился, выровнялся; скала справа от нас закрыла небо. Мы объехали ее, и темнота сгустилась, пошел сухой снег, жалящий наши лица и руки.

Мы катились вниз, и снегопад сменился метелью, слепившей глаза. Ветер визжал в ушах, фургон подскакивал на выбоинах, его заносило. Вокруг нас стояли сугробы; вместе с дыханием изо рта вырывался пар; ледяные сосульки свисали с ветвей деревьев.

Мгновенное помутнение чувств... достаточно...

Мы продолжали нестись вперед, и ветер визжал и плакал, заметая дорогу снегом.

Поворот... буран прекратился, на безоблачном небе светило солнце, согревая землю, все еще покрытую снегом и льдом...

...и, проехав сквозь туман, мы очутились на безжизненном каменистом плато...

...а затем свернули направо и вновь увидели солнечный свет, зеленую долину, нагромождение голубых камней...

...и Черную Дорогу вдалеке.

Жара стояла невыносимая, от земли поднимались испарения. Кипящие ручьи пузырились, влажным воздухом невозможно было дышать. Мелкие лужицы блестели, словно бронзовые монеты.

Лошади понесли, обезумев от страха, а вдоль дороги стали бить гейзеры. Горячие струи воды пролетали мимо нас, разливаясь по земле широкими реками. Небо было цвета меди, а солнце похоже на печеное яблоко. Зловонный ветер пыхтел, как собака, у которой несло падалью изо рта.

Земля дрожала, и где-то вдалеке взорвалась вершина холма, плюясь в небо огненными струями. Взрывная волна ударила нас, чуть не сбросив с козел. Фургон кидало в разные стороны.

Земля продолжала дрожать, ураганный ветер свистел в ушах. Мы свернули с дороги, и я погнал лошадей по каменистой равнине. Повсюду возвышались горы, очертания которых плясали в раскаленном воздухе.

Ганелон дотронулся до моей руки и что-то сказал, но слов разобрать было невозможно. На всякий случай я оглянулся, но увидал лишь завесу из пыли, гари и пепла. Я пожал плечами и сконцентрировал все свое внимание на ближайшем холме, у подножья которого небо потемнело.

Пред нами все отчетливее вырисовывался вход в огромную пещеру. Я щелкнул кнутом и погнал лошадей.

Мы въехали в огромный грот с высокими сводами. Из трещин в потолке лился слабый свет, повсюду висели сталактиты, с которых капала странная голубая вода, собиравшаяся в небольшие озерца. Земля все еще дрожала, а моя временная глухота прошла, в чем я убедился, услышав слабое звяканье от падения гигантского сталагмита.

Мост из известняка рухнул, как только мы проехали по нему над бездонной пропастью. И вновь пещера уводила вглубь, а мелкие (и не очень мелкие) камни сыпались на нас со сводчатого потолка. Зеленые и красные лишайники сверкали в трещинах стен, расцвеченных прожилками минералов; кристаллы горного хрусталя и каменные цветы придавали этому месту особую неземную красоту.

Мы миновали анфиладу пещер и начали подниматься по извилистой каменной галерее.

- Когда мы мчались к холму, - сказал Ганелон, и голос его звучал приглушенно, - мне показалось, что на горе появился всадник.

Пещера закончилась большим светлым гротом.

- Если это был Бенедикт, я ему не завидую, - громко крикнул я, и вслед за эхом моего голоса сзади послышался грохот обвала.

Подъем становился все круче, и наконец впереди забрезжил солнечный свет и показался кусочек голубого неба. Копыта звонко стучали, мимо нас пролетели несколько птичек, земля перестала дрожать.

Наш фургон, плавно покачиваясь, выехал из пещер, прогрохотал по поросшей мхом каменистой тропинке и плавно покатился по дорожке, посыпанной гравием, ведущей к подножью холма, на котором росли гигантские деревья.

Я прищелкнул языком и тряхнул вожжами.

- Лошади очень устали, - сказал Ганелон.

- Знаю. Скоро отдохнут.

Гравий скрипел под колесами, деревья источали нежный аромат.

- Вы видели? Там, справа?

- Что?.. - Я вздрогнул и повернул голову. - О, вот ты о чем.

Проклятущая Черная Дорога тянулась примерно в миле от нас.

- Интересно, сколько отражений она пересекает? - пробормотал я себе под нос.

- Все, какие есть, - ответил Ганелон.

Я медленно покачал головой.

- Надеюсь, ты ошибаешься.

Мы продолжали спускаться к подножью холма, а над нами раскинулось голубое небо и светило солнце, путешествующее, как ему было положено, с востока на запад.

- Честно говоря, я боялся, что, выехав из пещер, мы попадем из огня да в полымя, - признался Ганелон.

- Я не хотел загонять лошадей, поэтому выбрал отражение, на котором они могут хоть немного отдохнуть. Если за нами гонится Бенедикт, он достаточно утомил коня, пытаясь нас догнать. Думаю, он не бросится очертя голову на те отражения, где мы только что были.

Дорога свернула вправо.

- А может, его конь приучен ко всем этим переменам, - буркнул Ганелон.

- Все может быть, - машинально ответил я, думая о Даре и о том, что она сейчас делает.

Мы продолжали спускаться по склону холма, и я потихоньку производил необходимые изменения. Наша дорога все время сворачивала вправо, медленно, но верно приближаясь к Черной Дороге.

- Черт! - выругался я, чувствуя, что моя злость превращается в ненависть. - Эта черная гадость настойчивей страхового агента! Ну ничего, придет время, я займусь ею всерьез!

Ганелон промолчал. Впрочем, он не мог говорить, потому что уже с полминуты не отрывался от горлышка бутылки с водой. Увидев, что я него смотрю, он протянул мне бутылку, и я вволю напился.

Спуск закончился. Дорога, петляя, как заяц, уходила в глубь лесистой равнины. Это меня устраивало. Во-первых, лошади смогут отдохнуть, а во-вторых, если за нами действительно гонятся, выследить нас будет нелегко.

Примерно часом позже я решил, что опасность миновала. Мы остановились, чтобы перекусить, и почти закончили трапезу, когда Ганелон, не отрывавший взгляда от далекой вершины холма, вскочил на ноги, прикрывая глаза ладонью от солнца.

- Нет! - воскликнул я, быстро поднимаясь. - Этого не может быть!

Одинокий всадник выехал из пещеры. На мгновение он остановился, потом пришпорил коня и поскакал по нашему следу.

- Что будем делать? - спросил Ганелон.

- Уберемся отсюда как можно скорее. Постараюсь по крайней мере отсрочить неизбежное. Мне надо подумать.

Мы поехали вперед не торопясь, но мысли в моем мозгу мелькали с сумасшедшей скоростью. Неужели же не было способа как-то его остановить? Ничего путного мне в голову не приходило.

Стоял прекрасный полдень, и окружающий пейзаж портила лишь Черная Дорога, к которой мы неуклюже приближались. Мне не хотелось портить его еще и пролитой кровью, в особенности если она окажется моей. Несмотря на то, что у Бенедикта не было правой руки, я все равно боялся скрестить с ним шпаги. От Ганелона ждать помощи не приходилось - мой старший брат прихлопнет его, как муху, и не заметит.

В очередной раз повернув направо, я поменял отражения и вскоре почувствовал запах дыма.

- Он нас догоняет! - вскричал Ганелон. - Я только что... Смотрите, дым! Пожар! Лес горит!

Я рассмеялся и посмотрел через плечо. Холмы затянуло дымом, оранжевое пламя плясало по траве, слышался треск горящих ветвей. Наши лошади по собственной инициативе ускорили бег.

- Корвин! Это... вы?

- Да! Если бы склон был крутым и на нем не росли деревья, я пустил бы по нему лавину!

На какое-то мгновение небо почернело от птиц. Мы ехали совсем близко от Черной Дороги. Огнедышащий поднял голову и заржал. На его удилах застыли клочья пены. Он попытался встать на дыбы, потом взбрыкнул. Чемпион испуганно захрипел и кинулся вправо. Несколько драгоценных минут ушло у меня на то, чтобы успокоить лошадей и пустить их галопом.

- Он скачет за нами! - воскликнул Ганелон.

Я выругался и хлестнул лошадей. Мы ехали параллельно Черной Дороге, никуда не сворачивая, и, оглянувшись, я увидел, что весь холм объят пламенем, а всадник несется по горящему склону во весь опор. Господи! На каком отражении Бенедикт откопал такого коня?

Я решительно натянул поводья, и постепенно лошади замедлили бег, остановившись футах в сорока от Черной Дороги.

В конце концов, какая разница, где драться? И кто знает, может быть подсознательно у меня возникла болезненная тяга к этому черному миру, так сильно контрастирующему с тем, в котором я жил.

Я протянул вожжи Ганелону и соскочил на землю.

- Что вы собираетесь делать? - спросил он.

- Нам не удалось уйти от погони, и если Бенедикт прорвется сквозь огонь, он будет здесь через несколько минут. Бежать нет смысла.

Ганелон закрутил вожжи вокруг рожка козел и взялся за шпагу.

- Нет, - сказал я. - Ты никак не сможешь повлиять на исход поединка. Отгони фургон назад и жди. Если все закончится благополучно, мы продолжим путь. Если со мной что-нибудь случится, немедленно сдавайся Бенедикту. Ему нужен только я, и он единственный, кто может отвести тебя в Авалон. По крайней мере ты, окажешься на родине.

Ганелон нерешительно на меня посмотрел.

- Слушай, что тебе говорят, - сказал я. - Не медли.

Мой спутник опустил глаза и взял вожжи в руки.

- Желаю удачи! - воскликнул он и легонько хлестнул лошадей.

Я сделал несколько шагов в сторону и очутился рядом с полянкой, на которой росли молодые деревца. Затем я вынул Грейсвандир из ножен, бросил взгляд на Черную Дорогу сзади и стал ждать.

Всадник, окутанный дымом, появился у самой границы огня. Сомнений не оставалось: это был Бенедикт. Закутав лицо шарфом и прикрывая обрубком руки глаза, он несся по склону холма, словно грешник, спасающийся из преисподней.

Скоро я услышу стук копыт. Из учтивости мне, конечно, следовало спрятать шпагу в ножны, но я боялся, что не успею ее вытащить.

Я попытался представить, какое оружие Бенедикт выберет для поединка. Впрочем, это не имело значения, потому что он одинаково хорошо владел всеми видами оружия. Ведь это Бенедикт научил меня фехтовать...

Может быть, вложить шпагу в ножны будет не только учтиво, но и разумно. Вдруг он захочет сначала поговорить? Я понимал, что сам напрашиваюсь не неприятности, но ничего не мог с собою поделать. Мне было страшно.

Я вытер мокрую от пота ладонь о плащ в тот момент, когда Бенедикт показался за поворотом. Думаю, мы увидели друг друга одновременно, и он тут же ослабил поводья, переходя с галопа на рысь. Однако останавливаться он явно не собирался.

У меня возникло такое ощущение, что свершается великое таинство. Окружающий мир стал нереален. Казалось, время остановилось, и я ждал целую вечность, глядя на человека, который был моим братом. В грязной одежде, с лицом, почерневшим от копоти, он приближался ко мне, нелепо задрав обрубок правой руки к небу. Огромный черный конь с красной гривой и красным хвостом бешено вращал глазами. На губах его застыли клочья пены, и дышал он так тяжело, что больно было на него смотреть. Шпага Бенедикта висела на перевязи за спиной. Управляя конем с помощью ног, он свернул с дороги, не отрывая от меня горящего взгляда. Левая рука его взметнулась, словно отдавая салют, и ухватилась за эфес, торчавший над правым плечом. Шпага со свистом вылетела из ножен, очертила сверкающий полукруг и замерла, нацеленная для смертельного удара. Сталь клинка блестела, как осколок зеркала. В эту минуту Бенедикт был настолько величествен, что я даже растрогался. Его шпагу, напоминающую формой косу, я видел раньше. Только тогда мы стояли плечом к плечу и отражали нападение врагов, которых, как я считал, победить было невозможно. В ту ночь Бенедикт доказал, что я ошибаюсь. Теперь это грозное оружие он направил против меня, и неожиданно я почувствовал, что могу умереть, - ощущение, которое я испытывал впервые в жизни.

Мое оцепенение прошло, и я отступил, встав за молодые деревца. Конь Бенедикта остановился, захрипел и повернулся боком, выбрасывая из-под копыт комья торфа. Их ноздрей его шел пар. Рука Бенедикта мелькнула с молниеносной быстротой, подобно языку жабы; перерубленное деревце примерно в три дюйма толщиной постояло на месте и медленно упало на траву.

Каблуки сапог со стуком ударили в землю, и вот уже Бенедикт шел ко мне, небрежно помахивая шпагой направо и налево, а молодые деревца падали, освобождая ему путь. Если б только он не был таки уверенным в себе, если б только он не был Бенедиктом...

- Бенедикт, - произнес я самым обычным тоном. - Она уже взрослая и вправе принимать любые решения самостоятельно.

Он и бровью не повел. Клинок звенел, проносясь по воздуху, тупо вгрызался в дерево, замедлял движение на долю секунды и вновь звенел с прежней силой.

Я поднял Грейсвандир, направив острие ему в грудь.

- Ни шагу дальше! Я не хочу с тобой драться!

Он встал в позицию и произнес только одно слово:

- Убийца!

Затем неуловимым движением он отбил мою шпагу далеко в сторону. Я блокировал прямой удар и сделал выпад, который Бенедикт небрежно отпарировал, продолжая наступать.

- Не понимаю, - сказал я, отражая атаку. - Я давно никого не убивал. Тем более в Авалоне.

Очередное перерубленное деревце начало падать, и Бенедикт чуть было меня не достал. Я успел отскочить в последнюю секунду.

- Убийца! - повторил он.

- Я не понимаю, о чем ты говоришь.

- Лжец!

Я уперся ногами в землю и перестал отступать. Черт побери! Какая бессмыслица - умирать из-за поступка, которого ты не совершал! Я стал фехтовать быстрее, пытаясь найти незащищенное для атаки место.

Такого места не существовало.

- По крайней мере скажи, в чем дело! - вскричал я. - Прошу тебя!

Но Бенедикт, видимо, сказал все, что хотел. Он продолжал идти вперед, и я вновь вынужден был отступить. Фехтовать с Бенедиктом было все равно, что драться с горной лавиной. Я подумал, что он сошел с ума, но легче от этого мне не стало. Если б на его месте оказался кто-нибудь другой, потеря рассудка рано или поздно заставила бы его допустить ошибку. Но рефлексы моего брата вырабатывались на протяжении многих веков, и я был искренне убежден, что движения Бенедикта останутся столь же уверенными и отточенными, даже если ему вырежут мозжечок.

Мое внимание было настолько поглощено поединком, что я не заметил, как в него вмешался Ганелон.

Издав боевой клич, он накинулся на Бенедикта сзади и прижал его руку со шпагой к туловищу.

Пожелай я убить Бенедикта в этот момент, у меня ничего не получилось бы, поскольку Ганелон недооценил силу и ловкость моего брата.

В мгновение ока он отклонился вправо, прикрываясь Ганелоном как щитом, и ударил его обрубком правой руки в висок. Подхватив обмякшее тело, он что было сил швырнул его в мою сторону. Я еле успел отскочить, а Бенедикт подобрал с земли оброненную шпагу и снова кинулся в наступление. Краешком глаза я увидел, что Ганелон неподвижно лежит шагах в десяти от меня.

И вновь я лишь парировал атаки, продолжая отступать. Про запас я держал одну маленькую хитрость, хотя мне прискорбно было думать, что она не удастся и тогда Эмбер лишится своего законного владыки.

К сожалению, фехтовать с левшой всегда труднее, чем с правшой. Тут мне не повезло, потому что я должен был кое-что проверить, а излишне рисковать не хотел. Впрочем, выхода у меня не было.