пойдет уже в Вашингтоне. Говорят, там при советском посольстве отличная
школа.
изнутри торчит ключ. Григорьев позвонил, подождал, потом принялся
стучать и трезвонить. Наконец послышались шаги, кто-то прильнул к
глазку.
попросить, чтобы вызвали в милицию. С двери глаз не спускать, чтобы не
успели смыться!"
дверь открылась. Его жена стояла на пороге в стеганом шелковом халате и
поправляла растрепанные светлые волосы. В полумраке прихожей глаза ее
странно светились и дрожали, словно светлячки ночью в южном городе.
рот ладошкой. - Я прилегла почитать и задремала, звонка не слышала.
смотрели голубые глаза его жены, большие, ясные, обведенные темно-русыми
ненакрашенными ресницами, смотрели так, словно он был тараканом.
Тараканов она ненавидела и боялась больше всего на свете.
понимая, что да, случилось, но не желая верить. Ему хотелось растянуть
последние секунды спокойной радости, которая на крыльях принесла его
домой в неурочное время.
Григорьев вздрогнул. - Сколько можно, в конце концов? Володя, иди сюда!
знакомый. Он был в костюме и даже при галстуке, но петля не затянута. На
ходу он заправлял рубашку в брюки.
предупреждаю, если вы меня ударите, у вас будут большие неприятности.
Союза, лауреат Ленинской премии, и еще кучи каких-то премий. В кино
играет партийных руководителей и председателей колхозов. Открывает
торжественные концерты в честь главных советских праздников чтением
стихов о Ленине. Может, действительно, стоило бы врезать артисту, пока
он шнурует свои импортные ботинки? Или хотя бы сказать что-то жесткое,
мужское, чтобы потом не чувствовать себя идиотом?
настоящие мужчины, народный успел завязать оба шнурка, распрямился,
громко хрустнув суставами, и шагнул к двери.
аккуратно обошел застывшего Григорьева и выскользнул за дверь.
какое-то платье и прихватив сумку. Григорьев даже не пытался говорить с
ней. На него напало странное оцепенение, какое-то тупое безразличие. Это
был шок, первый и последний в его жизни. Что бы ни происходило потом, в
течение долгих последующих лет, он вел себя иначе. Иногда правильно,
иногда не правильно, но в ступор больше не впадал ни разу.
закрытым. Григорьев попытался отвоевать ребенка, но ничего не вышло.
Катя вместе с Машей переехала к артисту и вывезла из квартиры все, даже
шторы были сняты и дверные ручки отвинчены. Остался только телефонный
аппарат, и первый звонок, прозвучавший в гулкой тишине, был Машин.
разводы приравнивались к должностным преступлениям, и после них
приходилось ?остывать?, восстанавливать испорченный моральный облик.
То есть сначала каждый день, потом раз в неделю, потом раз в месяц.
Глава 7
отпустят, наконец, домой. Но нет. Ждали приезда Евгения Рязанцева,
распоряжений начальства и вообще какой-нибудь определенности. Из-за
праздников никого нельзя было разыскать. У морга дежурили съемочные
группы нескольких новостийных программ. Надо было что-то сказать им, но
никаких конкретных приказов сверху пока не поступало, а импровизировать
не решался даже майор Птичкин.
судебной медицины с трупами работал ординатор Гера Масюнин, старый
знакомый майора Арсеньева, маленький, коренастый, разговорчивый. Он был
отличным специалистом, относился к своей печальной работе творчески,
иногда даже слишком творчески, и любил выпить, а выпив, начинал замечать
то, чего нет, фантазировать, строить собственные оригинальные версии.
действительно ли женщина жила на час дольше.
месте верхнего клыка, - даже наоборот, получала удовольствие.
как легко и быстро вырабатывается у судебных медиков профессиональный
цинизм, иммунитет к чужой насильственной смерти, как жутко звучат их
загробные шуточки, и все-таки это было слишком. Красные от бессонницы
глаза Геры сверкали совершенно безумным огнем.
ее употребил убийца, и она не сопротивлялась. А знаешь почему?
кой-чего покажу.
анатомический зал и в который раз глядеть на трупы.
улыбнулся и показал глазами на лицо покойницы.
сразу ищешь следы побоев, ссадины, царапины, а на другое внимания не
обращаешь. Ну давай, майор, на счет три, что не так в этом трупешнике?
окружении любящих внуков и правнуков, а молодая здоровая женщина, убитая
какой-то нелюдью. Ей бы еще жить и жить, детишек рожать, - проворчал
Арсеньев.
презрительную рожу и довольно точно просвистел первые аккорды траурного
марша Шопена, - и как ты существуешь с таким доисторическим взглядом на
мир? Легкости тебе не хватает, жизненного задора, здорового эгоизма,
сарказма и пофигизма.
самое интересное? Смотри, - он взял огромную лупу и поднес ее к губам
женщины, - видишь, кожа вокруг рта содрана, совсем немного, только
верхний слой, и ровненько, как по линейке.
лейкопластырь, продается в каждой аптеке. Теперь смотри сюда, - он взял
руку убитой, приблизил лупу к запястью. - Видишь, тоненькие волоски,
нежный золотистый пушок. А здесь опять же все содрано, как по линейке. И
на левой руке то же самое.
видишь, кто он такой? Ты видишь или нет? Он псих, - Гера перешел на
шепот и приблизил к Арсеньеву лицо:
чего после этого аккуратно накрасил ей губы ярко-красной помадой, такой
стойкой, что не стерлась, не размазалась, когда он перевернул ее мордой
в подушку? И на фига ему понадобилось дырявить ей башку, когда она была
уже мертвая?
Арсеньев, отдежурил ночь, но, в отличие от непьющего майора, выпил для
бодрости.
пальцами. Если у человека рот заклеен, этого вполне достаточно. Знаешь,
у меня трупешник один был, примерно год назад. Тоже девушка, правда не
такая красивая. Представляешь, блин, супружеская пара баловалась
садистской любовью. Насмотрелись черной порнушки, и вперед. А у нее
хронический синусит. Проще говоря, насморк. Он ей кожаный намордник
надел, который полностью закрывает рот, а капли в нос закапать забыл и
так увлекся, что не заметил, как дорогая супруга задохнулась на хрен.
Обстурационная асфиксия. - Эксперт тихо засмеялся. Смех у него был
странный, резкий, на пронзительно высокой ноте. - Сто девятую получил,
причинение смерти по неосторожности. Три года. Адвокат был толковый.
Посняков Андрей
Контровский Владимир
Василенко Иван
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Сертаков Виталий