каждом слове, как будто не могла упомнить.
жеребца, ни ногу на живодерню, пока я не приеду.
почему? Почему наш жеребец?
мал я. Пусть это окажется делом рук какого-нибудь несчастного психа, движи-
мого собственным больным подсознанием. Эллис был бы способен контролировать
такие порочные побуждения, даже если бы они у него были. Пусть это будет не
Эллис.
гу.
от батареек, и преодолел восемьдесят миль по относительно пустынному шоссе
М4 с такой скоростью, что стрелка спидометра дрожала там, куда я редко ее
загонял. Антирадар молчал. Ну и хорошо.
нор-хауса, поставил машину и ровно в шесть тридцать вошел в дом, за откры-
той дверью которого были суета, громкие голоса и всеобщий зубовный скрежет.
вне себя от волнения.
компании.
впоследствии оказались родственниками, соседями и просто любопытными, а
также полудюжины собак.
мый шотландец. Бог знает, будет ли он ждать, сварливый старый черт. Он...
помнившими мне Эйнсфорд, да и любой старый дом, который был построен в рас-
чете на слуг. Мы прошли через комнату с оружием, комнату с цветами, с пылью
и наконец вышли через заднюю дверь во двор, заставленный мусорными ящиками.
Оттуда через зеленые деревянные ворота она повела меня садом вниз по дорож-
ке к стальным решетчатым воротам.
залась дорожка, заставленная машинами, и примерно десяток человек возле за-
гона. Моя провожатая была высокой худой женщиной лет примерно пятидесяти,
она была одета в старые плисовые брюки и оливковый шерстяной свитер. Ее
неприбранные седеющие волосы свисали на высокий лоб. Она не заботилась о
том, как выглядит, и у меня сложилось впечатление, что она относится к тем
женщинам, для которых внешний вид вообще мало значит.
распахнул перед нами. За воротами, примерно в тридцати шагах, стояли еще
трое мужчин, мужеподобная женщина и трехногий жеребец. Все, за исключением
жеребца, жестами и позами выражали нетерпение.
шагов нам навстречу.
вашему бедному малышу. А вы, должно быть, Сид Холли, -- сказал он, глядя
сверху вниз, как с горы. -- Вы здесь мало что можете сделать.
человека, привыкшего командовать. Другой человек, стоявший позади него, со-
вершенно незаметный, оставался молчаливым наблюдателем. Я подошел к жереб-
цу. Он посмотрел на меня спокойными ясными глазами, без тени испуга. Я про-
вел рукой по его носу, тихо уговаривая его. Он мотнул головой вниз и снова
вверх, как будто поздоровался. Я позволил ему обнюхать мою руку. Потом пог-
ладил его по шее. Шкура была сухой -- ни боли, ни страха, ни смятения.
заходили в мыслях так далеко.
провел рукой по его ноге сверху вниз, ощущая расслабленные мышцы там, где
должны быть тугие сухожилия и связки. Очень трогательно, но обрубок был ак-
куратный и не кровоточил. Я согнул жеребцу колено и осмотрел место разреза.
Он был сделан чисто, не было видно осколков костей, как будто это сделал
шеф-повар, привыкший пользоваться специальным ножом. Жеребец дернул коле-
ном, освобождаясь от моей хватки. Я встал.
вался, вдруг добавил: -- Ее нашли не там. Это я ее туда положил. А нашли ее
первыми бродяги.
выходят гулять по дорогам в этой части графства, чтобы по закону сохранить
сюда открытый доступ.
дец, -- так и были бы в своем праве.
обще ведут себя так, как будто это место им принадлежит.
кен. -- В середине июня это примерно я полпятого утра. Они собрались до пя-
ти, когда еще было холодно, и сначала пошли через мои владения, а в дверь
они забарабанили в пять пятнадцать. Трое детей были в истерике, а мужчина с
бородой и длинными волосами кричал, что обвиняет элиту. При чем здесь эли-
та? Один из этих туристов позвонил газетчикам и каким-то ненормальным за-
щитникам прав животных, и приехала полная машина этих активистов с плакатом
"Запретить скачки". -- Она закатила глаза. -- Я в отчаянии. Потерять чудес-
ного жеребца само по себе тяжело. Но они превратили это в цирк.
руг были рассыпаны кусочки конского корма. Я нагнулся и без особенных эмо-
ций поднял ногу.
акция людей была преувеличена. Но сам этот обрубок, с выступающей оконеч-
ностью кости, хрящами и отверстиями кровеносных сосудов, это уничтоженное
чудо анатомического изящества, помог мне понять ярость и горе всех владель-
цев. Копыто было подковано -- небольшой легкой подковкой для молодых лоша-
дей, которая защищает их передние ноги на пастбище. Десять маленьких гвоз-
диков удерживали ее на копыте. Эта подкова как бы говорила: цивилизация за-
ботится о копытах жеребят, варварство губит их.
лошадьми и теми, что заботится о них или ездит верхом, тяжело. Лошади живут
какой-то параллельной жизнью, говорят на параллельном языке, у них свои ин-
стинкты, они лишены людских понятий Доброты или вины и позволяют прикос-
нуться к необузданному, таинственному состоянию духа. Великий бог Пан живет
в скаковых лошадях. Опасно рубить ему ногу. На более прозаическом уровне
существования я положил ногу обратно на землю, отцепил от пояса сотовый те-
лефон и, заглянув в его электронную записную книжку, позвонил своему дру-
гу-ветеринару, который работал хирургом в больнице для лошадей в Ламборне.
тут двухлеток с отрубленной ногой.
признаков ахиллесова сухожилия. Оно сократилось и ушло внутрь. Сама ампута-
ция прошла через сустав.
Биллом Раскинем, и нас связывала дружба, которая оставалась неизменной, да-
же если мы подолгу не встречались.
сюда?