Чтение 13–й страницы книги ~Рискнуть и победить~

Все в порядке, Профессор. Все о'кей!

Так я ерничал про себя, чтобы не думать о том, что узнал. А что я узнал?
Ничего хорошего. Кое-что, покрытое флером тайны.

"Там, где неизвестность, предполагай ужасы".

Через два дня я вылетел в город К.

Но накануне, гуляя с Настеной и двумя нашими собаками, молодыми
московскими сторожевыми, добрел до Выселок и зашел в нашу церквушку -
сельский храм Спас-Заулка.

Шла утренняя воскресная служба. Читали из Премудростей Соломона:

"И я человек смертный, подобный всем, потомок первозданного земнородного.
И я в утробе матерней образовался в плоть в десятимесячное время,
сгустившись в крови от семени мужа и услаждения, соединенного со сном. И я,
родившись, начал дышать общим воздухом и ниспал на ту же землю, первый голос
обнаружил плачем одинаково со всеми..."

Вел службу молодой священник отец Андрей. Я издали поклонился ему, потом
купил семь свечей и поставил их.

Две за упокой души лейтенанта спецназа Тимофея Варпаховского и старшего
лейтенанта спецназа Николая Ухова, по кличке Трубач.1

И пять во здравие, перед Георгием Победоносцем, покровителем воинов.

Во здравие бывшего капитана медицинской службы Ивана Перегудова, по
прозвищу Док.

Во здравие бывшего старшего лейтенанта спецназа Дмитрия Хохлова, по
прозвищу Боцман.

Во здравие бывшего старшего лейтенанта спецназа Семена Злотникова, по
прозвищу Артист.

Во здравие бывшего лейтенанта спецназа Олега Мухина, по прозвищу Муха.

И за себя.

* * *

"Это я, это я. Господи!

Дело мое на земле - воин.

Твой ли я воин, Господи?

Или Царя Тьмы?.."

* * *

Вот так это и началось. Для меня. Так я вошел в эту реку. И лишь позже
узнал, что исток всех событий, подхвативших меня и завертевших, как легкую
плоскодонку, таится в прошлом.

Все началось ранней весной 1992 года, когда в России вдруг выяснили, что
производить ядерные боеголовки гораздо дешевле, чем их уничтожать и хранить,
и когда повсюду в мире творилось черт знает что...

Глава вторая. "Никаких комментариев!"

Ранней весной 1992 года, когда в России вдруг уяснили, что производить
ядерные боеголовки гораздо дешевле, чем их уничтожать и хранить, когда
повсюду в мире творилось черт знает что, а яйцеголовые профессора
Колумбийского университета и эксперты-советологи госдепартамента скребли
затылки в недоумении, куда бы приспособить несказанные мощности "Голоса
Америки" и "Радио Свободы" ввиду их очевидной никчемности в новой
исторической обстановке, - в эти весенние дни 1992 года в столице Земли
Северный Рейн-Вестфалия, старинном немецком городе Кельне, произошли
события, оставшиеся практически не замеченными не только широкой публикой,
но и теми экономическими обозревателями и аналитиками, которые делали
неплохие деньги на предсказании всяческих экономических катаклизмов.
Предсказания, особенно в последние два-три года, были мрачными, поэтому
почти всегда сбывались. А если не сбывались или сбывались не полностью, это
объяснялось простым везением, счастливой случайностью и никак на репутации
современных компьютеризованных кассандр не отражалось.

Была лишь одна тема - табу, ее старались не затрагивать ни при каких
обстоятельствах. Тема эта была - Россия, вновь, после семи десятилетий
отсутствия, явившая себя на мировом рынке. И добро бы одна Россия. А страны
с непривычной аббревиатурой СНГ? О каком учете их воздействия на мировые
процессы, о каком прогнозе могла идти речь, когда даже президенты этих стран
не знали, что творится на их границах! Нет, подальше и от СНГ, да и от
России тоже. Подальше, подальше. Спокойнее будет.

Репутация дороже.

Поэтому так и получилось, что во всей Западной Европе, от Альп до
Скандинавии, нашелся всего один человек, который проявил к разворачивающимся
в городе Кельне событиям профессиональный интерес.

* * *

Звали этого человека Аарон Блюмберг.

* * *

Москвич по рождению. Израильтянин по гражданству. Экономический эксперт
по профессии (так, во всяком случае, значилось в его визитной карточке).
Немец по месту жительства.

Он постоянно жил в Гамбурге, в одном из старинных красно-кирпичных домов
в рукавах Нордер-Эльбы, то ли слегка подкопченных бомбежками союзнической
авиации в конце второй мировой войны, то ли потемневших естественным образом
от времени и вечной сырости гамбургского порта.

В этом доме господину Блюмбергу принадлежала сравнительно небольшая
(всего на две спальни) квартира. Однако дом был в очень дорогом районе, а
кроме того, представлял собой историческую ценность (его относили к XIV
веку), так что, вздумай господин Блюмберг расстаться со своей
собственностью, отбоя от покупателей у него не было бы.

Но он об этом и думать не думал. Во всяком случае, фрау Гугельхейм,
супруга уважаемого господина заместителя начальника линейных теплосетей,
которая раз в неделю наводила порядок в его "холостяцкой берлоге", ни разу
не слышала от него даже намека на такие мысли.

За все годы, которые фрау Гугельхейм занималась уборкой его квартиры (а
она занималась ею с первого дня), он не разрешил ей выбросить ни единой,
даже самой пустячной вещи - ни фотоальбома с чужими фотографиями, ни
кушеточек и этажерочек, изобретенных врагами человечества лишь для того,
чтобы на них копить пыль, ни даже единого тряпичного половичка - точно
такого, какими мать фрау Гугельхейм подрабатывала на жизнь в трудные
послевоенные годы. Более того, если бы господин Блюмберг не был
интеллигентным человеком и имел бы привычку прямо высказывать свои желания
(как некоторые, не будем показывать пальцем), он вообще запретил бы фрау
Гугельхейм хотя бы даже стул переставить с места на место. При этом его
ничуть не остановило бы то соображение, что под ножкой стула могло скопиться
столько бактерий (фрау Гугельхейм привычно именовала их бациллами), что их
хватило бы для заражения всего мира.

Но до этого, слава Пресвятой Богородице, не доходило. После уборки
квартира господина Блюмберга сверкала и блестела, но все вещи в ней были
точно на тех же местах, как и до уборки. И господин Блюмберг был не из тех,
кто на такие мелочи не обращает внимания. Нет, не из тех. Как некоторые (не
будем показывать пальцами). Уже на третий раз он выдал фрау Гугельхейм
двойную оплату за качество работы и в знак особого расположения налил три
четверти бокала вина со странным для немецкого уха названием portwein
"Kavkaz".

При первом глотке фрау Гугельхейм едва не потеряла сознание, потом ей
удалось разлепить рот и сказать, что такое экзотическое вино она хотела бы
приберечь для рождественского торта. На что господин Блюмберг только рукой
махнул: делайте, мол, что хотите, что с вас, немчуры, возьмешь.

Но самое поразительное было в том, что каждую среду (а уборки проходили
по средам) фрау Гугельхейм вытаскивала на мусорную свалку по несколько
бутылок из-под этой жидкости. И не было, увы, никаких поводов думать, что
господин Блюмберг морит этой жидкостью разную пакость вроде тараканов.

Нет. Нет и еще раз нет! Он пил эту гадость сам. И после этого по утрам
садился в свой автомобиль или поднимался на мансарду в свой офис.

И вид у него был вполне нормальный.

Будем откровенны: даже более нормальный, чем у супруга госпожи
Гугельхейм, уважаемого господина заместителя начальника линейных теплосетей,
после очередного собрания пивного клуба, членом которого состоял еще его
дед.

Непостижимы дела твои, Господи! Воистину непостижимы!

* * *

У людей, увидевших господина Блюмберга впервые или мельком, складывалось
не самое благоприятное впечатление о его внешности. Однако фрау Гугельхейм
имела больше времени присмотреться к нему.

Да, на первый взгляд это был неказистый, плешивый еврей среднего роста, с
некрасивым асимметричным лицом, с чуть искривленным, как у бывшего боксера,
носом и седыми бровями. Ему можно было дать и сорок лет (когда он выходил из
хорошей парикмахерской), и шестьдесят - когда количество "Кавказа" за неделю
переваливало за известный предел.

Одевался он в хороших магазинах, но как-то словно бы небрежно, не
придавая этому никакого значения. Любил клубные пиджаки, цветные платки
вместо галстуков, мог появиться возле своего респектабельного дома в
джинсах, порванных до голой коленки, - ну, тинэйджер, и все тут. Но однажды,
при праздновании юбилея тепловых сетей, на которых ее супруг отслужил больше
тридцати лет, фрау Гугельхейм оказалась там, где обычная жительница Гамбурга
может не побывать ни разу за всю свою жизнь, - в ресторане "Четыре времени
года", лучшем ресторане Европы.

И то, что она там узнала...

Позже, обдумывая увиденное, она мысленно рассортировала впечатления по
порядку.

Порядок был такой.

Сначала она увидела за круглым столиком бара двух очень красивых и очень
дорого одетых (только не нужно спорить об этом с госпожой Гугельхейм, не
нужно) дам. Да, скажем так - дам. Это будет правильно. Именно дам, а не тех
порочных и легкомысленных созданий, которых вовлекает в свои дьявольские
сети ночная жизнь больших городов.

Это были две молодые женщины лет по 24-25. Обе жгучие брюнетки испанского