- Бывало и хуже.
- Бывало.
Они помолчали. За стеклами курилась белесо-черная мгла. Все было ясно и без
слов. Они в ловушке. Нужды нет, что у ловушки нет стен, что теоретически
они могут направить вездеход куда угодно. Они уже попробовали сделать это и
чуть не погибли. Впредь рисковать так можно было, лишь когда у них не
останется другой возможности.
- Так что я, пожалуй, сосну, - заключил Польшов. - Ничего другого не
остается. Советую и тебе.
- Попробую. Шумерину придется попереживать.
- Да, ему не позавидуешь. Но я почему-то уверен, что он нас вытянет, если
что.
- Болото Терра Крочи...
- Вот именно.
Они разом вспомнили это ужасное болото близ южного полюса Венеры, когда они
безмятежно плыли по нему и почва отлично держала машину, точно так же, как
до этого она держала автоматы-разведчики, а потом в недрах болота ухнул
взрыв (интересно, выяснили, наконец, что это такое было?) и их стало
затягивать в трясину, куда бы они ни поворачивали. Разумеется, там бы они и
остались навсегда, если бы Шумерин не поднял корабль и огнем реактивных
струй не высушил вокруг них болото. Потом никто не хотел верить, что
двигателями корабля можно сделать такое. А Шумерин сделал.
- Ну, так я заваливаюсь, - сказал Бааде.
- Я тоже.
Бааде устроился поудобней, сиденья простонали под ним, скоро все стихло, и
Польшов услышал мерное дыхание.
* * *
Он тоже закрыл глаза. Но сон не торопился прийти - слишком велико было
возбуждение. Тогда он прибег к испытанному приему: надо заставить себя
увидеть какой-нибудь безмятежный пейзаж и начать его разглядывать. Потом
быстро сменить видение. Еще и еще. Дальше уже сами собой будут включаться
обрывки увиденного когда-то: сердитый пенистый ручеек, прыгающий с камня на
камень; сосны, бронзовые от полуденного света; радужные капли дождя на
черемухе; мотнувшиеся от берега мальки... Все быстрей и путаней смена
образов, все успокоительней и туманней их мелькание, предваряющее глубокий
и спокойный сон. Его, Полынова, сон на Меркурии, в плену враждебных и
неразгаданных стихий.
Но внезапно будто толчок изнутри. Секунду Полынов еще цеплялся за дрему, не
желая впускать мысль в затемненные подвалы сознания, где вспыхивали,
менялись и гасли пейзажи родины. Но не подвластный ему киномеханик своей
волей остановил бег пленки, и замерла, ярко вспыхнула картина далекого
детства: голубые ели на берегу речки, мальчишка, болтающий босыми ногами в
теплой воде, с разинутым от удивления ртом. И Полынов безотчетно понял, что
бег видений остановился неспроста.
Он не открыл глаз, но сна уже как не бывало. Полынов силился понять
подсказку.
Да, кажется, все так оно и было: солнечный день, коричневатая вода,
морщинистая на перекатах. И строй елей на противоположном берегу, сходящий
с холма, чтобы бросить на реку прохладную зеленоватую тень. Каким далеким и
неправдоподобным выглядит все это сейчас, здесь, на Меркурии! Но неспроста
же, черт побери, всплыло именно это воспоминание...
Голубые ели он тогда заметил не сразу. Заметил? Нет, нет, все было не так:
рядом сидела мама и что-то ему говорила. После каких-то ее слов он и
разинул рот... Вспомнил! "Смотри, сынок, вон голубые ели..." - "Мама, ели
всегда зеленые". - "Да нет же! Ели бывают голубыми. Разве не видишь, вон, у
самой вершины холма, приглядись..."
Вот тогда он и увидел голубые ели. Это было как откровение: там, где он
десятки раз скользил взглядом, ничего не замечая, скрывалось чудо. Над
зеленым, спадающим к берегу пологом хвои возвышались две мохнатые голубые
вершины, тронутые серебристым блеском солнца. Они явно были голубыми, хотя
еще минуту назад - он был готов поклясться! - там была только зелень!
Открытие превосходило его мальчишеское понимание: ведь ели всегда зеленые,
такими он их видел, и эти две он тоже видел зелеными, так почему же...
- Потому что смотреть, глупышка, - это одно, а видеть - совсем другое, -
услышал он голос матери. Значение слов было волнующим и непонятным.
Полынов открыл глаза. Черно-белый хаос за стеклом кабины. Свет, который
похож на мрак, и мрак, который ослепляет.
- Ну и идиоты же мы... - пробормотал психолог.
Он еще ничего не решил и ничего не узнал, но сердцем почувствовал: отгадка
где-то здесь.
Что ж, подумаем. Смотреть - одно, видеть - совсем другое. Справедливо для
любого из миров. Так... Попав на Меркурий, мы жадно и пристально
разглядывали все... Все ли? А сам воздух - его мы видели? Нет. Кто же
рассматривает воздух на Земле? Или на Марсе, Венере. Воздух есть воздух, в
нем ничего не увидишь.
Всегда ли? Не всегда. Хорошо, когда воздух на Земле становится как бы
видимым, во время тумана, например, приглядываемся ли мы к нему тогда?
Полынов усмехнулся. Как поначалу смеялись над художником Моне, который
написал лондонский туман рыжим... А ведь лондонский туман видели сотни
тысяч людей. И не заметили, что он рыжеватый! Все-таки человек очень
ненаблюдательное существо. И что самое удивительное - ненаблюдательность не
почитается за недостаток. Впрочем, для этого есть физиологические
предпосылки: древние греки, похоже, не различали голубого.
Стоп, я отвлекаюсь. Так или иначе приходится признать неприятную истину: мы
не слишком любим довольствоваться приблизительными знаниями, а вот
приблизительное видение мира нас мало смущает. Неужели так? Да, так. Всего
дет сто назад писатели заметили, что снежинки могут выглядеть черными, и
это открытие тоже повергло многих в недоумение. А сколько в свое время
спорили с художниками, когда те взялись доказывать, что снег никогда не
бывает белым? Впрочем, и сейчас найдется масса людей, которые этого не
знают.
Полынову захотелось вскочить - так с ним всегда бывало, когда догадка
сменялась уверенностью. Но по вездеходу не пошагаешь - ладно.
Теперь, продолжал он размышлять, время заняться самокритикой. Нас послали
на Меркурий, во-первых, потому, что мы люди опытные, во-вторых, потому, что
мы люди много знающие, а в-третьих, не трусы. Допустим, что все это так.
Но, помимо своих чисто профессиональных качеств, во всех других отношениях
мы люди достаточно заурядные. Средние земляне, так сказать.
Профессиональная наблюдательность у нас, конечно, развита. Но та ли это
наблюдательность, которая нужна здесь, на Меркурии? Кто же мог заранее
ответить на этот вопрос... Перед полетом мы все мыслили по аналогии: те,
кто справился на Марсе, справятся и на Меркурии. Кай будто Меркурий подобен
Земле или Марсу. Или Венере... Вполне понятная психологическая ошибка.
Но нам от этого не легче. Не легче оттого, что за последние десятилетия
укрепилось мнение, будто бы рациональное, научное мышление - это
магистральное мышление эпохи. А эмоциональное, художественное - это так,
нечто побочное, второстепенное, чуть ли не хобби. Шумерин был прав,
возмущаясь этим. Вот и ступили мы на Меркурий, как мы считали, двумя
ногами. А на самом деле - одной. Вот мы и стоим на коленях...
Что за чушь, это я уж чересчур... А может, и нет? Надо проверить, хватит
рассуждений. Если моя догадка верна, то... но хватит ли у меня
способностей?..
Полынов придвинулся ближе к стеклу, устроился поудобней, стал вглядываться.
Невольно улыбнулся: такая кустарщина при наличии могучего арсенала
приборов... Бааде, пожалуй, задохнулся бы от возмущения. Нет, нет, все,
точка: прочь ненужные мысли. Надо смотреть, надо постараться увидеть...
Он видел стену, глухую стену мрака, и вначале ему показалось, что попытка
безнадежна, что он напрасно дал себя увлечь мнимо правильными
Сертаков Виталий
Аникина Наталья
Прозоров Александр
Панов Вадим
Суворов Виктор
Андреев Николай