на листе роса. Не было зла и порчи в малом человеке.
тайными человек подставлен.
дохтур я. Из фрязинской земли. В колдовстве меня обвинили. Огнем пытали,
ноги ломали. Я секрет знаю, как уйти отсюда, да ног нет.
фрязинских землях, на немецких чудес много. И сам Алмаз до Индии ходил,
Турцию видел, но в чудеса само собой верил.
пойму.
скрыл Алмаз в рассказе немногое - лишь то, что касалось патриарха Никона.
Это пускай сосед читает сам - нечистой ли силой, просто колдовством.
будто не обречен, как и Алмаз, на неминуемую смерть. Доволен оказался.
Говорил, что надежда в нем появилась, повезло ему, что сосед - Алмаз. Не
надеялся уже, веру потерял. Смерть близка.
скрылся еще. Может, малый человек ума лишился? А может, слово знает?
пытай, не отвечу, не понять тебе.
и тайных людей бежал. Может, и сквозь стены зрит человек. Дано ему.
Дверь заложена. В старые времена ход был в другое подземелье, но, видно,
после пожара забыли, замуровали. Под Кремлем в разных местах ходы и
подвалы вырыты, многие и не найдешь. Давно здесь государи живут, а
государям надо тайны иметь, тайники и пыточные места.
Окликнул:
боярину. - Стрелец рассмеялся. - Как к боярину, - повторил. Пошел дальше.
думай, я все угадаю.
Кирпичи на место положишь. Может, не сразу спохватятся.
понимал: не убежишь ночью - новые пытки, а там и смерть, покажется она
благостной, долгожданной, как невеста.
стене, и от боли его, что передавалась нечаянно Алмазу, мутило, ибо
ложилась она на боль Алмаза.
поднес к стене. Один кирпич уже вынут был. Второй шатался.
крошится. Я перекладывать буду.
Думает, что ты за ночь отойдешь, дохтура не надо будет. И тебе легче.
Добрый человек.
Ощупал дыру - узка, но пробраться можно. Сосед подтолкнул в спину: "Давай,
мол", - угадал, о чем Алмаз подумал. Алмаз прополз в дыру. Оттуда шел
холод и мрак, пыточные камеры Тайного приказа рядом с ним теплым раем
казались. Руки уперлись в ледяную жижу. Плечи схватило болью, сил не было
тело протащить. Человек сзади подталкивал, да был немощен, без пользы
помогал. Свое дыхание Алмаз слышал, - как отдается хрипом по длинному
невидимому ходу, шумит, словно домовой в печи.
руками по жиже, тянул непослушное тело свое, и оно перевесило, голова
упала в вонь и лед, и от того прибавилось силы - от отвращения и жути.
Отдохнул самую малость, выпростал из дыры ноги и приподнялся, чтобы лицо
отвратить от жижи.
воле показал, а Алмаз никогда людей не предавал. И видно, человек угадал
его мысли, затих и ждал покорно, пока Алмаз, отдохнувши, протянет к нему в
дыру руки и вытянет, немощного, бессильного, невесомого, в черный ход.
непослушные члены. Свод был низок, пришлось пригнуться, и холодные капли
падали ожогами на израненную спину. Человека Алмаз взял на руки, словно
младенца; на закорках нести не мог, хоть и сподручней - поротая спина
саднила. Через несколько шагов переложил под мышку, чтобы рукой одной
впереди шарить. Да это и не нужно было - человек подсказывал, куда идти,
где поворачивать, словно кошка во тьме дорогу различал, и Алмаз уже не
удивлялся - сил не было на думы: слушался, шел, спотыкался, скользил по
грязи.
Рукой сбоку ощупал - ящики, ларцы, сундуки. Видно, богатства затерянные.
царя Ивана Васильича остались.
Государственные тайны. Их многие уже ищут, да не найти. Ходы с земли не
видны.
сбивался в кучу, разделялся на голоса.
ходы сунуться да пока по ним проплутают, мы далеко будем.
крысами подземным ходом, что кончался на том берегу Москвы-реки, у
Кадашевской слободы. Куча бревен да камни - все, что осталось от
часовенки, - скрывали древний ход. Рассветало. Мальчишка гнал из ночного
коней, а навстречу, чуть видная в тумане, шла баба с ведрами к озерку у
Болота. Слева были сады, и там перекликались сторожа - берегли царское
добро. Из тумана вылезали, словно копья, колокольни кадашевских церквей.
Было мирно, и даже собаки не лаяли, не беспокоили людей в такую обычную
ночь.
истерзанном, была великая. Сквозь рубища смотрели кровоподтеки и синяки,
руки были исцарапаны, словно кто-то с них кожу сдергивал, да и на лике
целы были одни глаза. Глаза под утренней синевой потеряли кошачий блеск и
нутряной свет - были синими, словно воздух, и бездонными, и была в них
мысль и мука.
страшен и непотребен.
почти до земли, рассекали высокую прибрежную траву.
либо нарочно оставленные, лежали в уключинах.
камышах лодку.
только пил воду, но не из реки, как Алмаз, а из своих ладоней, как в
Тайном приказе, когда поил этой водой-росой своего соседа.
утру, чуть живые, добрались до яра, в котором стояло, прикрытое
пожелтевшими ветками, нечто невиданное, схожее со стругом либо ковчегом, и
Алмаз тогда оробел и лишился чувств от бессилия и конца пути.
хоть и был ковчег без окон. Был Алмаз гол и намазан снадобьями и зельями.
Спутник его, в иное переодетый, ковылял вокруг на самодельных костылях,
посмеивался тонкими губами, бормотал по-своему, был рад, уговаривал
Алмаза, что он - не нечистая сила, а странник. Но Алмаз слушал плохо,
тяжко - его тело отказывалось жить и переносить такие муки, била его
горячка, и разум мутился.
мерам.
сон, и во сне надо было удержаться за борт ладьи, а не удержишься - унесет
волжская волна, ударит о крутой утес. Но Алмаз удержался, и когда очнулся
вновь, все в том же ковчеге, человек сказал ему:
Афанасьев Роман
Контровский Владимир
Максимов Альберт
Суворов Виктор
Акунин Борис
Майер Стефани