люблю его.
приносят тебе кровавые жертвы, а ты после этого еще говоришь, что только я
питаюсь верой. Нет, Ховен, тебе не нужно пить амброзии: ты будешь жить
вечно.
спросил он его, - ты еще водишь людей к Порогу?
Они просто напичканы ею! Но я их от этого отучаю.
этот еще ничего не узнал, хотя говорят, что уже заявлялась парочка его
вестников, выспрашивали, что да как. Они уж ему доложат.
Пиль наврет ему с три короба, да и я постараюсь. Мом - он даже не врет, он
впрямую насмехается, дурак, как будто не знает, чем это может кончиться.
тот увидел, как снова они наливаются угрожающей краснотой.
где его искать.
знаешь, но молчишь, потому привлекаешь к себе внимание.
Ховен, похоже, научился владеть собой: лишь руки его задрожали. - Я их
потихоньку уберу, - пояснил он.
виднее. Ты же у нас... маг, чародей. Подумай.
получится, когда придете в тупик, там найдете меня. И я дам вам совет. Кто
помогает тебе?
знал, что ты не ответишь. И другие Дети Нуна замешаны?
трупов вокруг замка заметно увеличились. Слышались яростные вопли, лязг и
звон, хрипы и дзеньканье тетив.
все, прошептал Ховен. Он весь был там, в пылу сражения. Ты только взгляни.
Как они сражаются!
x x x
окнами черного стекла сверкающих, словно пытающихся своими верхушками с
причудливой прической антенн достать до облаков. И это им удавалось. Строго
ограниченные по площади размеры города не давали ему расти в стороны, и
поэтому он рос вверх. Где-то на уровне предпоследних этажей плыли белесые
облака, четко контрастируя своею белизной с темным стеклом зданий, а антенны
достигали неба. Здесь не было звуков, здесь все было бесшумно, город как
точная машина, заведенная раз и навсегда, работал слаженно и без сбоев, не
производя шумов и скрипов: они были просто не нужны, и их не было. Здесь
нужно было только то, что нужно. Что было ненужным - отбрасывалось.
на деле был огромен. Что думалось и о его населении. Но тут все было
наоборот: в городе никто не жил. Громадные, уходящие за облака здания из
стекла были необитаемы, и ночами город, со светящимися судорожными огнями на
крышах зданий, с щедро иллюминированными улицами, но с совершенно черными
громадами домов, представлял собой жуткое зрелище.
утра он наполнялся шумом, говором и мягким шелестом аэролетов: толпы
чиновников и служащих компаний занимали пустые здания. Они жили где-то
далеко, в бесплодных мечтаниях о радужных мирах Вселенной, куда когда-то
улетели их соплеменники. Но сами они были нужны здесь, на администраторской
Земле, центре бумажной волокиты и чиновничьих хлопот полутора тысяч
населенных миров Галактики. С самого утра приходили они на работу, работали,
потом исчезали. И город вновь оставался покинутым. Медленно плыли тучи на
уровне крыш, одиноко торчали антенны в заоблачной белой пустоте, рядами
стояли аэролеты на пустых стоянках.
как в голову взбредет: частая смена имени города была одним из немногих
развлечений недолговечного его населения. Судорожный, суетный день, - и
долгая, темная ночь, озаренная огнем фонарей. Сейчас город назывался Фивы.
все прочие, оно покидалось на ночь, но днем было отмечено жужжанием голосов
и переговорных устройств. Здесь работал целый штат, и он входил в него,
появляясь нежданно и исчезая незаметно. Здание, целиком отведенное под некий
концерн "Олимп", посещалось им чаще, чем другие места - центры его бытия. Он
всегда стоял на вершине этой пирамиды. Всегда эта сфера деятельности
находилась под его неусыпным наблюдением - он не боялся соперничества,
втайне даже желая его. Там, где люди платили, заключали сделки, покупали,
обжуливали, продавали всякую всячину, там находился он, незримо и негаданно.
И хотя он считал это свое Ремесло вторичным, хотя он немного несерьезно
относился к этому, в душе к нему приходила уверенность, что оно не менее
необходимо, чем, скажем, Ремесла Ховена или Ленты. Сначала с Вихрящихся
Миров, а после его согласия вернуться на Землю, - отсюда, Мес строго
контролировал свой Ареал и держал в руках свое Ремесло.
никогда не видел его в лицо, но несколько раз разговаривал с ним по
телефону, когда Квинке звонил ему, чтобы уточнить, как называется его
концерн и чем он занимается.
бара слева кивнул ему, швейцар справа кивнул ему, лифтер тоже ему кивнул и
спросил:
находился его кабинет. Чувствуя неприятное ощущение в желудке и дрожь в
коленях, выбрался из лифта и остановился перед дверью, сделанной из красного
полированного дерева, на которой висела табличка: "Ференц Нуарре, референт".
Набрав код на появившейся из стены клавиатуре, он вошел в свой кабинет.
подчиненного, равно как и не бывали здесь прочие высокие чины из министерств
и совета директоров. Они очень удивились бы, увидев внутреннее убранство
кабинета референта Ференца Нуарре. Он состоял из двух комнат. Первая комната
была голой и пустой, за исключением массивного стола, кресла да древней
картотеки в металлических несгораемых ящиках. На полу лежал вытертый палас.
Окно было постоянно задернуто бархатным занавесом. Тут не было ни
многочисленных мигающих экранов, заменяющих стены, ни разноцветных карт, ни
новейших переговорных устройств и средств связи, которыми был полон каждый
кабинет в этом здании и без которых просто не мог обойтись референт такой
солидной компании, как "Олимп". Зато в углу, полузакрытая бархатом шторы,
стояла бронзовая статуя обнаженного мужчины, держащего левую руку на уровне
пояса ладонью кверху, будто прося милостыню, а другую вскинув вверх в
странном салюте, с собранными в щепоть пальцами. Голова его была склонена
набок, правая нога полусогнута. Это была статуя Гермеса, древнего бога,
забытого уже поколениями забывчивых.
помощник Езус Мария Штумпф, с вечно дергающейся под бременем тика шеей и
красными, воспаленными глазами. Штумпф был деятелен и неутомим. Он был
незаменим в делах Меса, который ценил его больше всех на свете. Он прижимал
к груди пухлую папку, лохматящуюся выбившимися из нее листами, какими-то
обрывками и прочим разнородным бумажным хламом. Всю эту груду Штумпф бухнул
на стол Меса и стал нетерпеливо ждать, когда тот пододвинет кресло и
усядется. Сам Штумпф никогда не сидел - огонь вечного нетерпения жег его, и
Штумпф постоянно находился в движении. Он дергал шеей, дергал пальцами,
часто мигал и сотрясался всем телом, перебирая ногами, глядя, как Мес не
спеша разбирает бумаги.
связывался с ним, и его мажордом сказал мне, что у него воспалилась родинка
на веке, и он лег в госпиталь.