Чтение 13–й страницы книги ~Ватерлиния~

тут надо очень крепко подумать, прежде чем начинать трепыхаться, - опасно лезть
в игры тех, кто сильнее тебя. Если быть уверенным, что бросили подыхать в первый
и последний раз, еще можно простить, можно успокоиться... Да и безопаснее. Но
кто даст такую уверенность?
"Узнаю, - сказал он себе. - Расшибусь, а узнаю, кто это сделал и почему. И кто
приказал. А тогда - помогай им Бог".
* * *
Только это я решил, что прощать не стану, как голова моя холодной сделалась и
озноб прошел. Ну, я это дело по себе хорошо знаю: покуда колеблешься -
мучаешься, а как решил - неважно что, но твердо, - сразу гора с плеч и глупые
мысли побоку. Тут как в капсуле: думать надо, правильным рефлексам не мешать еще
больше надо, а задумываться вредно. Тех, кто шибко задумывался, давно в Вихревом
поясе дочиста разъело, мир их раствору.
Разложил я в голове вопросы по полочкам - вспухли мозги, сил нет. Старые вопросы
без ответа - а тут, здрасьте, новые лезут. Ворочаюсь, заснуть не могу.
Во-первых, кроме этого глиста Андерса, меня до сих пор никто толком не выслушал,
даже Джильда, а я-то думал - минуты свободной не будет, только успевай давать
объяснения да расписывай патрулирование по минутам. Ну, это, может, мне еще
предстоит, не сегодня, так завтра. А зачем меня в таком случае везли сюда сломя
голову? Это во-вторых. Ради того, чтобы Джильда меня трахнула?
Допустим, ради ментоскопирования. Может, потому и не вызвали до сих пор пред
ясны очи. Это в-третьих. И то сказать, ментоскопирование вышло какое-то
странное: минут двадцать в кресле мурыжили. Чего ради? Я в Центре на Сумбаве был
знаком с одним мозгокопом, так он мне говорил, что для снятия ментограммы любой
глубины нужны секунды, будь ты хоть гений, хоть последний кретин - аппаратуре
без разницы. И еще тот долговязый шпак, мимо которого я прошел на посадочной
палубе, как-то странно на меня посмотрел, вроде бы и неспроста... И вроде бы я
его видел раньше пару раз. Он-то кто?
Петра я нашел на следующий день. В ремонтных доках Поплавка вахтовая карусель:
сутки маешься - сутки твои, а иной раз и двое суток отдыха перепадут. Петр
уставший, только-только вахту сдал, под душем отмылся, осталось стопку-другую на
грудь принять или, может, еще девку поискать какую почище, а потом выгнать
стерву, и баиньки. Я тоже не лучше: полночи кувырканья с Джильдой сказываются, и
кошмары замучили, почти не спал. Снилось мне, будто Поплавок наш - не конус на
полусфере, а вовсе куб, вдобавок куда меньших размеров, и в том кубе такая резня
идет, что волосы дыбом. Потом кошмар пошел по нарастающей, да так, что я даже
досматривать не захотел, проснулся в такой тоске, что хоть вой по-собачьи. На
луну бы завыл - да нет луны у Капли. Поспишь с такими снами.
Петр и живет тут, возле доков, седьмая палуба ниже ватерлинии. Меня увидел -
обрадовался.
- Живой? Тут говорили: пропал ты.
- Не надейся, - смеюсь. - Кто бы тебя поил? - И достаю из-под кителя ее,
родимую, контрабандную, втридорога купленную. По земным меркам, то еще пойло,
конечно. Однако никто пока не умер.
Петр с готовностью достает вторую. Ну, раз такое дело, в бар идти незачем.
- Ну, за твое возвращение, - говорит. - Повезло тебе. Удачных всплытий!
Я чуть было и ему того же не пожелал. А какие у ремонтника всплытия? Какие
погружения? Обидится ведь, а это не по мне. Кто Петра обидит, того я сам обижу,
не откладывая.
Уговорили мы одну бутылку, вторую уговариваем. Петр любимым делом занят:
жалуется на жизнь, и глаза тоскливые, как у нищего. Про последнюю свою девку
изложил в подробностях: "Холодно в том трюме, как в леднике, сто лет не чищено,
отовсюду капает, сталактиты наросли, женщина подо мной ледяная, пуп на пуп не
попадает", и "колготки я ей сгоряча пробил, а трусов там и не было", - а дальше,
понятное дело, про свою Анну и про то, какой он подлец и какое мерзкое
насекомое. Чем дольше он служит на Капле, тем охотнее впадает в меланхолию.
Тошно слушать.
Раньше-то я его иногда расшевеливал. Ради такого дела не грех и поскандалить, и
драчку организовать, если уверен, что тебя не сильно побьют. В крайнем случае
просто рассказать байку посвежее. Но сейчас не стал я ему вкручивать про секс в
гидрокостюме, а сразу перебил вопросом:
- Есть у нас в штабе капитан-лейтенант Андерс?
- В штабе четвертого отряда? - переспрашивает Петр, задумывается и моргает. -
Точно, нет. А что?
- В оперотделе штаба погранфлотилии, - уточняю.
- А я почем знаю? Тебе это очень надо? - Я кивнул. - Тогда посиди тут, я спрошу.
Минуты через две он вернулся. Я и не удивился: Поплавок не Вселенная, тут каждый
человек на виду, и всегда найдется кто-то, кто знает.
- Нет такого в штабе, - говорит. - И не было никогда. А тебе зачем?
- Незачем. Ты у кого спрашивал?
- У Юкконена.
Ну да, думаю, верно, у кого же еще. Юкконен - бывший адъютант, и связи у него,
наверно, остались. Информированный парень, полезный, хотя и нагловат.
- А где он сейчас?
- Да тут, рядом. С механиками собачится - блок цереброуправления, говорит,
полетел. Да что тебе вообще нужно?
- Будь другом, - говорю, - сходи к нему еще раз и спроси, не знает ли он, откуда
этот Андерс - такой блеклый весь, невзрачный, сонный как будто... - И все
приметы Глиста перечислил, какие вспомнил.
Петр меня хорошо понимает - спорить не стал, пожал плечиком, пошел вдругорядь.
Вернулся серый, лицо не на месте - я даже испугался.
- Ты что, влип во что-то? - спрашивает шепотом.
- Нет, а что?
- А то, что твой Андерс никакой не капитан-лейтенант, а подполковник
контрразведки. Для чего он тебе?
- Не он мне, а я ему. Он-то меня на Поплавок и доставил.
- Ничего себе, - комментирует Петр. - Слушай, ты правда ни во что не влип?
- Клянусь, - говорю. - А если что, тебя за собой не потяну, будь спок.
Он махнул рукой: мол, "за кого ты меня принимаешь", да "пропадать, так с
музыкой", но я-то вижу: обрадовался мой приятель. Ничего удивительного, я бы
тоже обрадовался на его месте.
Молчу, пью, думаю. Интересные дела получаются. Я патрулировал участок границы,
меня бомбили. Бывает. Может, чужак и бомбил, если в его шахтах не тактические
ракеты, а кассеты с глубинными "гостинцами". Правда, чтобы устроить такой
"ящик", в какой я попал, он по идее должен был опустошить шахты до последней. Я
бы на его месте не рискнул так оголяться. Ну ладно. Девять дней я ждал помощи и
не дождался, пока чужак не наткнулся на меня при отходе к своим после успешной
диверсии. Случайно он наткнулся или ему оставили единственный коридор? Если это
так, то становится понятно, почему на "Черном Баклане" меня сразу под арест
взяли, ничего не объяснив и не выслушав объяснений: растерялись, ждали
инструкций... Они ожидали найти пустую капсулу, никак не меня, потому что с
вероятностью процентов девяносто я должен был угодить в плен, а с вероятностью
процентов десять - верноподданно застрелиться. Выходит, меня использовали
сознательно и хладнокровно, как мелкую одноразовую детальку: попользовался - и
выбрасывай... Не предусмотрели они только одного: что чужак окажется человеком и
слегка поплюет на долг ради уважения чужой чести и простого человеческого
сочувствия...
Этого им не понять, конечно. Я и сам с трудом понимаю, но все-таки получше, чем
они, все-таки я глубинник, а не тыловой стратег. Зато очень даже понятно, отчего
мною вдруг контрразведка заинтересовалась.
Приятного мало, конечно. Но тут меня еще одна идея осенила.
- Слушай, а еще разок не сходишь? Надо узнать про одного шпака... - И знай себе
сыплю приметами того долговязого, что на меня вчера зенки пялил. Скорее всего
пустышка, конечно. Мало ли отчего шпаки на людей таращатся?
Петр только пальцем у виска покрутил - однако пошел. Друг настоящий, верный, а я
ему жизнь усложняю. Вернулся в недоумении. Юкконен, оказывается, долго не мог
понять, о ком идет речь, а потом вспомнил: какой-то Шелленграм из отдела
Перспективного Планирования, больше он ничего не знает, и не сделал бы Петр
одолжение пойти в задницу со своими вопросами? Петр и пошел.
Ну ладно, думаю, планирование все-таки лучше, чем контрразведка. Во всех смыслах
лучше. Если только я не трепыхаюсь попусту насчет этого Шелленграма, что скорее
всего.
- За твое здоровье, - поднимает стопку Петр. - За твою удачу. Пусть о тебе
забудут.
- Изыди, злоречивей, - говорю ему. - Я пятнадцать лет в лейтенантах ходить не
собираюсь. Пер ангуста ад аугуста, как говорили эти латиняне, то есть если в
теснинах не накроет обвалом, к вершинам как-нибудь выберусь...
Тут он как-то странно на меня посмотрел, а я и сам удивился. Этакой фразы, да
еще с латынью, я от себя никак не ожидал. Притом спьяну.
Так я Петру ничего толком не рассказал - допили мы остатки, он уже и не очень
слушал. Баиньки ему пора.
Поплавок ниже ватерлинии то еще место: темновато, сыровато, планировка
идиотская. Не радиальная, как на "положительных" палубах, и не
коридорно-ячеистая, а какая-то анфиладно-закуточная, что ли. Анфилады и закутки.
До черта труб над головою, в трубах журчит и булькает, насосы опреснителей
гудят. Широченные каналы ходовых водометов - хордами - от борта к борту.
Основной и вспомогательные реакторы, маршевые двигатели, верфи, доки, шлюзы,
распределители подпитки системы регенерации - повсюду запретные зоны, лучевые
барьеры и охрана. Целые палубы - ремонтные мастерские и кое-какое сборочное
производство. Резервная энергосистема, использующая разницу температур подводной
и надводной части обшивки... Возле самого дна - непременная тысяча-другая тонн
льялых вод. Добавить сюда же балластные цистерны и всю хитроумную гидравлику
тройного демпфирующего борта - казалось бы, для людей места нет и быть не может.
Ан нет, по документам, ниже ватерлинии живет без малого две тысячи человек, а по
слухам - от трех до пяти. Все-таки Поплавок ненормально велик.
Три тысячи неучтенных людей - это вряд ли. Не прокормятся. Но лишняя тысяча в
трюме вполне может жить.
Лишние...
Непонятны они для меня, вот что. И всегда были непонятны и неприятны. Шваль
болотная. Уволенные со службы, не ждущие в метрополии кисельных берегов,