подтянув к груди, упираясь каблуками в пол, сигарету держал в едва
шевелящихся губах, не вынимая, а ладони спрятал, обхватив себя под мышки.
- Барышев впервые будет сам занятия вести, поняли? Соберитесь, это если
еще и не зачет, то что-то серьезное. Я его знаю, я вам рассказывал - у нас
более профессионального киллера не было, ясно? Надо собраться...
морозная пыль... И нельзя было представить никакого другого мира - кроме
этой серой степи в лишаях снега, серого неба в лишаях облаков, колеи
метровой глубины, мути поверх всего - и холода, холода, холода... Такого
же постоянного, как грязь.
площадку являлся точно вовремя, то есть раньше всех, стоял без всякого
дела в сторонке, разглядывая зевак, которые разглядывали русских,
снимающих свое кино с натугой и без улыбок. Но как бы он ни был, ему
казалось, тих и незаметен, а кто-нибудь обязательно подходил, заводил
полный убогого яда разговор. Чаще всего это была хорошенькая, но
низкорослая и расплывшаяся, будто осевшее дрожжевое тесто, дама -
редакторша Леночка. Говорили, что муж этой пятидесятилетней Леночки был
огромное начальство где-то в науке, но это ее не утешало, она ненавидела
всех, кто бывал за границей больше ее, и даже всех, кто оказался за
границей сейчас, вместе с нею, это казалось ей несправедливым. Впервые,
говорила она, случилось такое: сценарист едет с группой, да не куда-нибудь
в Крым, что тоже неплохо, а в Париж, с ума сойти! Причем с женой! Так ведь
она в счет моих постановочных, робко перебил он. Ну конечно, согласилась
она, вы ведь у нас теперь знаменитость, звезда, против вас никто слова не
сказал, и я считаю, что это вполне справедливо, должен ведь и любой автор,
даже начинающий, вы ведь все-таки, извините, начинающий, что-нибудь
получить... Поговорив так минут пятнадцать, она исчезала до вечера и
появлялась только в гостинице на ночных планерках у Редько. Михаил
Антонович, заявила она в тот вечер в первой же паузе, - когда Редько,
наоравшись, на забаву французским горничным, тяжко глотал пиво, - а мы,
например, сегодня беседовали - тут она кивнула в сторону, приглашая в
союзники, - и пришли с автором к выводу, что в три съемочных дня нам с
этим эпизодом не уложиться. Это совершенно однозначно... И она решительно
закурила, сразу выпустив огромное количество дыма.
об этом, Леночка? Я бы никогда не взялся судить, уложимся или нет. Я не
специалист и вообще не очень представляю, что это такое - съемочный день,
да меня это и не должно касаться, я здесь не для этого, я здесь...
здесь. И все молчали. Редько сделал вид, что ничего не заметил.
английском с Бернаром, оператором - милейшим, абсолютно бессловесным и,
судя по его предыдущим фильмам, очень талантливым парнем. Леночка
объясняла ему, что триллер не в традициях русской литературы, что
серьезный писатель не гоняется за коммерческим успехом и не станет
проводить время, отираясь в группе, экранизирующей его модную, но
совершенно пустую вещь. Лишь бы за границу поехать... Зэй лост зе шэйм,
ауэ райтерз, Бернар...
пыльный гравий на Елисейских полях, солнце картинно садилось в
Триумфальной арке, со стройки перед Лувром ехали грузовики, там росла
стеклянная пирамида. Чтобы не пачкать улицы, грузовики выезжали по
гигантским щеткам, положенным щетиной вверх, - обметали от строительной
пыли колеса...
французских знакомых не верил, что они несколько раз проходили его с
Ольгой пешком. Шли, привычно переговариваясь - ну почему этого, и этого, и
этого у нас нет и быть не может? - и, как всегда, посмеиваясь над собой:
именно за границей русские особенно счастливо предаются национальному
мазохизму, и все, от качества и, главное, наличия пива до чистоты в
подъездах, не радует нормального русского путешественника, а огорчает
сравнением с отечественным безобразием. Мирный разговор переходит в мирное
же молчание. Шли, наслаждаясь миром, взаимопониманием, во всяком случае -
Ольга. Здесь, во Франции, ее жизнь выравнивалась, она ощущала свое
спокойное и уверенное существование, постоянно присутствовавшая в ее
московском житье тень угрозы, неопределенность исчезали: он был все время
на глазах, все время занят, а люди вокруг были чужие, и отношения его с
ними не вызывали ревности.
витрины, бесконечные ряды машин вдоль тротуаров, привычно запоминал детали
и радовался узнаванию того, что было известно и памятно с давних
платонических времен, с картинок в "Popular mechanic" и карикатур в
"Крокодиле", с описаний в романах, публиковавшихся "Иностранкой". Рядом с
"ягуаром" жался умилительно интеллигентный и хипповый "ситроен-дош",
разрисованный вишнево-черной загогулиной... Немолодой твидовый джентльмен,
на ходу откинув полу длинного пальто, совал в карман толстую газету...
Деловая дамочка спешила куда-то на сильно кривых в коленях, тонких ногах,
и сумка-портфель крокодиловой кожи колотилась на ее бедре, кости которого
выпирали из-под классической юбки в клетку "пепито "...
было главное место съемок, к Большим Магазинам, сделав небольшой крюк
через улицу Будапешт, по одной стороне которой стояли черные проститутки,
а по другой их сутенеры, и идти было неуютно: через пассажик между двумя
зданиями Галери Лафайет, мимо маленького камерного оркестрика, всегда
играющего рядом с распродажей спортивного трикотажа и одеял, мимо парня,
изображающего под магнитофон, взгромоздясь на урну, оживший манекен; потом
к Опере, к тяжелой, питерски-мрачной колоннаде Мадлен; на Конкорд; по
пыльным, лишенным тени аллеям Тюильри к Лувру; через его двор, сквозь
узкий проходик в углу на мост Академии; наконец, на улицу Сены - и, не чуя
ног, сесть за стаканом пива в успевшем стать любимым кафе "Ля Палетт",
одном из самых понтярских мест Левого Берега. Раскланяться с мгновенно
впавшим в приятельство русским художником в бирюзовом пиджаке, розовой
рубашке и сиреневом галстуке - все сочеталось, черт его дери, все! Вышел
он из беглых, с какого-то торгового советского корабля, матросов, уже
здесь начал рисовать - и за двадцать лет стал вполне парижским
профессионалом жизни с художественным уклоном. Вместе с ним закурить,
конечно, "житан"...
пампльмусс джюсом. Воздух имел принципиально другой оттенок, чем в Москве.
Здесь совершенно не было расплывчатого золотисто-сиреневого, четкий
серо-синий определял все - окраску стен, неба, тротуара и интонацию речи.
работа, - и влюбиться впервые, понять, что до этого не было ничего,
совершенно ничего; что все женитьбы, связи, приключения были не до конца,
не на полную катушку, не всерьез; что и не знал, насколько пошло может
совпадать ежедневная реальность с литературой самого банального, самого
сентиментального толка!.. Боже мой, думал он, этого же нельзя представить
- что будешь действительно мучиться не где-нибудь, а сидя в парижском
кафе! Что отношения перестанут быть игрой и станут жизнью - реальной не
меньше, чем боли в подвздошье. Что иногда даже будешь не в состоянии
наблюдать процесс - настолько погрузишься в его глубь, насколько будешь в
потоке...
сигарету изо рта, объяснил он Ольге: слезы от дыма. Пойду позвоню в
гостиницу, узнаю, не оставлял ли мне месседж Редько.
поворотной стеклянной дверью, сунул в щель телефонную карточку, закрыл
шторку щели...
оставалось на его телефонной карточке...
сказал он, пора спать.
сесть на корточки, не двигаться, холод давил, как враждебный взгляд,
заставлял искать незаметности.
заключенного - умение заставить себя действовать как бы отдельно от
Корнев Павел
Русанов Владислав
Максимов Альберт
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Пехов Алексей