сообщить мне не может.
понял: то, чего они решили мне не говорить, -- все равно останется для меня
тайной, пока я не вырвусь из этого райского уголка. Я махнул рукой на все
эти недомолвки, решив, что главное сейчас -- это делать свое дело, а
удовлетворить свое любопытство я смогу и после... после.
программирования должны были предоставить мне Элефантус и Патери Пат, хотя
мне и хотелось делать все самому. Но я вовремя спохватился, что для этого
мне пришлось бы усваивать курс высшего медицинского колледжа. Я должен
создать плоть. А дух -- это их забота.
извинения и не являться к обеду. Зато Сана все чаще пропадала у Элефантуса.
Я не имел бы ничего против, если бы не знал, что она работает там с Патери
Патом. Разумеется, это была не ревность -- ни в коей мере. Этот бурдюк с
фиолетовыми чернилами в моих глазах не был мужчиной и я не мог себе
представить, что женщина заинтересует его настолько, чтобы он потерял ради
нее хоть минуту своего драгоценного времени. Нет. Просто противно было
видеть их вместе.
своих, глубоко запрятанных от меня мыслей. Когда она возвращалась от
Элефантуса, я замечал, что на первый мой вопрос, относящийся к нашей работе,
она всегда отвечала не сразу, а чуть-чуть помедлив и не совсем уверенно, как
человек, занятый совсем другим и с трудом возвращающийся к забытому кругу
вопросов. Я делал, что мог. Пытался затянуть ее на лыжные прогулки,
разыскивал для нее в нашей фонотеке прекрасные записи старинной музыки,
рисовал с нее, немножко лепил -- она спокойно отклоняла все мои попытки
развлечь ее, но делала это удивительно мягко, без тени досады на мою
неуклюжесть. Жуткое дело -- жалеешь человека, а шито это белыми нитками, и
сам это понимаешь, а ничего другого не придумаешь, и приходится продолжать,
лишь бы делать хоть что-нибудь. Но в отношении Саны ко мне было не меньше
жалости, потому что она знала -- я останусь один, совсем один, и бог весть,
что я сделаю от смертной этой тоски. Она боялась, что я снова кинусь в
космос. С меня сталось бы.
столе у Элефантуса появились первые горные фиалки.
если бы я этого и не знал, то догадался бы сейчас по тому, с какой нежностью
ласкал он взором эти рахитичные первоцветы с лепестками шиворот-навыворот. Я
их никогда не любил. Они напоминали мне некоторых людей, которые тоже
стараются распуститься махровым цветом раньше всех других и оттого на всю
жизнь остаются такими же чахлыми и вывернутыми. Я об этом думал и тоже
механически разглядывал вазу. Сана подняла голову и увидела, что мы смотрим
на цветы. По всей вероятности, она видела их с самого начала, но только
сейчас, поймав наши взгляды, она вдруг поняла, что это -- весна, и зима
кончилась. Навсегда. Может быть, успеет выпасть первый снег, но целой зимы
уже не будет.
никогда. Такое лицо бывает у человека, которому нестерпимо больно, но
который все свои силы прикладывает к тому, чтобы на лице его и в движениях
ничего не было заметно. И даже нет, не то.
замечать. И мы слушались.
отсутствие кодируемого материала?
программы. Разумеется, если Сана не откажется нам помочь.
случится сейчас. Скоро. И без меня. Сана прячется, как прячутся раненые
животные. Она не работает с Элефантусом, -- она скрывается у него, когда
чувствует внутри себя что-то глухое, стремительно нарастающее, грозящее
стать таким тяжелым, что невозможно будет ни пошевелиться, ни приоткрыть
глаз. Я понимал, что это -- возвращение древнего, умершего раньше, чем
человек стал человеком, инстинкта смерти. Пробуждение животных инстинктов --
человек был слишком горд, чтобы сознаться в этом. Но, тем не менее, так
было. "Овератор" принес неизмеримо больше, чем простой набор имен и дат, и
неизвестно, что еще пробудит он в людях. Я был уверен, что пройдут года и
обнаружатся новые следствия Знания, добытого людьми. Я один из первых
усмотрел возрождение животной мудрости, объяснения которой мы не могли найти
до сих пор. Так, человеческая любовь выросла из элементарного инстинкта
размножения, но никакие попытки объяснить влечение одного человека к другому
путем доказательства целесообразности такого акта или при помощи
аналитического исследования физической и моральной красоты не давали ничего,
кроме очевидного абсурда. Вот и то, что я называю инстинктом смерти, -- оно
не является им в прямом смысле, а выросло из него, перелилось в нечто
могучее и прекрасное, дающее человеку силы побороть в себе ощущение угасания
собственного "я" и жить для другого человека, передавая ему каждое свое
дыхание, каждое биение пульса. Так делала Сана. А у меня вот не получалось.
было просто из рук вон...
за моей спиной:
одноместный,
обслуживания. Маленький мобиль цвета бутылочного стекла поднялся из глубины
сада, стремительно перепрыгнул через деревья и мягко, словно на четыре
лапки, опустился передо мной.
меня выпроваживают. Просто так он не стал бы терять своих драгоценных минут
на соблюдение правил элементарной вежливости. Обычно он сразу после обеда
старался улизнуть в свой кабинет.
зеленоватую пластмассу корпуса, провожал меня угрюмым взглядом, ссутулившись
как-то по-медвежьи.
помещении "ноль-главный-бис". Когда я закончу разговор, ты переместишься
так, чтобы держать ее в поле своего зрения. Я предупреждал, что оставлю
тебя. Если поступят какие-либо распоряжения от Патери Пата, постарайся их не
выполнять.
Теперь вот что: есть у тебя биофон?
биосвязь. Будешь передавать все, что видишь, не анализируя и не вдаваясь в
излишние подробности. Чистое описание. Что увидишь. Центральный объект --
Сана Логе.
чуть было не накричал на него. Но ведь он только повторил то, что перед этим
сказал я. Мне пришлось сдержаться.
так, что с них осыпался снег, и лег на брюхе у порога нашего дома.
маленький темно-коричневый диск. -- Выполнить через минуту.
скрипучий, и не думал таять. Поземка тянулась за мной и осторожно затирала
все следы. Там, где два часа тому назад Сана быстро пробежала от двери к
мобилю, ничего уже не было видно.
ринулся обратно в ущелье. Рыбкой блеснул он на фоне серых камней и исчез за
скалой. Как славно было бы ловить каждый такой вот всплеск жизни, радоваться
всему, кропотливо измысленному человеком или одним махом сотворенному
природой, радоваться просто так, непрошенной щенячьей радостью -- если бы
не...
постелью и вытащил из-под нее ящичек с миалевой лентой. Я надел ее на лоб,
постарался сосредоточиться. И представил себе шестирукого краба, застывшего
в полумраке лаборатории: "Педель... Педель... Я Рамон... Ты должен ждать
моего вызова. Я Рамон. Отвечай". Я закрыл глаза и еще крепче стиснул пальцы.
в голове, где-то в висках, словно я только что их слышал, звучание их
умолкло, но воспоминание, не менее яркое, чем само восприятие, еще осталось
Корнев Павел
Посняков Андрей
Акунин Борис
Зыков Виталий
Афанасьев Роман
Маккарти Кормак