прилипчивые болезни происходят от контагия - бесконечно малых живых телец,
размножающихся в больном и терзающих его своими острыми частями. К
сожалению, эта идея почти не нашла сторонников. Джироламо изложил свои
мысли в дидактической поэме, ее герой - юный пастух Сифилис дал свое имя
болезни, но если бы не ошеломляющий литературный успех, то работа его
прошла бы незамеченной. Заразное начало - контагий - до сего дня остается
пугалом для непосвященных, недаром же легат уверен, что Джироламо докажет,
будто в Триденте жить опаснее чем среди прокаженных. И ведь это
действительно можно представить! Но лгать он не станет... в крайнем
случае, чуть сгустит краски, и то лишь потому, что так хочет папа.
кто смеет врываться в его покои, но гнев тут же погас. В дверях стоял
второй папский легат - Марчелло Червино. Представитель одного из
знатнейших семейств, чьи предки служили еще античным императорам, он был
известен не столько родовитостью, богатством и саном, сколько тем, что был
правой рукой Караффы - страшного и блистательного главы инквизиции. То,
что он сам явился к врачу, заставило веронца внутренне собраться и
приготовиться к разговору может внешне и безобидному, но чреватому
неожиданностями и опасными последствиями.
коронованные особы предлагают герцогу надеть шляпу.
дуба, что стояло у стены. Кардинал повозился, устраиваясь на жестком
сиденье, потом заговорил:
юга апостольскому престолу грозят схизма и мусульманские полчища, на
севере души заражены пагубной лютеранской ересью. Тем больнее видеть, что
многие столпы церкви поражены той же гнилью. Я имею в виду преступное
выступление Браччио Мартелли, которому, как я надеюсь, не долго придется
быть епископом Фьезоле.
происходящее на соборе.
пользовали Мартелли, когда он испрашивал отпуск из Тридента для поправки
здоровья.
открывается под ногами пропасть.
самом деле?
тридентским сиденьем, выезжали домой, ссылаясь на действительные и
придуманные хвори и немощи.
ноги. Секунду он молчал, глядя прямо в глаза собеседнику, а потом тихо
проговорил:
лечения - я ни увидел или не услышал касательно жизни людской, из того,
что не следует разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной".
металась другая гиппократова фраза - о безумном поведении: "видения
повелевают скакать, кидаться в колодцы, душить себя, ибо это кажется
лучшим исходом и сулит всяческую пользу..." Действительно, что как не
самоубийство совершает он сейчас?
однако, труды косского мудреца читал и потому вызов принял:
благоразумным не только в том, чтобы молчать, но также и в остальной
правильно устроенной жизни", - губы кардинала растянулись в улыбке, но за
ней Фракасторо отчетливо разглядел мрачный взгляд того, от чьего имени
говорил Червино - неистового неаполитанца Караффы.
взглядом легата. Сочинения Пьетро Помпонацци, наставника Фракасторо,
только что, здесь же на соборе, были осуждены за ересь, и, конечно же,
сановитый инквизитор знал это.
громы на медицину и особенно на анатомию. Отныне только палачу дозволяется
расчленять человеческое тело. Из всех университетов одной лишь Сорбонне
разрешено дважды в год проводить демонстрационные вскрытия, после чего
профессор и все присутствующие должны купить себе отпущение грехов. Того,
кто ослушается соборного постановления, ждет проклятие папы и отлучение от
церкви. С этих пор само звание врача делает его владельца подозрительным в
глазах церкви.
Но чем? Расположением папы? Для Караффы это не преграда, с тем большим
удовольствием отправит он в монастырскую темницу непокорного врачевателя.
Уступить? В конце концов, когда на весах с одной стороны лежат традиции
школы, а с другой собственная жизнь..."
ломбардская кровь. Дьявол бы побрал, сколько можно изворачиваться и
уступать?! Где-то должен быть предел. Хватит, баста!
Фракасторо и сел.
приличия, тоже поспешно опустился в неудобное кресло. Он немного помолчал,
давая непокорному возможность одуматься, а затем спросил:
чувствуя себя так, словно первый допрос в святом трибунале уже начался.
медицинском трактате, в котором он представлял науку о заразном начале
гораздо полнее и строже, чем это можно было сделать в жестких рамках
латинской поэмы. К тому же, там он говорил не об одной, хотя бы и очень
опасной болезни, а описывал все известные науке моровые поветрия и давал
наилучшие способы их лечения и предупреждения.
записки, и он вспомнил о некогда занимавших его свойствах стекол, которые
так прекрасно шлифуют мастера Венеции. В свое время он пытался с помощью
лупы рассмотреть семена контагия, но не преуспел в этом занятии, пришел к
неутешительному выводу, что контагий величиною подобен невидимым песчинкам
Архимеда, и забросил занятия оптикой. А жаль, потому что там тоже можно
встретить изящные и удивительные открытия. Если закрепить на тростинке
стекло от очков и смотреть на него через другое, меньших размеров, то
мельчайшие предметы и животные предстанут огромными и значительными. И
тогда вульгарная платяная вошь окажется в чем-то схожей с кардиналом
Марчело Червино, который опять что-то говорит...
пожалуй, откажетесь назвать даже болезнь кардинала Поля, хотя каждая
болячка на его лице кричит о чесотке?
упорство. Боюсь, что вам все же придется заговорить.
ребенок родился мертвым. Я не закричал родившись, от меня не могли
добиться ни единого звука и лишь потом заметили, что мои губы срослись
друг с другом. Чтобы я заговорил, понадобился нож хирурга.
признания, подумали ли вы о последствиях? Ведь ваше здоровье тоже не
вполне безупречно, что будет, если мир узнает о ваших недугах? Контагий
гальской болезни передается лишь при плотском соитии, а духовный сан вы
приняли в очень нежном возрасте. Вам будет нелегко оправдаться, если
кто-нибудь обвинит вас в нарушении обета целомудренной жизни. Ведь вы сами
стремитесь исправлять нравы духовенства...
грозить кардиналу не следовало, этим он не добился ничего, зато нажил
опасного врага.
пытаясь загладить ошибку.
внимание привлекла неоконченная записка, и теперь он, придвинувшись к
столу, внимательно читал ее.
Кардинал Монте поручил мне написать этот небольшой труд.
записку. - Морбилис! Чума! В Триденте чума, это же замечательно, то есть -
ужасно!
Фракасторо, но промолчал.
вовремя распознали болезнь, маэстро, я вам благодарен. Пожалуй, забудем то
крохотное недоразумение, что было между нами...
хотя бы некоторое время не тронут, потому что он нужен, а вернее, нужно
его честное имя и авторитет.
знатного гостя до выхода из дворца, где кардинала ждал паланкин. Лишь на