Чтение 13–й страницы книги ~Империя зла~

- Расслабься. Это все лишь тело.

- Мигель, мне... трудно...

- Это предрассудок, - объяснил он терпеливо, в душе поднималась злость, что женщина не понимает, создает лишние затруднения. - У меня до тебя были женщины, у тебя до меня были мужчины. Представь себе, что...

- Мигель, - прошептала она, - но сейчас я твоя невеста.

Но голос ее дрогнул и прервался на полуслове. Карпентер сдавил ее ягодицы крепкими пальцами, она не то всхлипнула, не то вздохнула, наконец-то начиная ощущать его без отвращения, а может быть еще как без отвращения

- Что они делают? - вскрикнул Акбаршах жалко. Его глаза лезли на лоб, он отшатнулся, оглянулся за поддержкой на старшего товарища, но лицо Ахмеда было недвижимым как горы Хеврона, полно презрения к этим существам, одевшим личину человека.

- Смотри, - посоветовал он. - Ты должен знать, с какими людьми воюешь.

Акбаршах вдруг закричал тонким сорванным голосом. Автомат в его руках задергался, дуло заблистало огнем, словно туда вставили бенгальскую свечу. Грохот выстрелов швырнул американцев на пол раньше, чем их достигли пули.

Акбаршах кричал и, присев на корточки, водил стволом, поливая пленных стальным градом. Они кричали, стонали, пытались бросаться на стены, прятались один за другого, забивались под упавших. Наконец боек сухо щелкнул и одновременно утих последний вопль, только слышались еще хрипы, из-под неподвижных тел выползали струйки крови, превратились в широкие красные потоки. Крови в грузных откормленных американцах было много, она залила пол полностью, даже утопила в красном пальцы раскинутых рук молодой американки.

Ахмед ухватил его за плечо:

- Ты что натворил?.. Что ты натворил!

- Как они могли? - кричал Акбаршах в страхе и отчаянии. Его лицо кривилось, дергалось, глаза стали отчаянными. - Как они... могли? Это же люди?.. Люди, да?

Ахмед ответил тяжело:

- Не уверен.

Глава 23

На грохот прибежал Валентин. Быстро охватил все общим взглядом, все понял, стиснул зубы. Ахмед вскричал горестно:

- Это моя вина!.. Зачем я так, ишак безмозглый?

Валентин с тяжелой злостью отвел взгляд от забрызганных кровью тел:

- Сопляк! Ты так ничего и не понял.

Акбаршах всхлипывал, его трясло:

- Но я... я не мог...

- Ты не понял, - повторил Валентин жестче. - Ты их убил, так они сочли. Это ты знаешь, что спасал... и мы знаем. Но они, когда совокуплялись, когда ползали в дерьме, они не понимали... что, сохраняя шкуры, убивают...

- Они...

- Слушай меня, щенок! У них уже не было душ, понял? Это же американцы! Это только желудки, счета в банке, автомобили. А ты, спасая их... спасая от позора, спасая их лица, убил наш единственный шанс вырваться!

Акбаршах стоял бледный, губы вздрагивали, а горячие слова командира, казалось, все еще не доходили до сознания.

- Они не должны... - прошептал он одними губами. - Они позорили и меня... и всех людей перед небом!.. Перед своими отцами и дедами...

Ахмед сказал саркастически:

- Скажи еще, что сам Джордж Вашингтон просил тебя пристрелить их!.. Что будем делать, командир?

Он смотрел гордо, челюсть выдвинул, а плечи расправил еще шире. Мужчина должен умирать красиво. И не винить друг друга в сметный час, ошибиться мог любой.

В дверях появились Дмитрий, Сергей. Лица их были каменными. В глазах Дмитрия мелькнула тоска, что вот уже и оборвалась жизнь, но челюсть выдвинул еще дальше, чем Ахмед, а грудь расширилась и укрупнилась широкими пластинами мускулов.

Валентин пожал плечами, голос был твердый, хотя усталый и невеселый:

- Они слышали грохот выстрелов. Слышали даже крики... Мы не можем предъявить живых! Сейчас начнут штурм. Как принято у них, сперва трусливо забросают издали гранатами с какой-нибудь дрянью, чтобы нас вывернуло... а когда обессилеем в собственной блевотине, придут и повяжут.

Ахмед щелкнул затвором:

- Я успею пустить пулю в висок раньше.

Сергей сказал очень спокойно:

- Я выдерну чеку из гранаты. Мой дед, в войну с немцами, бросил гранату под ноги, когда его окружили.

Никто уже не обратил внимания, как Акбаршах отошел в сторонку, недолго повозился в своем рюкзаке, а когда выбрался, казался раздутым и потолстевшим. Правда, не больше, чем сами американцы в своих бронежилетах, надетых один на другой, с утолщенными прокладками из мягкого синтетика, смягчающего удары.

В его стороны повернулись головы, когда подошел к двери и взялся за ручку. Сергей протянул к нему руку, но Акбаршах покачал головой:

- Не надо, друг. Я решил.

Ахмед крикнул резко:

- Что ты решил?

- Я сделал глупость, но я прошу не наказания, а награду... Позволь мне умереть первым во славу Аллаха. Я взял взрывчатку. Американцы решат, что я иду сдаваться. А когда буду возле ворот...

Ахмед не успел открыть рот, Акбаршах оттолкнул его руку, открыл дверь и вышел. Яркий свет ударил по глазам, он с потрясающей ясностью видел улицы и дома этого враждебного мира. Все блистало чистотой, нечеловеческой чистотой и безжизненностью, словно весь западный мир стал большой больницей для тяжелобольных, которым глоток свежего воздуха смертелен.

У запертых ворот с автоматами наперевес стояли коммандос, неимоверно толстые, все рослые и широкие, как футболисты, Дальше полицейские автомашины, в два ряда, от разноцветных мигалок рябит в глазах. В сторонке два автобуса с надписями на бортах TV, а на крышах суетятся бородатые лохматые мужики с телеаппаратурой, стреляют солнечными зайчиками ему в глаза.

Он вскинул руки, показывая, что не вооружен, медленно начал спускаться по ступенькам. Тяжелая взрывчатка сжимала ребра, тяжело дышать, он прикрутил ее чересчур туго, но даже сейчас на всякий случай втягивал живот, чтобы, не приведи Аллах, не заметили излишнего брюшка, так непривычного для сухощавых и подтянутых арабских мюридов.

От ворот закричали в мегафон:

- Эй, остановись!

Он поднял руки еще выше, растопырил пальцы. Два десятка автоматов смотрели ему в лицо, а еще, он знал, сотня винтовок с оптическими прицелами следит за каждым его шагом, он чувствует кожей лучи лазерных прицелов...

- Не могу, - крикнул он, - если я остановлюсь, мне выстрелят в спину!

После секундного замешательства в мегафон проорали, словно они где-то видели глухих воинов ислама:

- Тогда иди медленнее! Нам нужно тебя рассмотреть.

У вас же сотни телекамер снимают меня, промелькнуло у него презрительное. Сотни фотообъективов с теленасадками. Вы же рассматриваете меня даже сейчас в приборы ночного видения...

На лбу внезапно выступила испарина, сердце сжалось. А вдруг они на расстоянии определят, что на нем взрывчатка?

Стараясь их отвлечь, он указал на окна здания, сделал таинственный жест, пусть думают, что он хотел сказать, он и сам не знает, но до ворот осталось с десяток, шагов... девять... восемь... шесть... Надо подойти еще ближе, столбы чугунные, вкопаны, как делали только в старину, петли на воротах толстые, а цепями такими бы линкоры пришвартовывать, а то и авианосцы...

Прости меня, папа, мелькнуло в голове. Прости меня, мама... Но я должен. Во всем нашем роду никто не опозорил себя трусостью или недобрым поступком. У меня восемнадцать братьев и двадцать две сестры, трое братьев в рядах федаинов, но ни один не получил даже царапины... А так в знатных родах будут говорить, что дети шейха Исмаила не опозорили древний род: его младший сын уже погиб за правое дело Аллаха...

Сквозь людской гомон он слышал, как их старший велел всем громко и четко:

- Держать его под прицелом! Этот придурок может попытаться прыгнуть в щель между машинами!

- Не удастся, там блокировано, - ответил уверенный голос.

- Все равно, лучше остановить раньше!

- Сделаем, капитан!

- Держать под прицелом!

Когда Акбаршах был уже в трех шагах, из-за машин начали подниматься головы в касках, с закрытыми прозрачными щитками лицами. На этих людях было навешано столько, что они выглядели огромными варанами, панцирные щитки укрывают от макушки до пят, даже лиц не видно. У каждого в руках автомат, черное дуло смотрит в Акбаршаха. Он видел десятки этих дул в трех шагах, и знал, что еще несколько сотен провожают каждый его шаг, глядя с крыш.

Их старший, мужчина с суровым квадратным лицом, такие выглядят крутыми и нравятся женщинам, сказал резко:

- Лицом на машину! Раздвинуть ноги!.. И не вздумай даже дышать!!!

Акбаршах послушно повернулся к ближайшей машине, расставил ноги, наклонил голову, и оперся ладонями о холодную металлическую поверхность. Глядя искоса, видел, к нему метнулось сразу несколько человек. По телу пробежала горячая волна, ожгла, он ощутил безумный восторг, непонятное счастье, недоступное простому смертному, успел подумать, что это весть от самого Аллаха, его пальцы молниеносно ухватились за шнурок на груди.

- Аллах Акбар!

Он увидел в этот самый сладкий миг в своей жизни, безумный страх этих недочеловеков, что заметили его просветленное лицо, успели понять чего ждать, в диком страхе попытались отодвинуться, хотя знают же, что страшным взрывом все будет разнесет на сотни шагов во все стороны и даже вобьет в землю...

- Аллах Акбар, - успел повторить он уже мысленно, на слова не было времени, и он знал, что явится в сады джанны со счастливой улыбкой на лице, повзрослевший вдвое, ибо там всем мужчинам по тридцать пять лет, его встретят самые красивые женщины. - Это вам за...бурю в пустыне...

От грохота особняк качнулся, как куст под ударом ветра. Страшная взрывная волна со звоном выбила остатки стекол. На месте ворот торчали за уровне земли оскаленные пеньки от столбов, дальше пусто, только на противоположной стороне площади страшными факелами полыхали отброшенные к стене полицейские машины. Их разбросало, как спичечные коробки, людей вблизи здания не осталось, далеко страшно и жалко выли сирены.

- Выходим! - закричал Валентин страшно. - Выходим!

Он пинком отворил дверь и выпрыгнул головой вперед, перекатился. Никто не стрелял, даже снайперы на крышах исчезли, словно взрыв повыбивал им винтовки из рук или посворачивал прицелы.

За ним стучали шаги, все четверо пронеслись через двор. Между пеньками столбов дымится широкая воронка, словно в ворота угодила авиабомба. Остатки забора изогнуло и повалило, куски просто вышибло взрывной волной. Хлопки первых выстрелов прозвучали, когда под сапогами застучал дымящийся асфальт уже далеко на улице.

Опомнились снайперы на крышах, эти самые опасные, Валентин с автоматом в руке, не стреляя, помчался по улочке, стремясь достичь ближайшего поворота.

- Быстрее!.. Не отставать!

Завизжали тормоза, сразу две машины сорвались с места. Руки Валентина коротко тряхнуло автоматной очередью. Одна машина круто свернула, он успел увидеть, как ее сплющило о стену, затем догнал грохот, лязг, жаркая волна горячего воздуха и горящего бензина. Ахмед замедлил бег, из его руки выметнулся темный ком.

Сзади грохот, взвизгнули осколки. Вторая машина проскрежетала днищем по асфальту, колеса разметало в сторону. Дмитрий на бегу ухитрялся разворачивать автомат и поливал длинными очередями крыши.

По асфальту вспыхивали дымки, в быстро возникающих ямочках закипала смола. Валентин орал, торопил, нельзя останавливаться и отстреливаться от целой армии, бегом, быстрее, еще быстрее...

Далеко впереди из-за поворота выметнулся легковой автомобиль. Дико взвизгнули тормоза, автомобиль развернуло, он подал задом и начал выруливать в их сторону. Сквозь темные стекла Валентину почудилось, что он встретился взглядом с водителем.

- Быстрее! - закричал он. - Это за нами!

В плечо больно ткнуло. Он ощутил треск рвущейся плоти, со смертной тоской понял, что не успевают, выстрелы гремят уже со всех сторон, снайперы опомнились, их уже расстреливают прицельно, а то, что пули градом бьют и в асфальт, всего лишь значит, что не все держат винтовки после взрыва крепко.

Сильный удар в бедро едва не бросил на землю. Он почти чувствовал, как тяжелый раскаленный комок металла прорвал мышцы, задел кость и, похоже застрял, там горячо и больно...

Что-то кричал Дмитрий. Валентин запрыгал на одной ноге, оглянулся. Правая рука медленно немела. Он перехватил автомат в левую и выпустил длинную очередь по крыше. Там послышался вскрик, сразу два темных тела свесились, медленно заскользили вниз. Дмитрий отстал, он, присев на корточки, остервенело поливал из турельного пулемета скопище автомобилей, откуда пытались организовать погоню. Волосы его слиплись, по щеке текла красная полоска. Ахмед почти нес Сергея, тот пытался прыгать на одной ноге, но ослабел, и Ахмед наконец подхватил его на руки.

Тут же Валентин увидел как боевик неестественно выпрямился, глаза расширились, стали белыми от боли. Валентин, со смертной тоской понимая, что это значит, выхватил приготовленную на этот случай гранату.

- Врешь, гады!.. Не возьмешь...

Земля под ногами дрогнула, качнулась. Возле уха свистнуло, больно дернув за прядь волос, в спину мягко толкнул огромный кулак. Позади странно загрохотало, выстрелы с крыш все еще трещали часто и беспорядочно, а затем прозвучал один крик, другой... крики страха и недоумения.

- Туда! - крикнул Валентин, сразу все поняв. - Дмитрий, помоги Ахмеду!

Мерседес затормозил в трех шагах, дверца на ходу распахнулась. За рулем скорчился человек, напряженно смотрел через лобовое стекло, а еще один сидел с крупнокалиберным пулеметом на коленях. Рядом стояла огромная вещевая сумка.

Хромая, Валентин с разбега налетел на капот, ударился, развернулся, часто и тяжело дыша. На блестящей поверхности осталась цепочка красных капель. Ахмед был еще далеко, на плече нес неподвижного Сергея.

- Быстрее! - заорал Валентин.

Взбешенный, подхватил залитое кровью тело. Голова моталась из стороны в сторону, красная струйка выплескивалась изо рта. В груди три кровавые ключика, явно навылет, но пытается улыбнуться белеющими губами.

Человек с пулеметом выскочил, хотел помочь, Валентин рявкнул сорванным голосом, человек снова юркнул в машину и уже оттуда помог бестолково затащить раненого на сидение. Дмитрий оступился, звонко ударился лбом. Валентин толчком забросил его в салон, ладонь окрасилась кровью еще больше.

Ахмед хрипел, глаза стали белыми. К великому изумлению и злости Валентин только теперь увидел в руке боевика кейс, а капли крови из простреленной кисти стекают по вздутой коричневой стенке.

- Ты... зачем?

- Семь... миллионов, - прохрипел Ахмед. - Пусть думают, что мы... просто... грабители...

Валентин вбросил его в салон вместе с чемоданом, машина набрала скорость. Вдогонку протрещали выстрелы, нелепые и неприцельные.

Валентин, с трудом запрыгнул, его бросило на стонущих сквозь зубы друзей, их лица были багровыми от страшного зарева. Далеко-далеко, на том месте, где ночью проезжали ровную стену тополей, за которой очень высокий забор, в черном, как грех, дыме багровели длинные красные языки. Это оттуда пришла взрывная волна такой мощи, что сбросила опомнившихся снайперов с крыш, сбила прицелы, а боевиков швырнула на машину.

Их раскачивало, водитель гнал на бешеной скорости, задевал каменные плиты бордюра, чиркал по ним крыльями. Боевики, постанывая, неумело переодевались с помощью человека, который наконец расстался с пулеметом, а Валентин все не мог оторвать взгляда от стены огня, что уже поднялась до предела, а там, словно упершись в незримую твердь, начала расползаться широкой шапкой. Так вот он каков, основной удар! Вот для какой операции они оттягивали силы и внимание...

Ахмед простонал сквозь стиснутые зубы:

- Э т о вам за бурю в пустыне...

Глава 24

На следующий день мир тряхнуло так, что кубинский кризис показался детской забавой. Первое - страшный взрыв на американской базе, что в порядке технической помощи начала строиться в Польше. Эксперты в один голос заявили, что сработала ядерная бомба сверхмалой мощности. Мнения разделились, штатовские твердили, что явно имела место диверсия, оппозиционная пресса по всей Европе закричала, что американцы в спешке натаскали чересчур много бомб к границам России, могут взорваться и другие. Пусть ядерное облако почти не несет радиоактивных осадков, но в следующий раз может грохнуть бомба помощнее, вот у них все время космические корабли взрываются...

Но еще страшнее была новость о решении ОПЕК повысить цены на нефть. Все газеты мира вышли с огромными заголовками на первой полосе. Хуже того, на этот раз Россия, как почти уже мусульманская страна, стояла на стороне Востока. Ее подпись тоже была на совместной декларации о повышении цен.

Реакция Штатов была еще мгновеннее и жестче, чем мы ожидали. Президент в тот же день заявил, что ресурсы планеты принадлежат всем. Никто не имеет право распоряжаться ими единолично и ставить под удар всю мировую экономику. Если арабам повезло оказаться на том месте, где были найдены месторождения нефти, то это не значит, что нефть должна принадлежать только арабам.

В тот же день пришло сообщение, что 7-й штатовский флот покинул базу и взял курс к берегам арабских стран. Это было так неожиданно быстро, что Яузов сказал знающе:

- Они были готовы. Только и ждали случая!

А Коган сказал с нервным смешком:

- Может быть, они же и спровоцировали повышение цен? Чтобы сразу всех одним махом?

Он огляделся по сторонам с таким видом, словно иностранные шпиёны сидели под всеми столами, прятались за портьерами, таились между рожками люстры. Сказбуш посмотрел на министра финансов холодно. В серых глазах была странная задумчивость, словно фээсбешник старался припомнить, не Коган ли подал идею повысить цены.

- И что же? - поощрил он.

- Да ничего, - ответил министр финансов быстро. - Я просто еще не очень-то растопыриваю карман. Хотя, признаться, надеюсь. Ведь никто из вас еще не сказал "На", а только "Дай"!.. Если честно, то штатовский президент хорошо сказал, не находите? Богатства планеты должны принадлежать всем, а не только... одному народу. Никакая страна не должна своими действиями ставить под удар мировую экономику.

Кречет кивнул:

- Золотые слова. Ими когда-нибудь и будут руководствоваться. При коммунизме, к примеру. Но сперва надо договориться, чтобы мировая экономика устраивала всех. Весь мусульманский мир, а он не так уж и мал, не устраивает экономика, где на рекламу помады тратится больше средств, чем на производство инсулина, а на саму помаду денег уходит столько же, сколько надо на постройку обсерватории на Луне!

Коган вздохнул:

- И чего эти арабы так любят обсерватории? Улугбек из-за них лишился не только ханства, но и головы... Ладно, мне драть с Белоруссии по новым ценам или нет?

Когда я на территории Кремля вылез из машины, в мою сторону бросилась галдящая толпа. Над головами мелькали плакаты, трепетали флаги. Женщины верещали злобно, а мужчины пытались скандировать какой-то лозунг. Я поспешно шагнул на ступеньки, в спину ударило.

Я непроизвольно оглянулся, голову тряхнуло. Сперва не понял, только когда машинально потрогал лоб, увидел пальцы в крови. По ступенькам покатился крупный булыжник.

Милиционеры схватили тщедушного бородатого мужика. Он орал и вырывался, кричал о предательстве, о национальной идее спасения человечества, продаже Отчизны, все патриоты называют ее именно Отчизной, ибо Родиной может назвать и татарин, и, хуже того, еврей, у них же родство идет по матери, потому патриот говорит только об Отчизне...

Мужику выворачивали руки, милиционер охлопал всего на предмет оружия, пошарил в карманах, а найденный паспорт подал подбежавшему офицеру. Тот полистал, сказал с укоризной:

- Цукерник... гм... Что-то знакомая фамилия. Я вас уже не задерживал? Неважно, на этот раз предупреждением не отделаетесь...

Я вытер платком лоб, крови немного, но шишка вздуется, кровоподтек обеспечен. Милиционеру я кивнул с недовольством знатного сановника:

- Отпустите.

Тот удивился:

- Разве не будете выдвигать обвинение?

- Нет, конечно.

- Почему? Вон вам разбили лоб, кровь течет, телекамеры все засняли. Да и как бросились, все заснято. Это улики. Этих людей можно засадить надолго.

Я приложил платок, подержал, но кровь уже остановилась, так что все заживет, можно не заходить даже в медкабинет:

- За что?

- За нападение...

Я поморщился:

- Кой черт! Это мои союзники.

- Кто? Простите...

Мужичок тоже вытаращил глаза, перестал вопить. Это был из тех нервных интелей, что сразу набрасываются с руганью, потом самим становится совестно, но редкий из них найдет силы признаться, что перегнул, погорячился, и никогда не скажет, что был не прав.

- Это мои союзники, - повторил я с терпением, которое вот-вот порвется. - Это мои союзники, потому что бьются, как и я, за людей.

Тот обалдел, отшатнулся:

- Простите, не понимаю... А кто же тогда противники?

Я кивнул на ту сторону площади, где вслед за длинноногой гидшей шествовала пестрая толпа ухоженных не то иностранцев, не то своих, какая разница. Щелкают фотоаппаратами, глазеют по сторонам, тычут пальцами в золотые маковки церквей, видно как остаются отвратительные жирные пятна, позируют.

- Те, - сказал я, - кому до фени, кто правит, какой строй, и что ждет завтра. Они будут биться только за свои огороды. Да и то вряд ли. Здоровье дороже.

Он смотрел обалдело вслед, а я взбежал по ступенькам, с досадой думая: неужто так сложно объясняюсь? И так все на пальцах, любой недоумок должен понять. Неужели непонятно, что противники все, кто смотрит на резню между талибами и моджахедами, между арабами и евреями, и качает головой: что за идиоты? Ведь можно просто жить рядом, не обращать внимания на то, какая у кого вера, взгляды... А еще лучше отказаться от веры, ибо из-за нее приходится воевать, надо отказаться и от чести, из-за нее приходится вести себя строже, а так хочется высморкаться в скатерть... еще отказаться от любви, ибо любовь обязывает, а вот секс - нет... Ведь можно же просто жить как человеческая масса, ни за что не воюя, ни за что не проливая кровь... Вон какие страсти показывают в "Ромео и Джульетте" или "Отелло"! Все из-за этой любви, будь она неладна... Нет, лучше по-американски: только секс, все взаимозаменяемы, как мужчины, так и женщины, все просто, никаких тайн и сложностей...

Глава 25

Блистающие половинки: ярко-синяя и ярко-лазурная смыкались строго посредине бескрайнего мира. И пронзительная синева неба и лазурь океана спорили в прозрачности, чистоте, легкости этого удивительного мира, настолько светлого и чистого, словно это было не на Земле, а на неведомой планете.

В блистающей синеве неба показалось кудрявое облачко, игривое и легкомысленное, но и оно, застеснявшись, распалось сперва на мелкий пух, затем растаяло вовсе. В немыслимой высоте купол был чистым, синим, ярким, внизу океан катил светло-зеленые волны, теплые и прозрачные настолько, что можно было видеть руины древних затонувших городов.

Мир был залит солнцем, а его лучи пронизывали толщу удивительно чистых прозрачных вод с пугающей откровенностью: на десятки метров вглубь видно не только каждую рыбешку, но даже мельчайших разноцветных рачков, сказочно красивых моллюсков, похожих на бабочек.

С севера в этот блистающий мир вдвигалось пугающе чужое. В легком сверкающем мире появилось нечто чудовищно тяжелое. Там показалась, вспарывая чистые лазурные воды, как исполинским плугом, эскадра военных кораблей.

В середине двигался чудовищный авианосец, широкий и непотопляемый, целая геологическая плита из толстого металла немыслимой толщины. Ближе к корме, по правому борту, высились два небоскреба, на крышах вертелись параболические антенны. Над этим плывущим континентом как мошкара вились вертолеты, проносились остроклювые истребители, похожие на пришельцев из враждебного космоса.

Крейсера, эсминцы, линкоры - шли в хвосте, часть выдвинулась вперед, множество шли по сторонам, так что плывущая громада авианосца находилась посередине. Все эти корабли выглядели мелкими лодчонками, и только когда приблизились, становилось страшно смотреть снизу на эти исполинские стены металла, что поднимаются ввысь и поднимаются, снова поднимаются, все еще поднимаются...

Командир корабля, адмирал Кремер, поймал себя на том, что с излишней придирчивостью слушает доклад дежурного по вахте лейтенанта Грейса. Потомок горцев не слишком удался ростом, так он считает, ибо на полголовы ниже своих братьев, хотя на самом деле рост даже выше среднего, однако Грейс носит ботинки на толстой подошве, каблуки вдвое выше, чем у других офицеров, и вытягивается с таким рвением, что вот-вот перервется, как амеба при делении. Но если не считать этого пунктика, то офицер блестящий, исполнительный, к службе относится ревностно, корабль в его дежурство блестит.

Кремер внимательно всматривался в безукоризненно выбритое лицо молодого офицера. Все-таки олдспайсом пользуется или дэнимом? Олдспайс рекламируется мощнее, да и разбирают его, судя по всему, лучше. Но часть мужчин хранит верность старому дэниму... Надо вовремя разобраться, просто косность или все-таки дэним лучше? Нельзя, если заметят, что адмирал не успевает за временем, не умеет вовремя перейти на более прогрессивный лосьон... Психоаналитики, что уже почти командуют флотом, как в России - православная церковь, тут же возьмут на заметку как негибкого, плохо замечающего перемены.

Он потянул носом:

- Вольно, лейтенант. Пользуетесь "Деним"?

Лейтенант поперхнулся на полуслове, потом скромная улыбка тронула мужественное лицо: