опадали. Тяжелые надбровные дуги нависали как уступы скалы, а
глаза прятались в темных впадинах.
вопросов, на миг ощутил себя снова учеником волхва, который ни
за что не отвечает, а только ходит хвостиком за Боромиром.
тяжелый взгляд из-под опущенных век уперся в него с силой
брошенного дротика, явственно пробежал по лицу, проник
вовнутрь, так же беспрепятственно ушел. Ничто не шелохнулось, а
голос прозвучал как будто прямо в пещере:
удивление. -- А уже старик... Много же тебе выпало...
снова уходит в свое забытье, заговорил торопливо:
потомстве. Неужели ты не поможешь детям своим?.. Я не знаю, что
делать! Мы побили, порушили, свергли, растоптали, сожгли,
уничтожили... Но что строить? Ломать -- ума не надо, а что
дальше?
из жизни, которую не принимает, которая, судя по его
затворничеству в этой пещере, пошла совсем не так, как он
хотел, и, судя по всему, уже не в состоянии что-то изменить,
повернуть, выправить. Олег чувствовал, как угасает в древнем
герое сознание, затем словно бы вспыхнула слабая искорка, и он
ощутил ответ:
как... строить?
рыба, прозвучало слабое удивление или же Олегу так почудилось:
проходим мы.
запоминать, чтобы понять позже. Он сказал просительно:
когда надо было ломать, то лучше нас, наверное, на свете не
было. Ломать просто, тут все одинаковые. А строить...
двумя братьями и каким страшным ударом для всех это
закончилось. Для них троих... да и для всего людства, ибо эти
трое и дали начало главным народам на белом свете.
мы... невры.
битвы... невров почти не осталось. Основной удар приняли они...
А кто выжил после тяжких ран, остался среди тех племен, где
лечили. Я невр, как и мои друзья, с которыми мы выдрали меч из
руки, занесенной над новым Яйцом. Когда надо было рушить врага,
мы дрались плечо в плечо, но когда пришло время строить... мы
видим грядущий мир по-разному. Я смутно чувствую... нет, это
один из нашей тройки все чувствует как бобер или муравей, а я
хочу понять. Сейчас понимаю, что надо собрать мудрецов, сообща
придумать правильное устройство мира, справедливое для всех
распределение счастья...
теплое коснулось всего его существа. Словно исполин с ласковой
насмешкой слушал лепет ребенка, любовался грустно, понимая
несбыточность детских желаний и неизбежность жестокого
взросления.
тело пролежало в могиле тысячу лет:
Вы, трое братьев, почти построили башню до небес! Ваша мощь и
доныне двигает вашим потомством, которого как песка в пустынях,
как капель в морях...
покрывается каплями влаги. Над ложем с исполином начало
сгущаться темное облачко. Голос был таким тихим, что Олег
половину слов не различил:
А потом...
дали, и Олег в страхе и отвращении попятился. Его трясло, ибо в
словах великого Яфета прозвучала страшная уверенность, что и
он, юный и могучий Олег, полный сил и жажды создавать, творить,
однажды вот так без сил и желаний будет лежать на грубом
каменном ложе, глаза бессмысленно в потолок, борода и волосы
отрастут настолько, что можно будет укрывать свое нагое
исхудавшее тело...
что. Непонятно, что сломило могучего Яфета, у которого даже
дети боролись с небом. Говорят, старший сын Менетий едва не
разнес там все вдрызг, коварством да предательством удалось во
время сна ухватить его и затащить в тартар, да и то с помощью
страшных сторуких чудовищ, которых страшились даже боги.
Младшему, Атланту, коварством и хитростью возложили на плечи
край небесного свода, он держит поневоле, ибо если свод рухнет,
то выгорят поля, во тьме заплачут вдовы, и кончится земля...
Средний же, от которого и пошел род северных людей, у богов
украл огонь для людей, за что и доныне прикован к самой высокой
горе... Правда, он, Олег, не видел, чтобы кто-то держал край
небесного свода на плечах, но, может быть, он заглядывал за
Край Мира с другого конца, как не видывал и прикованного велета
на горе, а приходилось летать над тем горным хребтом не раз...
Глава 7
удачи в вихре или даже на спине Змея. Когда оглянулся, гора
Яфета, как почудилось, так же неспешно брела следом. Если вот
так, то к зиме минует горный хребет, а к лету отыщет другого
колдуна... может быть.
Странно и дико заблистала золотом посуда, широкие блюда, где
исходили паром только что испеченные тушки молодых гусей, пара
узкогорлых кувшинов с кроваво-красными рубинами по ободку,
братина с выгнутыми бортами, окованными старым серебром.
немытый, в грубо сшитой душегрейке из волчьей шкуры, с
истоптанными сапогами. Глаза обыскивают синее небо, а руки
равнодушно шарят по скатерти, не глядя хватают горячие тушки,
рвут, отламывают лапы. Ест, почти не замечая, что ест, хотя
князь или царь, со стола которого все это украдено, жрал бы в
три горла с жадностью, захлебываясь слюной.
хоть у царя тащить вроде бы даже почетно, -- этой
справедливостью! Если, как говорит Мрак, сперва решать, с какой
ноги сороконожке... Когда-нибудь и у царя воровать перестанут.
А пока... Что дальше?
как шкура в жарком огне: а не бросить ли поиски истины, не
пойти ли как простой герой завоевывать королевства, захватить
побогаче, взойти на престол и править на радость и счастье
народа... Враги нападут -- перебьет, еще нападут -- сам пойдет
в те земли и захватит для себя, установит справедливые
порядки...
Корнев Павел
Громыко Ольга
Акунин Борис
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей