Чтение 13–й страницы книги ~Путь меча~

...Силуэт всадницы уже давно растворился в лиловых сумерках Кабира, а
я все стоял у распахнутого окна, смотрел ей вслед и слышал - нет, не цокот
копыт по булыжнику, но мелодичный перезвон оружия, звучавший, когда
соприкасались мой Единорог и Волчья Метла Чин. Только в сегодняшнем танце
я оказался слишком неуклюжим кавалером - и звон выходил не таким
радостным, как прежде, срываясь зачастую на болезненное дребезжание...

Да и звучал-то он недолго. Мало того, что острие пики дважды замирало
вплотную к моей груди - в довершение всего Чин удалось выбить взвизгнувший
Дан Гьен из моей левой руки, а такого до сих пор не случалось никогда.

Никогда раньше.

Никогда...

Грустный вышел танец. Для обоих - грустный. Теперь-то я знал...

Знал, что отныне мой удел - грубая проза. Потому что поэзия поющего
клинка мне более недоступна.

И Чин тоже поняла это. Не могла не понять. Не думаю, что сейчас ей
намного легче, чем мне.

Впрочем...

Я стоял у окна и смотрел в сумерки, поглотившие маленькую Чин,
которую родные и близкие друзья иногда называли Черный Лебедь Хакаса.

Я был ее очень близким другом.

Улетай, лебедь...

...Фальгрим явно задался целью всерьез споить меня. Он был излишне
весел и многословен, нарочито громко шутил (а голос у Беловолосого и так -
о-го-го!), постоянно подливал мне вина и изо всех сил старался не смотреть
на мою укороченную правую руку, прятавшуюся в провисшем рукаве халата.

За последние три дня я в полной мере успел оценить деликатность моих
знакомых. Все были прекрасно осведомлены о руке бедного Чэна Анкора и все
старались на нее не смотреть.

И я в том числе.

Только никому это не удавалось.

И мне - в том числе.

- Наливай! - бросил я просиявшему Фальгриму. - Ах, судьбы наши
бренные, кто был - того уж нет... Подымем чаши пенные, как говорил поэт!..

Поднимать чашу можно любой рукой. И я пил, пил - заливая кровью
виноградной лозы дорогой полосатый халат и мечтая опьянеть до
беспамятства.

И - не пьянел. А посему слушал последние новости Кабира в
громогласном исполнении своего приятеля - о предстоящей помолвке
племянника эмира Дауда, Кемаля аль-Монсора Абу-Салим и благородной госпожи
Масако Тодзи; о приемах и балах; о госте города - Эмрахе ит-Башшаре из
Харзы, которому ехидный и острый на язык шут эмира Друдл Муздрый успел
прицепить кличку Конский Клещ, и кличка действительно пристала к бедному
Эмраху, как тот самый клещ к конской... - Фальгрим смеялся долго и со
вкусом, после чего продолжил: о купеческом караване из Бехзда, принесшем
совсем уж несуразные слухи; о...

Фальгрим все не умолкал, но я уже плохо слушал его, хотя это было и
не очень-то вежливо. Два имени засели у меня в голове. Эмрах ит-Башшар из
Харзы и Друдл Муздрый - шут, которого многие считали советником эмира
Дауда. Впрочем, одно другого не исключало.

Я вспоминал странное поведение харзийца во время нашей первой встречи
у башни Аль-Кутуна и после нее, вспоминал многозначительные намеки Друдла,
обильно сдобренные нахальством... Оба они безусловно что-то знали -
что-то, что отнюдь не помешало бы знать и мне!

Что?

Хотя... Я невольно покосился на болтающийся рукав. Что мне с этого
знания, каким бы оно ни было? Все знание мира не стоило пяти обычных
крепких пальцев...

Фальгрим перехватил мой взгляд - и осекся на середине фразы. Понял -
зря, все зря. Зря пытался развеселить, отвлечь, напоить... Не казни себя,
Беловолосый, не ты в этом виноват. А я и так благодарен тебе уже за саму
попытку.

Лицо молодого лорда Лоулезского стало серьезным и суровым. Сейчас он
был чем-то похож на собственный двуручный меч-эспадон Гвениль, стоявший
позади Фальгрима у стены рядом с моим Единорогом. На мгновение мне даже
показалось, что и мечи тоже беседуют друг с другом - разве что вина не
пьют.

...Откуда у меня такие мысли? Спьяну, что ли? - так хмель меня
сегодня не берет...

- Извини меня, Чэн, - неожиданно тихо заговорил Фальгрим, и его
приглушенный бас напомнил мне рокотание отдаленного грома. - Я понимаю,
каково тебе сейчас... а если не понимаю, то догадываюсь. Когда б я не
проиграл ту проклятую рубку...

Он помолчал, двигая по столу свою опустевшую чашу. Чеканный дракон из
серебра, обвивавший ее, подмигивал мне кровавым глазом.

- В Кабире поговаривают, что ты хотел свести счеты с жизнью, - глухо
пророкотал далекий гром. - Я рад, что ты не сделал этого...

- Я еще сведу счеты, - криво усмехнулся я. - Только не с жизнью.
Вернее, не со своей жизнью.

Фальгрим непонимающе посмотрел на меня и потянулся за узкогорлым
кувшином.

Я и сам-то не очень себя понимал. Может быть, во мне проснулась кровь
моих легендарных вспыльчивых предков из варварского Вэя, гибких и опасных,
как клинки.

Кровь...

Алая кровь на зеленой траве.

- Гонец от солнцеподобного эмира Кабирского Дауда Абу-Салима! -
возвестил объявившийся в дверях слуга - низкорослый крепыш с двумя боевыми
серпами-камами за поясом.

- Проси, - махнул рукой Фальгрим, обрадованный тем, что столь
скользкий и болезненный разговор был внезапно прерван.

Как ни странно, я тоже испытал облегчение. Кто утверждал, что больные
любят говорить о своих болезнях? Или просто я - не больной?..

А какой я? Здоровый?!

Этого гонца я не помнил, но одевался он точно так же, как и любой
гулям эмира - праздничный чекмень темно-синего сукна, подпоясанный алым
кушаком, островерхая шапка с косицей гонца, остроносые ичиги на ногах...
Ну, и непременный ятаган за кушаком.

И сам присланный гулям был так же бородат и черноволос, с тем же
орлиным профилем, что и все гонцы эмира. Выращивают их специально для
Дауда, что ли?..

- Великий эмир Кабира приглашает Фальгрима, лорда Лоулезского, к себе
во дворец. Сегодня вечером состоится помолвка досточтимого Кемаля
аль-Монсора Абу-Салим с благородной госпожой Масако Тодзи.

Гонец отбарабанил все это заученной скороговоркой, потом заметил меня
- я еще при его появлении отошел к окну, - и поспешил продолжить:

- Вас, Высший Чэн Анкор, великий эмир также приглашает на торжество.
Посланный к вам гулям не застал вас дома...

Он запнулся и неожиданно закончил:

- А из вашего дворецкого слова не вытащишь!..

Я сдержанно кивнул.

Когда двери закрылись за гонцом, отосланным на кухню, Фальгрим
посмотрел в окно, обнаружил за ним то же, что и я - близкий к угасанию
день - и перевел взгляд на меня.

- Ну что, Чэн Анкор Вэйский, пошли жениха с невестой смотреть? А то
темнеть скоро начнет. Может, хоть там развеешься...

Я молча кивнул еще раз. Деликатные все-таки у меня друзья...

Пышная суета празднества, на которое мы с Фальгримом слегка опоздали,
сразу же закружила меня, действительно давая возможность ненадолго
забыться - и я с радостью окунулся в этот шумный водоворот, сверкающий
шитьем одежд, ослепительными улыбками, полировкой клинков и чаш с
искристым вином.

Я с искренней радостью приветствовал знакомых, стараясь не обращать
внимания на бросаемые украдкой сочувственные взгляды; я раскланивался с
дамами, говоря один комплимент за другим; я даже шутил, я был почти весел,
суматоха лиц и приветствий вытеснила из головы тяжелые мысли - чего не
смог сделать хмель вина, сделал хмель праздника.

Мгновениями мне казалось, что все вернулось на круги своя, что все -
как прежде, и я сам - прежний обаятельный и галантный Чэн Анкор, душа
общества... и ничего не случилось, словно и не было никогда разрубленного
тела на кабирской улице, не было незнакомца с изогнутым двуручным мечом,
не было неба, падающего на турнирное поле...

Не было!..

...Когда шум в зале внезапно стих, я даже не сразу сообразил, в чем
дело, всерьез увлекшись беседой с крохотным Сабиром Фучжаном, умевшим на
удивление легко управляться с огромным Лунным ножом Кван-до.

Оглянувшись, я понял, что близится кульминация сегодняшнего вечера.
Гости уже успели освободить центр зала, в углу расположились толстые
зурначи со своими дудками и согбенный старец с пятиструнным чангом - и
теперь в кругу остались двое.

Племянник эмира Кемаль аль-Монсор - не по возрасту мощный и крепко
сбитый юноша - и его невеста, стройная и легкая на ногу Масако из рода
Тодзи.

И блики от огоньков множества свечей играли на безукоризненно
отполированных лезвиях: узкой и длинной алебарды-нагинаты в руках госпожи
Масако, и тяжелого ятагана - в руках Кемаля.

В руках...