камней тротуара не коснулся. Худой остроносый человек читал над Мишей
чьи-то стихи. У гроба стояла женщина лет тридцати в черном и две
испуганные девочки. Вокруг было много знакомых музыкантов, кто-то из них
молча кивнул Данилову, а кто-то просто скользнул по нему взглядом.
Данилова сразу же что-то заставило оглянуться, и он за собой, в отдалении,
у зеленой скамейки, увидел заплаканную Наташу. Данилов растерялся. Подойти
к Наташе теперь он посчитал неприличным, так и стоял к ней спиной.
Видение, думал, она или - земная? Сейчас он был почти уверен, что -
земная.
перекликались зимние птицы. "Они вот поют, - думал Данилов, - и им все
равно, есть ли у них талант, гений, зря ли они живут птицами или не зря.
Они поют, и все. Тут всем все равно. И место-то какое ровное под тополями
и березами. Всюду равенство..." Прежде, вчера и сегодня утром, Данилов
ощущал смерть Миши Коренева скорее умозрительно, и Данилова волновало даже
не то, что Миша ушел из жизни, а то, как он ушел из жизни. Теперь Данилов
смотрел в успокоенное лицо Коренева, видно решившего в последние мгновения
все, что он не мог решить за тридцать шесть лет, и для Данилова смерть из
вчерашней холодной отдаленности подступала злой обжигающей реальностью.
Слезы были на глазах Данилова. Он жалел Мишу, жалел его жену и двух
испуганных девочек, жалел Наташу, жалел жизнь. Жалел себя. Он думал о том,
что и ему самому очень скоро может наступить конец. Прежде он обманывал
себя или размывал трезвые мысли о будущем сладкой беспечностью надежд.
Теперь, над гробом Миши Коренева, обманы рассеивались.
вскинули смычки. Возникла музыка, печальная, всех желающая примирить, трое
могильщиков застыли, облокотившись на заступы, смотрели на музыкантов с
интересом и без иронии. Чья это музыка, Данилов отгадать не смог, слышал
он ее впервые, кто-то сказал рядом: "Это Мишина композиция". То, что
Коренев писал музыку, было для Данилова новостью, и сейчас он, помимо
своей воли, стал прислушиваться к ней так, будто сидел в концертном зале и
хотел определить, хорошая эта музыка или плохая. И он понял, что в
концертном зале он посчитал бы эту музыку посредственной, теперь же и
здесь она была сильной. Рыдания стали сопровождать ее.
тихо, могильщики и те молчали. А когда гроб стали заколачивать, вдова
Коренева вдруг вскричала, обращаясь куда-то ввысь: "Будь проклята ты,
музыка!" Ее принялись успокаивать, одна из девочек прижалась к матери со
словами: "Не надо, не надо, мама!", но вдова все кричала: "Будь проклята
ты, музыка!" Данилову стало жутко. И тут вдова ослабела, опустилась на
табурет и застыла.
они тут как язычники, насыпающие курган. А вокруг уже возникла житейская
суета, стучали лопаты о ледяную землю, люди хлопотали с венками и
портретом, разговаривали громко, опоздавшие выспрашивали, что и как было.
Данилов решился подойти к Наташе, но тут он заметил, что металлическая
ограда соседней могилы, видимо, недавно окрашена ядовито-зеленой масляной
краской, и люди, проходя в суете мимо нее, то и дело пачкают пальто,
брюки, платья. Данилов встал возле ограды, говорил всем проходившим:
- сиюминутное!
смотреть и в Наташину сторону. Наташа с места не двигалась и никаких
намерений не проявляла подойти ни к Данилову, ни к могиле. Держала в руках
красные и белые розы.
панихиде не были...
неизвестно, что он имел в виду, выбросившись из окна...
Неужели и Мише скрипку положат?
ее...
этакого не было. Только выпивши иногда говорил: "Посредственности все мы,
посредственности, так и умрем посредственностями. Неужели Паганини был
такой же человек, как я, как ты? Или он и вправду душу дьяволу заложил?"
Паганини.
писать музыку и исполнять ее не хуже любого гения. Я смеялся над ним...
мне на запись, в Останкино...
снегом, розы. Вдова уловила ее движение, остановилась было и даже будто бы
хотела пойти назад, но опять утихла, подруги повели ее к воротам.
провожайте меня. Но если завтра захотите позвонить мне, вот мой телефон.
мимо оград и крестов тропинкой влево, видно, не желая быть замеченной
вдовой Коренева.
протянул ей белый конверт, полученный позавчера от Мелехина.
неизвестно, что видела перед собой теперь.
НИИ, и это деньги, какие мы ему остались должны...
дома мы помянем Мишу...
сидело много знакомых, желания ехать на поминки не было. "Лишний я там
буду", - думал Данилов. Но он был рад, что вдова приняла деньги и что
дело, необходимость исполнения которого мучила его весь день, вышло просто
и без неловкостей. Автобус свернул с проспекта Мира, не доезжая до станции
"Щербаковской", остановился возле известного Данилову белого дома с
лоджиями, и тут Данилов незаметно от знакомых ускользнул.
напротив, выпью пива, если повезет..." Именно в Марьинских банях он и
разговаривал в последний раз с Мишей Кореневым.
всем царившим, народу набилось множество, как, впрочем, и всегда в будние
дни. Стояли строители в мазаных робах, продавцы из "Бытовой химии", тогда
еще не сгоревшей, мастера с "Калибра" - кого тут только не было!
Морщинистая, седая продавщица, известная как баба Зина, отстоя пены не
ждала, усмиряла инвалидов, лезших без очереди, то и дело выкрикивала:
"Кружки! Кружки! Мальчики, не держите кружки! Кто с бидонами, тем буду
наливать!"...
любителей, две кружки поставил на доску-стойку, обегавшую помещение,
сдвинув газетную бумагу с огрызками колбасы и сыра, а одну кружку выпил
сразу же и порожнюю пустил обратно к бабе Зине.
отвернулся к стене.
и стакан у нас спрашивали, может, тот же самый человек и спрашивал... А
Миша ему тогда сказал: "Заведи складной!"
без аппетита и словно бы не понимая, что пьет. А Данилов воблой его
угощал. И вобла-то была с икрой. Но Миша то и дело застывал взором и усы,
роскошные, д'артаньяновские, щипал, да так яростно, будто и в самом деле
желал вырвать из усов клок. Разговор поначалу шел тихий и вечный, какие
случаются между московскими знакомыми, долго не видевшими друг друга: как
живешь, где и кем работаешь, сколько получаешь, есть ли дети (о женах
вопросов не возникает, да и к чему они?), какая квартира, как с машиной.
Миша спрашивал и сам отвечал, а Данилов тянул свое пиво и узнавал, что
дела у Миши крепкие, денег он добывает вдоволь, несколько лет подряд ездил
на гастроли на Восток и на Север с ансамблями и певицей, играл и пел сам в
биг-битовой манере, в иные месяцы имел за это и по две тысячи. Стало быть,
есть и "Жигули", и квартира, и две девочки с женой одеты. И вдруг Мишу
прорвало. Кружку он от себя отодвинул резко, пиво расплескал, заговорил
жадно, зло, неважно было ему, Данилов перед ним стоял или какой иной
посетитель буфета Марьинских бань. "Хватит, хватит, хватит! - говорил
Миша. - Хватит мне всего! И денег, и женщин, и развлечений, и комфорта!
Это все шелуха, целлофан. Это все средства существования! А само-то
Русанов Владислав
Шекли Роберт
Шилова Юлия
Перумов Ник
Прозоров Александр
Глуховский Дмитрий