Чтение 13–й страницы книги ~Черная кровь~

Ратовища с собой бери!..
Кинулись вниз, обеспамятев. Как же это так?.. Городьба всегда выручала - а ныне так подвела!..
Рвались со всех сторон диатриты.
Таши не знал, где Бойша, где Ромар, где Уника; вдвоем с Малоном они сбили с птицы наездника; и тут оказалось, что длинным, тяжелым ратовищем не так-то просто отбиваться среди домов. Мешали близко сошедшиеся стены; копье даром разодрало птице бок и та, взъярившись от боли, ударила на жалких двуногих всей исполинской мощью.
В тесноте селения быстро развернуть копье не удалось. Малон закричал, дернул из-за пояса топор, но чудовищный клюв навылет пробил ему грудь.
Диатрима вскинула башку, торопясь заглотить окровавленный кусок мяса, который только что был сердцем Калинкиного мужа...
Малона швырнуло под ноги Таши. И тут в нем, оставшемся в живых, будто что-то полыхнуло, как неистовый степной пожар. Это была запредельная, сверхчеловеческая сила, что волею предков пробуждается иногда в мгновенья смертельной опасности. Таши зверем прыгнул вперед, и диатрима, задравшая голову к небу, пропустила этот, привычный для нее бросок. Топор ударил, словно не в Ташиной руке был зажат, а у самого Лара-прародителя. Удар упал сзади, так что кремневый клин завяз в шейных позвонках.
Что было дальше с обреченной птицей, Таши не стал и смотреть. Словно обезумев, рванулся из узкого тупичка, в котором навсегда остался Малон, рванулся к площади посреди селения, где сейчас кипел главный бой.
Диатриты рассыпались по селению, гоняясь за людьми убивая всех, кого могли достать. Повторялся кошмар селения Турана. Но только на сей раз здесь был Бойша, и его воины дрались, забыв про все, даже о собственной смерти. Птицы, карлики, люди - сплелись в один кровавый клубок. И, под прикрытием гибнущих мужчин, бежали прочь через опустевшие проломы женщины и дети.
Уже ворвавшись в гущу свалки, Таши заметил Ромара. Безрукий колдун замер, прижавшись спиной к стене, по лицу стекает кровь, одежда тоже вся рдяная, а прямо на него во весь опор несется громадная диатрима и на ее спине подпрыгивает совсем крошечный карлик, седой, как сова-сипуха. Таши ледяной волной окатило: с полувзгляда понял он, что это и есть тот самый диатричий маг, без которого никогда не сумели бы проклятые так ловко повалить городьбу! И вот теперь достал чужинский чародей врага, сошлись лицом к лицу - один верхом на чудовищной птице, второй - как всю жизнь был, безоружный и перед всякой опасностью открытый.
Таши метнулся было наперерез диатриме, но тут воздух перед Ромаром внезапно вспыхнул. Огненная тень увенчанная парой изогнутых рогов поднялась из-под земли. Страшная голова наклонилась, и диатрима, показавшаяся вдруг маленькой и ничтожной, кувырнулась наземь, сбитая огненными рогами.
Перья на груди птицы тотчас же вспыхнули, огонь метнулся по длинной шее, кроваво-золотые глаза лопнули, лишь ноги еще скребли землю - не желала владычица диатрим отступать даже перед самим Ларом. Седой карлик вскинул пустую руку, словно в ней было привычно зажато копьецо, но огненный рог вонзился ему в грудь. В следующую секунду призрачное видение погасло, Ромар обессилено рухнул у стены, подле трупа своего врага - и руки сородичей подхватили бесчувственное тело, поволокли прочь...
Таши не помнил, что было дальше. Кажется, он подхватил выпавшее из мертвой руки копье и дрался вместе со всеми, ежесекундно ожидая лютой гибели и чуть ли не удивляясь, что смерть раз за разом обходила его. Он видел гибель своего рода, но продолжал драться там, где иные бросали оружие и сами подставлялись под беспощадные клювы, не в силах тянуть, и желая только одного - чтобы скорее.
И все-таки люди не окончательно потеряли головы. Два пролома Бойше удалось отбить. Через них кинулись спасаться дети и женщины, а с ними и часть воинов - потому что иначе бегущие тотчас будут расклеваны диатримами.
Таши стоял в проходе, держа наизготовку загонное копье, пропуская мимо поток бегущих. Сейчас последний из живых людей выбежит наружу и в проходе между домами появится видение торжествующей диатримы. Ее и надо принять на зазубренный кремень, чтобы хоть на минуту задержать погоню.
- Дай сюда! - раздался сзади голос. Белоголовый, трясущийся Лат неожиданно сильным рывком вырвал из рук Таши копье. - Беги! - визгливо крикнул он. - Тебе еще женщин до леса вести! А у меня ноги не идут, так я здесь постою.
Не было времени прекословить главе семьи. Таши подхватил другое копье - полегче и кинулся догонять бегущих.
Вырвавшиеся за городьбы бежали в разные стороны, кто куда, рассыпаясь небольшими отрядами; иные, впрочем, сбивались в ватаги и побольше. Скорее, скорее, уйти подальше, пока страшная смерть в образе нелетающей птицы не вырвалась за городьбу!
Бойша отступал одним из последних. Группа самых упорных воинов, все немолодые, отходила вместе с ним, отвлекая на себя врага, не позволяя ему собраться загонным кольцом, чтобы начать настоящую облаву. И, когда вперед вырвался какой-то лихой чужинец, вождь шагнул ему навстречу и вскинул священный нефрит рода. Дубинка оставила в воздухе зеленый росчерк; шею диатримы, как и в прошлый раз, сбило начисто, а затем случилось страшное - священный нефрит внезапно полыхнул, точно трава весной, и - переломился.
Бойша оторопело взглянул на обломки - и накатившая волна диатритов накрыла его, опрокинула и втоптала в землю уже неживое тело.
Даже вырвавшись за городьбу теряли люди своих во время бегства.
Счастье еще, что почти все диатриты остались в селении - если прежде защитники не пускали птиц в городьбу, то теперь, несколько смертников, закрепившись в проломе, старались не выпустить их. И лишь убедившись, что в селении больше нет ни единого человека, Стакн - старший среди выживших - велел отходить к далекому лесу.
Люди бежали на север. Разрозненные группки карликов настигали их и рвали, почти не встречая сопротивления. Именно в это время погибло большинство родичей: женщин и детей, особенно малышей, что и двух весен еще не отсчитали...
Лишь когда роща, до которой чуть не два часа бежали, сомкнула над людьми свои кроны, народ сумел остановиться, и там впервые кто-то заплакал.
Здесь, на лесной поляне Таши отыскал Унику; увидев окровавленного, избитого - но живого Таши она тихонько охнула - и захлопотала над другой женщиной, которой приспела пора рожать, и младенец - девочка - родилась в лесу рядом со смертным полем...

Глава 6

После страшного разгрома Тейко вместе с десятком женщин, прячась в перелесках, пробирался на север. Он оставался среди бегущих единственным воином, но как-то само собой получилось, что командовала в отряде Крага.
Старуха, столько лет уже и за ворота не выходившая, неутомимо шла, неся полную ношу, приглядывая за детьми и ободряя молодок.
- Найдем своих, - твердила она, - отыщутся. Я их нюхом чую. Как лес сплошняком пойдет, так на тропах след отыщем.
Тейко безучастно слушал эту воркотню. Не оставалось мочи ни идти, ни биться. Был бы один - вообще бы никуда не пошел - лег на землю и умер. Не отпускало его воспоминание: как бежали от него согнутые, вот так же бежали - женщины с детьми. А он гнался и никому не позволил уйти. Весело тогда было. А сейчас его гонят, и не у кого просить помощи и защиты. Не у Краги же... А об остальных и вовсе вспоминать не хочется. Бабы с детишками да девки. Линга тащит двоих малышей: родную дочь и приемную, которую Ромар из-под самого Тейкова топора вырвал. Из сил выбивается, а не бросает приемыша, дура... Калинка ей помогает - она всем по очереди помогает.
Тоже, дура. Ее-то что держит в чужом роду? Как ни старайся, а Малона не воскресишь. Или думает, что вместе легче уцелеть? Вместе врагу на глаза попасть легче...
На дневку отрядец валился в рощах или забивался в кустарник. Но и ночью, в глухой тьме, идти было нельзя. Поэтому старались выходить при свете, но незадолго до заката, когда злодеи уже уводили своих птиц на ночевку. Так шли три дня, отмахивая за сутки изрядные куски, но в конце концов, как и предвидел Тейко, напоролись на беду.
Время было вечернее, лик Дзара только спрятался за край земли, но еще на полнеба сияли багрецом вечерние облака. И света было достаточно даже для круглых птичьих глаз. За эту ночь Крага рассчитывала добрести к цели.
Лес уже был виден на горизонте, стена его была такого темного, грозового цвета, что ни у кого не возникало сомнений, что это не очередная рощица, каких они прошли уже немало, а настоящая извечная чаща, что тянется до гор на западе, а на восходе и вовсе границ не имеет.
Беженцы уже прошли немалое поприще, заросшая вербой балка, где они хоронились днем, осталась далеко позади.
- А вон, никак и Сборная гора, - говорила Крага, указывая рукой вдаль, где ровная линия леса вздымалась округлым холмом, - к утру на месте будем, а там и своих сыщем...
Испуганный вскрик прервал старуху.
Со стороны заката, четко прорисовываясь на фоне пламенеющего неба, мчалась одинокая диатрима. В какой-то стычке она потеряла своего всадника, отбилась от стаи, закружив в незнакомых, сильно заросших местах, и теперь носилась по округе, мучимая страхом и голодом. Углядев желанную добычу, она громогласно заклекотала и, раззявив клюв, ринулась к людям. Случилась паника. Кто-то метался, кто-то кричал отчаянно. Тейко стоял, тупо глядя на спешащую смерть и даже руки не мог поднять.
Калинка подскочила к нему, вырвала из ослабевшей руки копье, встала, уперев древко в землю.
- Из лука бей!.. - закричала она, - я прикрою!
Дрожащими руками Тейко потянул из-за спины лук.
И в это время вперед выступила Крага. Не шагнула, не вышла, а именно выступила. Никогда не удавалось ей такое на родовом совете или вообще, там, где требовалась гордая осанка. Не терпящим возражений голосом она отдала приказ:
- К лесу уходите, только неспешно, а то за бегущими птица кинуться может! Все уходите! А мне с этой тварью поговорить надо. Слово у меня для нее есть.
Словно завороженные люди двинулись к далекому лесу. Старуха, убедившись, что приказ выполнен, зашагала навстречу стремительно вырастающему силуэту.
- Эй, желторотая! - крикнула она, замахнувшись клюкой. - Я тебя!..
Только попробуй тронуть моих внуков! На вот, меня жри...
Птица налетела, ударила, затанцевала на месте, защелкала клювом, раздирая еще бьющееся человеческое тело.
Уцелевшие люди, поминутно оглядываясь, спешили к лесу.

***

Таши и Уника уходили к лесу вместе с большой толпой - чуть не две сотни беженцев, в основном бабы и малышня, но и взрослых мужчин оказалось человек сорок. Первый день и впрямь бежали толпой, а потом за дело взялся Мугон, и толпа превратилась в отряд, беженцы в переселенцев.
За четыре дня дошли к Сборной горе. Выслали разведку, но никого не нашли, видно первыми явились. Не может же такого быть, чтобы им одним спасение найти довелось. Значит, прочие припозднились, не добрались покуда.
На поляне спешно соорудили шалаши, набросали вал из колючих берсеньевых кустов. Сыскали воду. Родник бил как ни в чем не бывало, ничего не зная о несчастьях приключившихся на юге.
На второй день Мугон отобрал людей и двумя отрядами послал их на поиски отстающих. Жутковато было выходить за пределы спасительного леса, туда, где кружили голодные птичьи стаи, но никто из воинов даже губ не покривил, понимали, что так и должно быть, сами прежде приказа готовились в путь. Уходил на поиски и Таши. Уника оставалась с матерью и двумя младшими сестрами. А вот братья Уники не дошли к Сборной горе, полезли мальчишки в бой - и не вернулись живыми.
Ташиному отряду, где старшим был Парат, повезло - уже к вечеру они встретили еще одну группу беженцев, и тоже немалую - почти полсотни человек. К великой радости Таши среди этих людей он увидал Ромара; выжил безрукий чародей среди смертельной круговерти. С найденными поделились водой и обещали проводить их к месту сбора. Одну ночь все равно предстояло провести в лесу и потому люди остановились на ночевку еще засветло, благо что подвернулся распадок так густо заросший ивой и молодыми березками, что туда ни одна диатрима и на полклюва не втиснулась бы.
Ромар немедленно взялся за гадание, но быстро смешал амулеты и подошел к Таши.
- Что-то мне это место не нравится. Смертью кругом пахнет.
- Сейчас смертью повсюду пахнет, - произнес Таши, не то соглашаясь с учителем, не то возражая ему.
- Нет, здесь что-то особое. Пройдем-ка малость вперед, посмотрим, что там творится...
Таши спросился у Парата и, получив разрешение, пошел вслед за Ромаром, который уверенно направился в сторону таинственной опасности, предсказанной резными фигурками. На самом краю зарослей они остановились.
Последний лоскут великого поля лежал перед ними. Вдалеке синел лес, и там уже не рощи будут среди полей, а поляны посреди чащи. Здесь в цепком рукопожатии встречалась великая степь с великим лесом. Благодать и проклятия обеих стран сходились в этом месте. Гепард мог встретиться в этих местах с рысью, а лось с дикой кобылицей. На этом рубеже кончались владения детей зубра и начиналась земля незнаемая.
Затаившись в кустах Ромар зоркими глазами обводил простор. Таши тоже вглядывался вдаль, хотя и понимал, что соперничать с Ромаром ему не приходится. И, конечно же, первым заметил недоброе Ромар. Старик внезапно побледнел и беззвучно шепнул в ухо Таши:
- Гляди!
И как всегда после того, как Ромар укажет на что смотреть, в глазах прояснело, и Таши увидел зверя. То есть, видел он его и прежде, зверь был слишком огромен, чтобы не заметить его, но обманутому взгляду представлялось, будто это пригорок возвышается невдалеке. Серая шерсть сливалась с побитой заморозками травой, а медленные, ленивые движения чудовища можно было заметить, только если специально вглядываться в них.
Таши перевел вопрошающий взгляд на Ромара и увидел бледное лицо, трясущиеся губы... Впервые в жизни старый волшебник был напуган так, что не смог скрыть страха.
- Что это? - прошептал Таши. Ощущение смертельной опасности передалось ему, но страху молодой воин поддаваться не желал и готов был сразиться хоть с самим Хураком и угостить стрелой даже ненасытного Жжарга.
- Рузарх... - шепот Ромара упал невесомей паутины. - Сюда идет...
Надо предупредить своих, чтобы уходили... - Ромар не договорив вдруг вжался в землю и отчаянно прошипел:
- Лежать!
Зоркие глаза мага заметили еще одно движение, ускользнувшее от внимательного Ташиного взгляда - из-за края леса на секунду показалась давно знакомая птичья фигура. Карлик на ее спине мгновенно подал свою скакунью назад, очевидно не желая показываться на виду прежде времени, чтобы не спугнуть замеченного зверя.
Так оно и оказалось. Ромар еще не успел объяснить, в чем дело, а из-за леса, разворачиваясь боевым полукружьем, вынеслось десятка полтора диатрим. Голодные птицы неслись молча, стремясь поскорей окружить знатную добычу, чтобы не дать ей уйти в лес. Впрочем, рузарх никуда и не собирался уходить; он тоже был голоден. Мохнатая громада радостно потрусила навстречу нападающим.
Никогда прежде диатримы не сталкивались с рузархом, а тот не видывал диатрим. И ни рузарх, ни смертельные птицы прежде не знали достойных соперников, всякое существо они рассматривали как корм и стремились лишь к одному - напасть и пожрать добычу. И хотя медлительный тупозубый рузарх никогда не смог бы догнать борзую диатриму, схватка была неизбежной.
Первая диатрима метнулась прямо перед носом лесного чудовища. Птица была выше на добрую сажень и привычно старалась ударить сверху.
Серповидный клюв вонзился в череп зверя, но рузарх, кажется, и не почувствовал раны - могучие челюсти сомкнулись, перекусив диатриму пополам. Хищник наклонил морду, собираясь приступить к ужину, но в эту минуту с боков и со спины на него набросились остальные птицы.
Заработали страшные клювы, бока рузарха окрасились кровью. Клювы легко пробивали свалявшуюся серую шерсть и вырывали здоровенные куски мяса. Не ожидавший нападения великан негодующе заревел и крутанулся на месте, сбив могучим крупом одну из диатрим. Птичьи кости неслышно хрустнули под копытами. Рузарх жамкнул челюстями третью диатриму, но остальные уже снова вцепились в его бока. Не переставая жевать, зверь завертелся на месте, стараясь сбить надоедливых птиц. Те отскакивали, и Таши с отвращением и ужасом наблюдал, как они вскидывают головы, чтобы тоже проглотить вырванный из тела врага кусок. Это была уже не битва, а взаимное пожирание. В течение минуты рузарх сбил и растоптал еще двух диатрим, хотя на нем самом уже не оставалось ни одного живого места.
Карлики на птичьих спинах визжали. Им единственным пока не перепало ни кусочка мяса и они во что бы то ни стало хотели завалить небывалую добычу, чтобы тоже набить животы.
Птицы рванулись в новую атаку. На этот раз они лезли осторожнее, одинаково опасаясь как широчайшей пасти, так и тяжелого крупа, которым зверь, оказывается столь сокрушительно дрался. Новые потоки крови окрасили изодранные бока чудовища, рузарх покачнулся. Диатриты разразились ликующими воплями... Но древний зверь преподнес нападавшим еще один неприятный сюрприз. Враги рано обрадовались: сбить хищнокопытного гиганта с ног было не так просто; туша качнулась не под ударами острых клювов - неожиданно рузарх поднялся на дыбы, словно невиданных размеров медведь.
Развернувшись на месте, рузарх обрушился на не успевших отпрыгнуть диатрим. Этим приемом рузарх в далеких тундрах сбивал на землю мамонтов.
Вооруженные копытами передние ноги смяли разом трех самых шустрых птиц. А рузарх, уже не останавливаясь для еды, вновь завертелся, щелкая зубами и неожиданно бросаясь из стороны в сторону.
Нервы у карликов не выдержали. Лишившись в единую минуту половины своего отряда, они развернули птиц и пустились в бегство. Победитель кинулся было следом, но пробежав пару шагов, понял, что догнать быстроногих птиц ему не по силам. Рузарх вернулся к месту недавней битвы и принялся жрать.
Таши и Ромар, замерев следили, как он, мотая головой, выдирал куски мяса, хрустел птичьими костями, как наклонившись, подхватывал пастью убитых карликов. Хруст, чавканье и утробные стоны были слышны далеко окрест.
Казалось, кровавой трапезе не будет конца, но все-таки и бездонный желудок рузарха переполнился. Сожрать восемь птиц оказалось зверю не под силу. Задушено хрипя и отплевываясь, рузарх направился к растущим неподалеку деревьям. На ходу он постанывал, и Таши мельком подумал, что чудовищу тоже не даром прошла эта схватка и раны заживут еще очень не скоро. Куда раньше кончится добытое в бою мясо, и тогда раненому гиганту придется туго.
- Пойдем отсюда, - хрипло сказал оправившийся от потрясения Ромар. - А со стоянки, пожалуй, сниматься не нужно. Думаю, что сегодня рузарх на охоту больше не пойдет.

***

Как вернулись к месту сбора, узнали радостную весть: нашлись люди из верхнего селения, малой кровью вывел людей рачительный Сават, хотя сам сгинул, до последнего прикрывая отход сородичей. Верховые жители за эти дни успели присмотреть неплохое место для селения, где после недавних пожаров лес был не столь непроглядным. Не нравилась степнякам густая чащоба, где и неба толком не разглядишь.
Кроме того, вторая группа разведчиков привела к месту сбора еще один отряд, который привел мастер Стакн. Четыреста человек разом прибыло к Сборной горе! А там, глядишь, и еще люди подтянутся. Это ли не радость?
Вот только горчила радость при мысли о том, что выходило в путь двадцать три сотни, а до места добралось менее тысячи живых людей.
Вместе с этим отрядом пришел и слепой шаман Матхи. К Сборной горе добрался на своих ногах, а дальше его уже несли. Матхи слег в горячке, и никто, даже Ромар не мог утверждать за верное, поднимется он после болезни или же останется род без шамана.
Пришедшие оставили у Сборной горы доглядчиков: встречать припозднившихся, а сами пошли к новому лагерю, где верховые жители уже начинали ставить городьбу. Иным могло показаться странным, что люди в осеннюю пору не землянки стали рыть, не дома поднимать, а заботиться о частоколе, но никто из родичей против не выступал. Без крепкой стены в лесу казалось страшно. Никто не знает, чего ждать из угрюмой чащи, а через городьбу и рузарх не вдруг прорвется. Так что надо стену ставить, пока морозов нет и земля мягкая. А тем временем и в шалашах укрыться можно, согреваясь боком соседа. Главное - не опасно жить, а удобно - это уже потом.
Однако, вышло так, что и безопасности за новым частоколом люди не нашли.
Таши с Уникой поставили себе отдельный невеликий шалашик чуть в стороне от остальных. Что бы ни говорили покойный вождь и оба колдуна, но люди на Унику посматривали косо. И уж тем более никто с молодой парой в одном доме жить не станет. Люди вместе семьями живут, а Уника теперь ни в какой семье.
Таши такое положение даже устраивало. Хоть и темно ночью в большом общем доме, а все неловко, когда в полушаге от тебя другая пара возится. А в отдельном шалаше вдвоем с милой - рай да и только! Жаль, что в первую же ночь счастье было отравлено. Таши пришел с работ - полный день рыл землю, стоймя вкапывая заостренные бревна - Уника встретила его у костерка, разложенного перед входом, покормила скудным ужином, а когда Таши сладко потянувшись, хотел войти в шалаш, Уника встала в проходе и твердо произнесла:
- Сегодня я тебя домой не пущу.
- А?.. - Таши ничего не понял.
- Сегодня вдовья ночь, - словно маленькому объяснила Уника.
Честно говоря, Таши и думать забыл, что бывает эта самая вдовья ночь.
Обычай вдовьей ночи был древний, но соблюдался неукоснительно. Одну ночь в неделю женатые мужчины не имели права спать со своими женами. Всегда и всюду мужчины погибали первыми: от зубов и когтей, от стрел и топоров.
Чуть не половина женщин в роду были вдовами. Кому-то из них удавалось найти нового мужа, но большинство так и оставались одинокими. Возможно, потому строгий закон наказывал за кровосмешение виновницу, а виновника снисходительно прощал. Мужская жизнь дороже женской.
Рассказывали, что у иных народов один мужчина мог жить разом с несколькими женами, но в роду зубра такого не водилось. У всякого человека - одна жена и вторично жениться можно только если овдовеешь. А для того, чтобы бобылки и молодые вдовы не взбесились от бабского одиночества, и чтобы дети у них продолжали рождаться, отдали предки каждую седьмую ночь вдовам. Хочешь - не хочешь, а обязан в эту ночь женатый человек супругу покинуть и идти под чужой кров. Те из вдовушек, что попригожей, в такое время словно в девичестве, выбирать могли, другие как милости ждали, что хоть на одну ночь пригреет ее мужская рука. Но так или иначе, ломтик счастья получали все.
Чтобы в такую пору не творилось бессовестного блуда, вдовью ночь следовало проводить только с теми женщинами, что из одной семьи с родной женой. Правильный закон, против слова не скажешь. Вот только Таши куда деваться, если Уника отныне ни к какой семье не принадлежит?
- Может, нас это теперь и вовсе не касается? - робко спросил Таши.
- Нет уж, - отрезала Уника. - Как закон говорит, так и поступим.
Нечего судьбу искушать, предков гневить. Второй раз перед родом провинимся - больше не простят, - Уника вдруг улыбнулась беспомощно и тихо произнесла:
- Ничего, ведь это только на одну ночь. Завтра вместе будем.
Таши вздохнул и, собрав оружие, пошел к дозорному костру, решив в следующий раз заранее проситься на такую ночь в караульные. Но и эта ночь выдалась столь беспокойной, так что Таши хвалил себя за то, что вышел из дому при оружии, а не просто присоседился в шалаш к осиротевшим подросткам, которых теперь было в роду куда больше чем живущих при родителях.
Приближался полуночный час, когда опрокидывается звездный ковш, выливая на землю беспросветную тьму. Небо вызвездило к утреннему заморозку. Караульные жались поближе к тлеющему костерку и не слишком охотно обходили недостроенный частокол. Хотя, никто не спал - слушали ночной лес, пытались понять его тайную жизнь. Вот птица крикнула, резко, заунывно. Что ее потревожило? И, вообще, что за птица? Неведомо.
Три ночи тому назад, когда в ограде еще зияли преизрядные бреши, вот так же в час великой тьмы в полной тишине объявилось страшноватое не пойми что. Мелькнула белая тень, сверкнули в темноте два изумрудных глаза, и отошедший на минуту караульщик - совсем еще молодой парнишка, упал обливаясь кровью. Был бы один - вовсе бы конец встретил. А так - кинулись товарищи, и злой дух умчался, не завершив злодейства. Кто-то рассказывал потом, будто рассмотрел в свете факела бегущую по земле птицу. Не диатриму, конечно, а что-то вроде неясыти, только ростом с десятилетнего ребенка. Наутро при свете удалось отыскать на земле следы когтистых лап.
После этого случая люди долго судачили, радовались, что не может диатрима вот так же в ночи носиться, слепнет, дуреха, хуже тетери. Но и с бегучей совой встретиться тоже не сладко было бы. Пикнуть не успеешь, как располосуют тебя острые как игла когти. И вообще, много опасностей лес скрывает, и все незнакомые. Вот опять птица крикнула, на этот раз с другой стороны. Терех - охотник из Турановой семьи, попробовал передразнить ночную крикунью и сам же засмеялся, когда ничего не получилось.
- Ничего, - сказал он, - выучусь, как нужда припрет. Таким манером сигнал подавать удобно. Дергачом в чаще не покричишь, тут тебе не степь, а эта красавица в самый раз орет: и слышно, и не тревожно. Вот, скажем, захотел бы я на наш поселок ночью напасть и пошел бы двумя отрядами. Как отряд места достиг - крикнули ночной птахой, второй отряд приготовился - второй раз крикнули, а после третьего сигнала можно и нападать...
Неведомая птица крикнула в третий раз и в то же мгновение небо прочертила сотня огненных полос.
В первую минуту никто не мог разобрать, что же происходит, и лишь когда разом заполыхали чуть не все шалаши, люди поняли, что с неба падают горящие стрелы. Прежде сыновьям зубра не приходилось встречаться с таким оружием. Вместо острых наконечников у стрел были оголовки из просмоленного волокна. Как неведомые враги поджигали их, Таши понять не мог. С той стороны не было видно ни костров, ни вообще никакого огня, от которого можно было бы поджечь стрелу. Просто вдруг в кустах объявлялся огонек и тут же взвивался в воздух, чтобы упасть на пересохшие крыши шалашей.
Люди с криком выскакивали из гибнущих жилищ, бросались под защиту недостроенных стен. Запели первые ответные стрелы. Нападающие немедленно прекратили бросать на поселок огонь и, оставшись в полной темноте, начали методично обстреливать поселенцев, которых ярко освещал огонь пожара.
Впрочем, за последние дни людям зубра было не привыкать к неожиданным нападениям. Люди поспешно укрылись возле ограды, где стрелы не могли достать их; наиболее опытные охотники быстро привели в чувство заметавшихся и дружный залп вслепую по ближайшим кустам показал нападающим, что так просто селение взять не удастся. Во всяком случае, если не считать сгоревших шалашей, люди еще не понесли никакого ущерба.
- Не стрелять! - незнакомый голос громыхнул так, что все невольно обернулись.
Посреди освещенного круга стоял мастер Стакн. В поднятой руке он сжимал кусок камня, в котором все без труда признали навершие нефритовой дубинки. Значит, не пропала сломанная святыня, а может, даже часть своей силы сумела сохранить. Значит, еще не окончательно сгинул род, еще походят по земле сыновья Лара!
А тихий Стакн, никогда в жизни не повышавший голоса, продолжал греметь:
- Не стрелять! Это люди медведя, мы торговали с ними прежде и можем договориться сейчас! Откройте ворота!
Неошкуренные бревна со скрипом сдвинулись в пазах, освободив проход.
Стакн вышел на освещенное место. Рев зубра взбудоражил окрестности.
С противоположной стороны было тихо, но и стрелы оттуда прекратили лететь.
Подчиняясь внутреннему порыву, Таши выхватил из связки факел, подпалил его у ближайшего огня и встал рядом с мастером так, чтобы тот освещался своим светом, а не пламенем пожара. Шестым чувством Таши ощущал взгляды лучников, готовых в любую минуту спустить тетиву.
Стакн вонзил в землю копье, положил рядом нефритовый обломок и неспешно пошел к темнеющим кустам. Таши, подняв факел, шел следом. В темноте тоже вспыхнул огонь, навстречу Стакну вышли две фигуры. Один - молодой парень с факелом, второй - пожилой охотник, должно быть, вождь нападавших.
- Вы вторглись на наши земли... - немедленно начал говорить вышедший навстречу старик.
Таши не слишком хорошо разбирал язык потомков медведя, но о чем речь идет - понял. Не пропали даром Ромаровы уроки, что старик давал в прошлом году, когда они вдвоем бродили не так далеко отсюда.
- Мы будем говорить стоя, или в память о былой дружбе разожжем двойной огонь? - вежливо спросил Стакн.
Мгновение сын медведя молчал, потом произнес:
Мы разожжем двойной огонь. Пусть ваши люди готовят свой костер. Мы пока не будем стрелять.
Стакн вернулся к землянкам, вздохнул, окинув взглядом ждущие лица, и сказал:
- Будем жечь двойной огонь.
- Вот и хорошо, - согласился Ромар.
Мугон отдал короткие распоряжения своим подручным и те, отложив оружие, побежали по лагерю, собирать случайно уцелевшие от огня запасы хвороста, приготовленные для очагов. Что делать, посреди леса приходится выходить на переговоры со своими дровами.
В скором времени на прогалине между недалекими зарослями и на скорую руку поставленной городьбой загорелись два костра. Они были разложены так близко, что языки пламени смешивались, поднимаясь в небо единым столбом, но на земле дрова и уголь лежали порознь, и двое молодых парней специально следили, чтобы свой уголь не откатился соседу, и от него чтобы не затесалась шальная веточка.
Затем с двух сторон к огню двинулись высокие договаривающиеся стороны. От детей зубра вышли Стакн, Ромар и Мугон. Матхи, которому было бы здесь самое место, по-прежнему лежал в горячке, душа его бродила в иных мирах и не слышала обращенных к ней слов. С другой стороны подошли двое пожилых воинов и колдун, одетый в шкуру медведя, снятую со зверя целиком, вместе с частью черепа, так что оскаленные зубы нависали над разрисованным охрой лицом.
Те и другие присели возле огня на пятки, каждый протянул руки к своему огню, погрузил ладони в пламя, омыл им лицо, чтобы не осталось в душе мелких незначащих мыслей. Ромар, который не мог совершить обряд как следует, встал на колени и опустил в огонь лицо, так что и без того негустая борода затрещала, свиваясь мелкими колечками.
Теперь можно было говорить.
- Вы вторглись на наши земли, - утверждающе произнес старший из медведей, тот самый, что выходил навстречу Стакну.
- Мы и прежде приходили сюда, - возразил Стакн, - и никто из ваших людей в те времена не восставал против этого.
- Прежде вы хотели торговать, а сейчас явились всем родом. Это наша земля, никто чужой не будет жить здесь.
Ромар вздохнул, собираясь заговорить, но и Стакн, многократно ходивший в эти края менять свои изделия на лесные товары, не хуже колдуна знал, как следует говорить в такие минуты.
- Люди зубра прежде не воевали с жителями лесов, - сказал он. - Не хотим мы войны и сейчас. Мы часто встречались с вами здесь, хотя и не знали, что вы считаете эти земли своими. Мы приносили вам кремень, морские раковины, хлеб и волшебную киноварь. Вы давали нам кость мамонта, шкуры песцов и чернобурой лисы, сладкий лесной мед и пахучую бобровую струю.
Обмен всегда был честным, нам незачем обижаться друг на друга. Так?
- Вы пришли на наши земли, - казалось вождь лесовиков не знает других слов и потому упрямо повторяет одно и то же.
- Люди зубра не собираются всегда жить в лесу, - произнес Мугон. - Когда кончится засуха, мы вернемся в свои края. Нам надо всего-лишь перезимовать у вас, а потом мы уйдем.
- Вы уйдете немедленно или мы станем сражаться с вами и убьем вас всех до последнего. Наши воины бесстрашны, наши луки бьют без промаха, наши копья тяжелы, а руки не знают усталости...
Стакн дослушал до конца напыщенную тираду, которая, видимо, должна была устрашить пришельцев и показать им непобедимость хозяев, а потом миролюбиво заметил: