работу, снова уйти в Дальний Поиск, никто бы и слова поперек не сказал...
А там-угнать бы суперкосмолет последней модели, и рвануть без оглядки!
Нет, Иван сразу отгонял подобные мысли, он не вор. Даже Гуг Хлодрик не
стал бы угонять космолета у своих, для этого нужно быть законченным
подонком... Ладно, обойдется своими средствами! Иван знал, к лету все
будет готово, и если его не перехватят сами космофлотчики из Управления,
только его и видали!
заметочка. Но суть-то ясна: старинного приятеля под конвоем отправили на
подводные шахты Гиргеи, в бессрочную латоргу. Иван понимал, для Гуга это
крышка, никогда ему не выбраться с этой проклятой планеты! Но что он мог
поделать? Только скрежетать зубами в бессилии? Нет, нервы надо было беречь
для дела. И все же он не тратил времени зря, раздобыл и припрятал
автомат-парализатор, десантный лучемет, кое-какие боеприпасы... Если бы он
в селе показал кому-нибудь эти штуковины, никто бы не понял, для чего вся
эта железная дребедень - уже двести с лишним лет небыло войн, даже
местного характера, охота на животных давным-давно вышла из моды, на
охотника посмотрели бы как на недоумка.
нейтрализаторов... К нелюдям с голыми руками не попрешься! К ним и
вооруженным до зубов были идти не слишком-то безопасно. И вообще, что он о
них знал? Да ровным счетом ничего! Но Иван утешал себя мыслью, что вот и
узнает! А там видно будет!
неукротимой силой, что поселилась в его груди. Не помог ему я
старичок-священник. Не помог, но немного облегчил существование, благодаря
ему Иван увидал в конце длинного, нескончаемого темного туннеля проблеск
света.
выжидать ему не позволяла гнетущая, безжалостна память.
так всю жизнь. Это был целый мир в мире. Вселенная во Вселенной! Этому
Храму было без малого шестьсот лет. Он был воздвигнут народом и для
народа. На белом свете не существозало ничего равного ему. Были строения
выше, шире, массивнее и грандиознее. Но гармоничнее и одухотвореннее не
было, ни в прошлом, ни в настоящем. Не предвиделось таковых и в будущем. В
этом Храме воплотился тысячелетний гений народа-страдальца,
народа-защитника. Его невозможно было уничтожить, стереть с лица этой
святой земля. Его можно было лишь временно разрушить, разнести на куски,
что и сделали варвары-изверги двадцатого века, века тотального геноцида и
мракобесия вселенских масштабов. Но власть вандалов и убийц оказалась
недолгой. Храм же был вечен - он возродился в конце этого кровавого, но
выдохшегося на последних десятилетиях века, возродился во всем своем
великолепии и нетленности, по воле народа и вопреки доживающей в роскоши и
страхе кучке плутократовузурпаторов. И его возрождение стало началом
Возрождения полузадушенной многострадальной земли-десятки тысяч храмов
засверкали над городами и селами золотыми куполами, освещая российскую
землю, утверждая в ней своим величием и открытостью мир и покой,
терпимость и доброту. В считанные годы поднялась из праха полуразрушенная
страна, ожила, окрепла, обрела второе дыхание, еще более глубокое, чем
первое, более ровное, животворящее. И стоял в сердце этой великой и
могучей страны, дающей все человеку любой крови и веры, обеспечивающей
всем покой и благоденствие, светлый, возносящийся к небесам Храм-главная
обитель Духа Возрождения России и всего православного христианского мира,
средоточие Добра и Веры в Добро - Храм Христа Спасителя, Неразрушимая
Святыня. Стоял, отражая своими куполами Огонь Небесный, бросая его блики
на людей - в их сердца и души.
побрел к иконостасу. Он понимал, что пора уходить, что ему нельзя
расслабляться, размякать душой. Но ничего не мог с собой поделать. Он
хотел в последний раз - в первый и последний! - заглянуть в глаза Тому,
кто единственный не бросит его, не оставит в самую трудную и тяжкую
минуту. И он видел уже Этот Взгляд. И он понимал, что и его видят.
- прошептал он, почти не разжимая губ. - И сохрани меня от всякого зла.
нему. Но он не мог оторвать взгляда от Лика Того, к кому обращался. Он
ждал Знака.
непреклонность, стал добрым, даже простодушно добрым, словно приоткрывая
завесу, скрывавшую Его подлинное выражение от непосвященных.
но уже полуседой бородой и близорукими добрыми, почти детскими глазами.
Его голову облегал белый и странный какой-то, на взгляд Ивана, клобук с
маленьким крестиком наверху.
отличить митрополита от рядового батюшки, дьякона от семинариста, а кто в
каких одеяниях и по какому случаю должен был предстать перед паствою, он и
вообразить не мог. Надо было, конечно, все это разузнать запомнить. Но
Ивана больше влекло внутреннее, глубинное, нежели внешнее, наружное.
силе, а в Правде! Ты понял меня?
священнослужитель.
- ты пришел сюда неспроста. Ты уже готов?
знали! Лишь он один ничего еще толком не знал.
опустив глаза долу. - За два дня может многое измениться... Не
передумаешь?
более, удерживать! Иногда удержать человека, обуздать его, приневолить -
все одно, что сломать. Церковь же человека возвышать должна, открывать
перед ним мир необъятный и неизведанный, окрылять, но не путы накладывать.
Поступай, как знаешь. Но помни то, с чего начали не в силе Бог, а в
Правде! А еще это понимай так: не с сильными Бог, а с правыми!
проповедям и нравоучениям, не желало принть их - с какой это стати его,
взрослого человека, прошедшего сквозь такие передряги, что и не снились
большинству землян, начинают вдруг поучать, наставлять словно мальца
безусого?! Но почти тут же раздражение, порожденное гордыней, угасло. Ведь
слышал он сейчас не поучения ментора, а то, что постоянно звучало в его
мозгу, то, о чем кричала в нем самом Совесть! Только теперь это был не
внутренний голос, а внешний. И потому внемлить ему следовало с удвоенным
вниманием, сопоставляя со своим, отринув гордыню и раздражительность. И
ему стало легко, хорошо. Он склонил голову, как бы соглашаясь с
неизвестным ему священнослужителем, признавая правоту его слов.
священнослужитель, - они грешат понемногу, каятся, а в общем их души
чисты, не запятнаны большими и смертными грехами, им легко жить на белом
свете. Но иногда в мир приходят люди иного склада - сильные, цельные,
одержимые. И они несут в этот мир с собой или Большое Зло или Большое
Добро. Не сразу становится видно, что именно, лишь со временем
раскрывается их сущность, и тогда люди обычные могут сказать: да, это
поводырь и праведник, очистивший часть мира от скверны, или же - это
обольститель, влекущий за собой в пропасть адскую. Мне, грешному, не дано
быть провидцем, предрекать, кто есть кто на свете. Но я вижу, что путь
твой не прост, что в тебе заключены зародыши и Большого Зла и Большого
Добра. Они еще не вступили меж собой в битву за Душу твою, они пока только
примериваются друг к другу, но когда они сойдутся в безжалостной и лютой
схватке, душа твоя содрогнется. И тебе придется принять решение, с кем ты,
на чьей стороне! Будь готов к этому, сын мой. Тебя ждут страшные
испытания. Я не знаю, кто в тебе одержит верх, может, и тот, кого в Храме
Божием вслух лучше не называть. Но Церковь не отрекается и от падших... ты
же пока не пал и не вознесся. Ты стоишь на перепутье. И перед выбором
твоим прими мое доброе напутствие и благословение. Благословляю тебя, сын
мой.
С минуту они простояли в тишине. Иван не знал, как полагается отвечать в
таких случаях, что делать. Он лишь опустил голову. Но даже теперь он
ощущал на себе испытующие и одновременно напутствующие взгляды, обращенные
на него с Иконостаса. Не только Сам Вседержитель, но и Богородица,
Архангелы, Святые, казалось глядели на него, вопрошая, прожигая насквозь
его душу, но вместе с тем и благославляя, поддерживая, даже ободряя. И
перед ними душа не могла лгать.
головы, - не знаю, может, это и есть то самое зло, не знаю, а может,
просто - боль, обида, тоска!
становится неизбывной. Ты же помнить обязан, что горя жаждой мщения,
выплескивая наружу обиду, принесешь в мир Зло. Тебе будет казаться, что
борешься с этим Злом, что ты истребитель этого Зла, но истребляя и
обарывая его силой, будешь лишь умножать его. И настанет день, час, когда
Суворов Виктор
Корнев Павел
Трубников Александр
Шилова Юлия
Ибсен Генрик
Андреев Николай