Чтение 13–й страницы книги ~Трудно стать Богом~

- Я и так стараюсь пореже. Понимаю же, что с башлями напряг...

Поближе к торфяным болотам... Само ломо... Блин, что еще за "само
ломо"? На первые слоги надо делать ударения или на последние? Или -
по-разному? Самоломанный? Все мы самоломанные, но, может, с его точки
зрения, я - в особенности? Может, и так, конечно. Бобка молчит нарушает
Гомеопатическое Мироздание тчк. Но при чем тут моя самоломанность?
Отстриги хвост... Надо же этак накрутить! Слушайте, ребята, может, я
ерундой занимаюсь, и никакой это не Фил?

- Одно скажу, - проговорил Малянов. - В мое время друзья с друзей
денег не брали. С таким человеком здороваться бы перестали.

А может, и не перестали бы, подумал он. Смотря кто, смотря где.
Идеализирую. Ох, старый стал...

- Ну... - ответил Бобка, разведя руками, и Малянов пожалел, что
вообще вякнул. Какой смысл произносить слова, лишенные смысла. - В ваше
время деньги на фиг были не нужны. В лавках все равно пусто, а на Майорку
только портвейнгеноссе допускались. Нормальные граждане просто чалили с
работы, кто что мог, а потом махались бартером.

- Не скажи. За четыре, например, тысячи можно было, например, машину
купить.

- Как сейчас - один занюханный бутер в тошниловке, - мигом
сконвертировал Бобка.

- В семьдесят первом, помню, я полгода откладывал помаленьку со
стипендии - и купил кинокамеру "Кварц" за сто сорок пять рублей. Счастлив
был - не представляешь!

- Да, ты показывал про маму молодую, и еще про меня - ползуна.
Кстати, я бы с удовольствием опять посмотрел. Вы такие хорошие там, на
лыжах.

- Обязательно посмотрим. И, знаешь, я все мечтал: вот вырасту
большой, заработаю много денег и куплю за триста рублей кинокамеру с
трансфокатором...

- Ну, может, еще вырастешь.

- Скотина!

Бобка довольно захихикал. Малянов легонько его пихнул кулаком; Бобка
изобразил отруб.

- Знаешь, где мой пиджак висит? - риторически спросил Малянов. - В
левом внутреннем кармане бумажник. Иди сам и достань десять штук, я
мужским делом занят. Пыль сосу.

Бобка осветился. И тут же его будто ветром смело; "Спасибо, па!" -
прозвенело уже из коридора.

Да, господа-товарищи, с потеплевшим сердцем подумал Малянов. Ради
того, чтобы увидеть сына счастливым, стоит пачкать кофем станки.

Бобка шуровал по его карманам и с явным чувством глубокого
удовлетворения мурлыкал какую-то свою молодежную белиберду: "Я люблю
задавать вопросы - особенно про пылесосы..." Потом вернулся, встал около
Малянова и громко сказал:

- Понимаешь, па. Вот вы говорите: книжки, книжки... Иногда попадаются
интересные, конечно. Но в основном нудьга. Просто в ваше время других
развлечений не было, вот вы и читали день и ночь все, что под руку
подвернется. Стихи - давай стихи. Фантастика - давай фантастику. Гессе
какие-нибудь невыносимые - давай Гессе...

Малянов, нагнувшийся было, чтобы включить пылесос, опять распрямился.
Не без усилий и не без неприятных ощущений - копчик побаливал. Здорово
вчера приложился.

Как бы это... чтобы не "Волга впадает в Каспийское море..."

- Железяка, Боб, она железяка и есть. Что ты ей дал - то она тебе и
возвращает. Не больше. А чтобы ей что-то давать - нужно самому что-то
получать. Если ты перестанешь усваивать новое в пятнадцать лет - так и
останешься на всю жизнь по уму пятнадцатилетним. Если в семнадцать -
семнадцатилетним. Ну вот представь себе себя в десять лет. А теперь
представь, что ты сейчас по уму - десятилетка. Представил? Вот... Лучшего
способа узнавать что-то новое, чем читать не тобою написанный текст, люди
не придумали.

- Новое... Вот мы "Обломова" когда проходили, мне там фраза
запомнилась - как он говорит Штольцу: "И зачем только я помню, что Селевк
разбил какого-то Чандрагупту?"

- А зачем тебе набирать в какой-нибудь стрелялке на семь очков
больше, чем Володька?

- Потому что я тогда, - и Бобка с изрядной долей самоиронии
по-обезьяньи замолотил себя в грудь кулаками, из левого торчала смятая
десятитысячная бумажка, - я тогда па-бе-ди-тел!

- Победитель выискался! А слово "ослепительный" в сочинении написал
через "ли". "Слепец" у тебя тоже будет "слипец" - дескать, слипся с
кем-то?

- Ну это случайно... это я задумался... - виновато забубнил Бобка.

- А читал бы, как мы в свое время, - таких проколов не возникало бы
даже случайно. Автоматом бы слова и сочетания откладывались.

Малянов нагнулся и врубил пылесос. "Вихрь" истошно взвыл. Малянов
зашаркал щеткой вдоль плинтусов.

Вырастишь сына слишком похожим на тебя - и он станет изгоем.
Вырастишь сына слишком не похожим на тебя - и он станет тебе чужим. Вот и
выкручивайся.

И тут пришло озарение. Как всегда, неожиданно. Как всегда, в
результате не представимого еще секунду назад синтеза. Как всегда: есть,
скажем, два факта, и думай над каждым из них хоть до посинения, ничего не
придумывается. Нарочно придумать ничего нельзя - хотя мука нарочитого,
тягостного, тупого и всегда тщетного придумывания есть необходимый этап
работы, запускающий в мозгах какой-то куда более тонкий, неподконтрольный
сознанию и удачливый механизм. Уже и думать вроде перестал, вернее, начал
думать совсем о другом, потом о третьем - ан бац! Два отдельных факта,
каждый в своем ящичке, вдруг совместными усилиями прошибают разделяющую их
стенку, соединяются - и высверкивает понимание.

Торфяные болота - это Торфяная дорога. Там, за Старой деревней. А на
ней, вынесенный в свое время чуть ли не за город, на чудовищно болотистые
пустыри, а ныне оказавшийся в районе новостроек - столь же болотистых,
естественно, - стоит завод ЛОМО. А "держитесь поближе к торфяным болотам"
- это призыв. Фил мне встречу назначает.

Но почему так нелепо и сложно? Что он играет в игрушки? В детство
впал?

Дальше все раскрутилось практически без усилий. Ключик нашелся, и
ключик подошел. "Вечер" - это подпись, но это и время суток. Вечером,
значит. Понятно, что, если записку он кинул в ночь на сегодня, встреча
предлагается именно сегодня. Сегодня вечером. Когда точно? Единственное
числительное - во фразе "мы не шестерки". Гордый призыв к продолжению
борьбы - какой, с кем, зачем? Но это и указание на время: шесть часов
вечера. И, наконец, шизоидное, или скорее белогорячечное, "отстриги
хвост". Ноги, крылья, хвост... Мультфильм такой был. Хоть тресни, а это
закамуфлированное предупреждение не привести за собой "хвост". Детектив
получился. Мелко. Для нас это, ей-богу, мелко. Мы все больше насчет
Мирозданий...

Малянов еще пытался иронизировать сам с собой - но пальцы снова
дрожали.

- Па! - еле слышно в реактивном вое крикнул Бобка. Малянов обернулся.
Бобка стоял в дверном проеме, задрав руки, как хирург. С рук капало. -
Сколько порошка класть?

- Там из початой пачки столовая ложка торчит, - объяснил Малянов. -
Застарелая такая.

- Точно, торчит.

- Четыре ложки.

За ним следят? И за мной следят? Кто? Что за бред, шутки шутками, но
у нас и впрямь совсем другие дела... Нет, но место там действительно
довольно пустынное, оторваться можно... Черт, что за ерунда, какие мы
агенты? Не штирлицевы же времена - электроникой тебя безо всякого "хвоста"
достанут хоть посреди Сахары! Что он навыдумывал на своем Памире? Малянов
чувствовал страх и раздражение. Яростно пихал вперед-назад щетку, с
дровяным стуком цепляющуюся за ножки двадцатилетней давности мебелей, и,
накачивая себя раздражением, думал: игры ему? Стрелялки Бобкины? А на
самом деле думал: началось. Началось. Началось.

Именно нелепость происходящего, его откровенная бредовость лучше
всего свидетельствовали - оно. Началось.

И не сразу он сообразил взглянуть на время.

Оставалось чуть больше трех часов.

Неслышно отворилась лестничная дверь, и в коридор вдвинулась
увешанная сумками и пакетами Ирка. Малянов выронил щетку и побежал
принимать сумки и пакеты.

- Бе-е-с! - громко проблеяла Ирка, слегка задыхаясь. - Ваша мать
пришла, молочка принесла!

В ванной Бобка самозабвенно стирал майку - то ли маляновскую, то ли
свою. Он терзал ее на весу, как змею, и живо напомнил Малянову Лаокоона;
брызги летели..."

"...куда не поеду. Никуда. Если мне действительно дороги разум и
жизнь. Не хочу рисковать и не могу. И не вижу смысла. С этим покончено,
покончено. Тащиться в такую глушь в такую непогодь... зачем? Отрежь
хвост... Нет у меня хвоста, нет!!

Нет, кроме шуток, это действительно опасно. Если происходящее
осмысленно, значит, оно чревато увеличением давления; значит, опасно. А
если не опасно, то, значит, лишено всякого отношения к реальности,
следовательно, бессмысленно. Никуда не поеду.

Вот только Фил...