встречу и боялся ее.
растительность мгновенно теряла влагу, и все: стволы деревьев, ветви,
листья, лианы, цветы, грибы - рассыпалось в труху, смешивалось с болотным
илом и тут же смерзалось, стеля под гусеницы звонкую ледяную броню. "Вас
видим!" - сказал голос Сартакова из репродуктора, и Алик сейчас же
затормозил. Туча трухи медленно оседала.
глазами по обзорному экрану. Он не знал, что он должен увидеть. Что-то
похожее на кисель, от которого тошнит. Что-то необычное, что нельзя
описать. А вокруг шевелился лес, трепетал и корчился лес, менял окраску,
переливаясь и вспыхивая, обманывая зрение, наплывая и отступая, издевался,
пугал и глумился лес, и он весь был необычен, и его нельзя было описать, и
от не, о тошнило. Но самым необычным, самым невозможным, самым
невообразимым в этом лесу были люди, и поэтому прежде всего Леонид
Андреевич увидел их. Они шли к вездеходу, тонкие и ловкие, уверенные и
изящные, они шли легко, не оступаясь, мгновенно и точно выбирая место,
куда ступить, и они делали вид, что не замечают леса, что в лесу они, как
дома, что лес уже принадлежит им, они даже, наверное, не делали вид, они
действительно думали так, а лес висел над ними, беззвучно смеясь и
указывая мириадами глумливых пальцев, ловко притворяясь и знакомым, и
покорным, и простым - своим. Пока.
навстречу.
сообщили Тойво, что все в порядке?
беспокойтесь, Рита. А вы как себя чувствуете? Что у вас случилось?
кажется, ослепли все...
на фотобумаге, как фигурка на детской загадочной картинке "Куда спрятался
зайчик?" - и, однажды разглядев это, больше невозможно было потерять его
из виду. Оно было совсем рядом, оно начиналось в нескольких шагах от
широких гусениц вездехода.
прозрачных нитей, липких, блестящих, извивающихся и напряженных;
пронизывающий плотную листву и уходящий выше, в облака. Он зарождался в
клоаке, в жирной клокочущей клоаке, заполненной протоплазмой, живой,
активной, вспухающей пузырями, примитивной плотью, хлопотливо организующей
и тут же разлагающей себя, изливающей продукты разложения на плоские
берега, плюющейся клейкой пеной... И сразу из шума леса выделился голос
клоаки, словно включились невидимые звукофильтры: клокотание, плеск
всхлипывания, булькание, протяжные болотные стоны, и надвинулась тяжелая
стена запахов: сырого сочащегося мяса, сукровицы, свежей желчи, сыворотки,
горячего клейстера, и только тогда Леонид Андреевич заметил, что Рита и
Сартаков были в кислородных масках, и увидел, как Алик и Поль, брезгливо
кривясь, поднимают к лицу намордники респираторов, но сам он не стал
надевать респиратор, он словно бы надеялся, что хоть запахи расскажут ему
то, чего не рассказали ни глаза, ни уши...
растение...
Оно питается растениями.
ветви были повернуты в одну сторону и никли к бурлящей массе, и по ветвям
струились и падали в клоаку толстые мохнатые лианы, и клоака принимала их
в себя, а протоплазма обгладывала их и превращала в себя, как она могла
растворить и сделать своею плотно все, что окружало ее...
больше, не растет. Сначала мне показалось, что оно разливается и
подбирается к нашему дереву, но это было просто от страха. Или это дерево
подбиралось к нему...
Скорее всего мы налетели на этот... столб, винты запутались в слизи,
хорошо что мы шли низко и на самой маленькой скорости, мы боялись грозы и
искали место отсидеться...
падают животные, их словно тянет туда что-то, они с визгом сползают по
ветвям и бросаются туда, и растворяются - сразу, без остатка.
сначала не повезло, потом повезло. Вертолет буквально сел в крону и даже
не перевернулся, и даже дверцу не заклинило, так что, по-моему, корпус
цел, полетели только лопасти винтов...
сейчас, но это еще не самое интересное. Подождем еще несколько минут, и вы
увидите самое интересное...
толчками один за другим стали извергаться обрубки белесого, зыбко
вздрагивающего теста, они беспомощно и слепо катились по земле, потом
замирали, сплющивались, вытягивали осторожные ложноножки и вдруг начинали
двигаться осмысленно, еще суетливо, еще тычась, но уже в одном
направлении, все в одном определенном направлении, расходясь и
сталкиваясь, но все в одном направлении, по одному радиусу от клоаки, в
заросли, прочь, одной текучей белесой колонной, как исполинские мешковатые
слизнеподобные муравьи.
десять, двадцать, по тридцать штук... С удивительной правильностью, каждые
восемьдесят семь минут...
том направлении, а иногда вон туда, мимо нашего дерева. Но чаще всего они
действительно ползут так, как сейчас... Поль, давайте посмотрим, куда они
ползут, вряд ли это далеко, они слишком беспомощны...
откуда мне знать, может быть, это маленькие тахорги. Ведь никто и никогда
еще не видел маленьких тахоргов. Хорошо бы проследить и посмотреть, что с
ними делается дальше. Как ты думаешь, Поль?
Мы могли бы ехать рядом и быть настороже. Все возможно, пока еще возможно
все, возможно, это лишний нарост на маске, загадочный и бессмысленный, а,
может быть, именно здесь маска приоткрылась, но лицо под нею такое
незнакомое, что тоже кажется маской, и как хорошо было бы, если бы это
оказались семена или маленькие тахорги...
мере я буду знать, в чем будут копаться наши биологи. Пошли в рубку, надо
сообщить Шестопалу, пусть дирижабль следует за нами...
разворачивать вездеход. "Хорошо, - говорил Шестопал. - Будет исполнено. А
что там внизу? Там какой-нибудь гейзер? Я все время натыкаюсь на что-то
мягкое и ничего не вижу, очень неприятно, и стекла в кабине залепило
какой-то слизью..." Алик делал поворот на одной гусенице и валил кормой
деревья. "Ай! - вдруг сказала Рита. - Вертолет!" Алик затормозил, и все
посмотрели на вертолет. Вертолет медленно падал, цепляясь за распростертые
ветви, скользя по ним, переворачиваясь, цепляясь изуродованными винтами,
увлекая за собой тучи листьев. Он упал в клоаку. Все разом встали. Леониду
Андреевичу показалось, что протоплазма прогнулась под вертолетом, словно
смягчая удар, мягко и беззвучно пропустила его в себя и сомкнулась над
ним. "Да, - сказал Сартаков с неудовольствием. - Глупость какая, вся
недельная добыча..." Клоака стала пастью, сосущей, пробующей,
наслаждающейся. Она катала в себе вертолет, как человек катает языком от
щеки к щеке большой леденец. Вертолет крутило в пенящейся массе, он
исчезал, появлялся вновь, беспомощно взмахивая остатками винтов, и с
каждым появлением его становилось все меньше, органическая обшивка
истончалась, делалась прозрачной, как тонкая бумага, и уже смутно мелькали
сквозь нее каркасы двигателей и рамы приборов, а потом обшивка
расползлась, вертолет исчез в последний раз и больше не появился. Леонид
Андреевич посмотрел на Риту. Она была бледна, руки ее были стиснуты.
Сартаков откашлялся и сказал: "Честно говоря, я не предполагал... Должен
тебе сказать, директор, я вел себя довольно опрометчиво, но я никак не
предполагал..."
колонной один за другим, словно текли по земле, переливаясь через стволы
сгнивших деревьев, через рытвины, по лужам стоячей воды, в высокой траве,
сквозь колючие кустарники. И они оставались белыми, чистыми, ни одна
соринка не приставала к ним, ни одна колючка не поранила их, и их не
пачкала черная болотная грязь. Они лились с тупой бездумной уверенностью,
как будто по давно знакомой привычной дороге.
воздействия, шел параллельно колонне, стараясь не слишком приближаться к
Каргалов Вадим
Андреев Николай
Посняков Андрей
Пехов Алексей
Муркок Майкл
Флинт Эрик