приговаривая:
кожаном мужском пальто.
закрыто... Черт, умаял меня лысый дьявол... - сообщил он Андрею. - Чего я
ему там плел! Оторвет мне Фриц башку, когда узнает... Да я и не помню уже,
что я там плел...
надежд и всю жизнь ему не везло. Когда в тридцать втором году какой-то
еврей пустил его по миру, открыв напротив большой современный зеленной
магазин, Гофштаттер осознал себя истинным немцем и вступил в штурмовой
отряд. В штурмовом отряде он было сделал карьеру и в тридцать четвертом
году уже собственноручно бил упомянутого еврея по морде и совсем было
подобрался к его предприятию, но тут грянуло разоблачение Рема, и
Гофштаттера вычистили. А он к тому времени был тоже женат, и уже
подрастала у него очаровательная белокурая Эльза. Несколько лет он кое-как
перебивался, потом его взяли в армию, и он начал было завоевание Европы,
но под Дюнкерком попал под бомбы собственной авиации и получил в легкие
здоровенный осколок, так что вместо Парижа оказался в военном госпитале в
Дрездене, где провалялся до сорок четвертого, и совсем было уже выписался,
когда совершился знаменитый налет союзных армад, уничтоживший Дрезден в
одну ночь. От пережитого ужаса у него выпали все волосы, и он немножко
тронулся, по его же собственным рассказам. Так что попав снова в родной
Эрфурт, он просидел в подвале своего домика самое что ни на есть горячее
время, когда еще можно было удрать на Запад. Когда же он решился, наконец,
выйти на свет божий, все было уже кончено. Зеленную лавку ему, правда,
разрешили, но ни о каком расширении дела не могло быть и речи. В сорок
шестом у него умерла жена, он в помрачении рассудка поддался на уговоры
Наставника и, плохо понимая, что он, собственно, выбирает, переселился с
дочерью сюда. Здесь он немного отошел, хотя до сих пор, кажется,
подозревает, что попал в большой специализированный концлагерь где-то в
Средней Азии, куда сослали всех немцев из Восточной Германии. С черепушкой
у него так и не восстановилось окончательно. Он обожает истинных немцев,
уверен, что у него на них особенный нюх, смертельно боится китайцев,
арабов и негров, присутствия которых здесь не понимает и объяснить не
может, но более всего он почитает и уважает господина Гейгера. Дело в том,
что во время одного из первых своих визитов к Гофштаттеру блестящий Фриц,
пока Отто наполнял кошелки, кратко, по-военному, приволокнулся за
белокурой Эльзой, осатаневшей без перспектив на приличное замужество. И с
тех пор в душе сумасшедшего лысого Гофштаттера зародилась слепящая
надежда, что этот великолепный ариец, опора фюрера и гроза евреев, выведет
в конце концов несчастное семейство Гофштаттеров из бурно кипящих вод в
тихую заводь.
корзиной. - Он у Гофштаттеров бывает раз, ну два в месяц, когда у нас
жрать нечего - пощупает эту дуру, и делов-то... А я сюда каждую неделю
хожу, и по два раза, и по три раза в неделю... Ведь Гофштаттер-то дурак
дурак, а человек деловой, знаешь, какие он связи завязал с фермерами -
продукты у него первый сорт и недорого... Изоврался я вконец! Вечную
привязанность Фрица к Эльзе я ему обеспечь. Неумолимый конец
международного еврейства я ему обеспечь. Неуклонное движение войск
великого райха к этой зеленной лавке я ему обеспечь... Я уже сам
запутался, и его, по-моему, до полного уж сумасшествия довел. Совестно же
все-таки: сумасшедшего старика до полного сумасшествия довожу. Вот сейчас
он спрашивает меня: что, мол, эти павианы должны означать? А я, не
подумавши, ляпнул: десант, говорю, арийская, говорю, хитрость. Так ты не
поверишь - он меня обнял и присосался что к твоей бутылке...
сумасшедшая?
все равно: Фриц, Отто, Иван, Абрам... Тридцать лет девке, а Гофштаттер к
ней подпускает только Фрица да меня.
ужасное: совершенно я не представляю, как мы из этой истории выпутаемся.
Слабый я, бесхарактерный.
корзиной. Подниматься наверх он не стал.
мне давай деньги, я смотаюсь в магазин, может, консервов каких-нибудь
достану. - Он помялся, отводя глаза. - И ты, это... Фрицу... не надо. А то
он из меня душу вытрясет. Фриц, он знаешь какой, - любит, чтобы все было
шито-крыто. Да и кто не любит?
Корзина была такая тяжеленная, словно нагрузил ее Гофштаттер чугунными
ядрами. Да, брат, думал Андрей с ожесточением. Какой уж тут Эксперимент,
если такие дела делаются. Много ты с этим Отто да с этим Фрицем
наэкспериментируешь. Надо же, суки какие - ни чести, ни совести. А откуда?
- подумал он с горечью. - Вермахт. Гитлерюгенд. Шваль. Нет, я с Фрицем
поговорю! Этого так оставлять нельзя - морально же гниет человек на
глазах. А человек из него получиться может! Должен! В конце концов, он мне
тогда, можно сказать, жизнь спас. Ткнули бы мне перышко под лопатку - и
баста. Все обгадились, все лапки кверху, один Фриц... Нет, это человек! За
него драться надо...
смотреть под ноги.
столовой гундел и сипел патефон. Слышался звон посуды. Шаркали ноги
танцующих. И покрывая все эти звуки, раскатывался знакомый басовитый
голосок Юрия свет-Константиновича: "Ты, браток, насчет экономии всякой и
социологии - не нужно. Обойдемся. А вот свобода, браток, это другой
разговор. За свободу и хребет поломать можно..."
столе лежал готовый, заново отточенный нож, и упоительно пахло жареным
мясом из духовки. В углу кухни стояли, опершись друг на друга, два тучных
рогожных мешка, а сверху на них - промасленный, прожженный ватник,
знакомый кнут и какая-то сбруя. Знакомый пулемет стоял тут же - собранный,
готовый к употреблению, с плоской вороненой обоймой, торчащей из
казенника. Под столом масляно поблескивала четвертная бутыль с приставшей
кукурузной шелухой и соломинками.
блестящими глазами Сельма. За ее плечом верстой торчал Фриц. Видимо, они
только что танцевали, и ариец пока не думал снимать здоровенные свои
красные лапищи с талии Сельмы.
что ты не заходишь... Ведь ребеночку уже скоро месяц!
Где Отто?
с ней делать?
Фриц, по-моему, очень любишь картофельный салат. Так вот займись, а я
пойду выполнять роль хозяина.
Физиономия его сияла от восторга.
такого замечательного типа? У них там на фермах, оказывается, настоящий
Дикий Запад! Американская вольница!
неприязнью.
восстало, в Биробиджане был переворот-переворот, а кто захочет захватить
наш Бердичев, тому фурункул вскочит на живот!.."
отдаю тебе Сельму и Кацмана под командование, работайте, да побыстрее,
жрать охота - сил нет... Да не орите здесь - Отто будет стучаться, он за
консервами побежал.
и там прежде всего обменялся крепким рукопожатием с Юрием
Константиновичем. Юрий Константинович, все такой же краснолицый и крепко
пахнущий, стоял посередине комнаты, расставив ноги в кирзовых сапогах,
засунув ладони под солдатский ремень. Глаза у него были веселые и слегка
бешеные - такие глаза Андрей часто наблюдал у людей бесшабашных, любящих
хорошо поработать, крепко выпить и ничего на свете не страшащихся.
Тебе. Картошка еще тебе - два мешка. Давали мне за них, понимаешь, одну
вещь. Нет, думаю, на хрен мне все это. Отвезу лучше хорошему человеку. Они
тут в своих хоромах каменных живут, как гниют, белого света не видят...
Слушай, Андрей, вот я тут Кэнси говорю, японцу, плюньте, говорю, ребята!
Ну чего вы здесь еще не видели? Собирайте своих детишек, баб, девок, айда
все к нам...
неловко орудуя одной рукой, расставлял на столе разнокалиберную посуду.
Левая рука у него была обмотана бинтом. Он улыбнулся и покивал Давыдову.
Акунин Борис
Земляной Андрей
Маккарти Кормак
Каргалов Вадим
Мурич Виктор
Лукин Евгений