Стак. Ты создал мир, в котором живут, страдают и умирают. Congratulations,
Красногоров!" И бокалы тихонько прозвенели час удачи, час победы и миг
славы.
заря", где у него были свои люди. Журнальчик был захудалый,
молодежно-пэтэушный, полупридушенный идеологическим отделом обкома, но
во-первых, там у Мирлина был хороший знакомый завотделом прозы, человек,
разумеется, (по должности своей) трусливый, но вполне порядочный, а
во-вторых, главного должны были вот-вот забрать в Москву на повышение, и
ему сейчас все было до лампочки: физически он присутствовал и даже что-то
там подписывал, но как бы уже и не служил здесь, - душа его и его
партийный долг находились в столице, в отделе культуры ЦК, а нового
главного обком еще не назначил и даже, по слухам, не наметил. "Вчера было
еще рано, а завтра будет уже поздно", резюмировал ситуацию Сеня и ринулся
в бой.
приставал, ныл, угрожал "сам пойти и всех там раскурочить". Сводки с поля
боя поступали нерегулярно и были туманны. Какие-то никому не известные
Колобродины и Околокаемовы "брали читать", "держали", "грозились
забодать", потом являли милость и соглашались ничего не писать или "писали
по-божески"... Вот-вот хорошую рецензию должен был дать сам Алсуфьев
("...знаешь Алсуфьева? Знаменитый поэт-стукотворец. Харя - во! Кусками
висит!"), - совсем уже собрался было, но тут, падла, уехал в Баден-Баден и
- с концами... Ничего, подсунем Каманину, этот не обидит... Каманин, брат,
это - Каманин! И не обидел бы Каманин, наверное, да ушел, бродяга, сначала
в крутой запой, а потом в больницу слег - с микроинфарктом...
вашими рецензиями, отзывами, замечаниями, дополнениями и суждениями.
"Подите прочь! Какое дело поэту мирному до вас?!" Да и не поэт я никакой.
Каждому свое, в конце концов, в этом концлагере. Jedem das seine! Мое дело
- системное программирование. Диалог с машиной. Информатика. Мое дело,
черт вас всех побери, афоризмы, каких вам никогда не придумать, хоть вы и
числите себя мастерами слова, художниками жизни и инженерами человеческих
душ.
завод, исправно выбрасывая в свет по два-три отменных перла человеческой
мудрости еженедельно. По этому поводу он принимал поздравления коллег,
друзей и каких-то совершенно даже незнакомых людей - тщеславие его
удовлетворенно трепетало, и все прочие неудачи виделись как бы в радужном
баюкающем тумане... Его пригласили в команду Ежеватова на тему "ЕВРАЗИЯ",
это была уже подлинная победа сил разума и прогресса, еще год назад он о
таком и мечтать бы не посмел. Ежеватов был фигурой в институте почти
легендарной. Во-первых, он был классный профессионал, знавший в прикладной
информатике все - "от и до". Во-вторых, он успевал не только наукой
заниматься - он еще и с веселым пьяным бешенством берсерка воевал всю эту
объединенную институтскую сволочь, "советскую власть", ядовитого змея
Горыныча о трех головах - профком, партком и АХЧ. И кроме того, он был
великий бабник, анекдотчик и матершинник, каких свет не видывал. Его
ненавидели, обожали и боялись. Говорили, что у него рука в КГБ. Говорили,
что у него рука в обкоме. У меня не рука, - объявлял он, не стесняясь дам.
- У меня... - объявлял он, как бы подтверждая таким вот изысканным образом
слух о близких своих отношениях с некоей высокопоставленной леди из
Большого ЦК. (В одном из доносов сказано было о нем: "...злоупотребляет
нецензурными русскими словами полового значения").
горячий, еще раскаленный после очередной телефонной драки, и рявкнул ему,
сверкая очами: "Б...дей надо п...дячить, правильно я понимаю, Станислав
Зиновьевич?!" И только после этого перешел к делу - очертил круг задач и
сферу ожиданий. Станиславу надлежало заниматься программой АНТИТЬЮРИНГ:
доводить до ума машинную программу, способную опровергнуть давнюю идею
Тьюринга, что-де машину можно будет назвать мыслящей тогда, когда диалог с
нею (обмен письмами, скажем) невозможно станет отличить от диалога с
человеком. Собственно, программа такая уже вчерне была создана, надлежало
только отшлифовать ее до безукоризненного блеска и доказать окончательно,
что нет и быть не может никакого разума машины, а есть только разум,
ловкость и квалификация программиста... (Виконт по этому поводу произнес
задумчиво: "Хм... С тем же успехом можно объявить, что нет и быть не может
никакого разума у человека, а есть одна только ловкость и квалификация
воспитателя-педагога...")
Сегодня же. Лучше бы - вчера. Но можно и завтра... Он сразу же забыл все -
афоризмы, Тьюринга, Ежеватова и даже Лариску, которой именно назавтра был
обещан "день сельских наслаждений"... Он надел свой самый официальный и
самый новый костюм и явился в редакцию за десять минут до назначенного
срока. Ждать редактора ему пришлось всего лишь сорок две минуты.
говорить. Он говорил быстро, много и неразборчиво, - казалось, нарочито
неразборчиво: он словно бы не хотел, чтобы его понимали. При этом он время
от времени без всякой необходимости перелистывал рукопись, как будто желая
как-то проиллюстрировать свои тезисы примерами из текста, но тут же
подавляя в себе это желание. Станислав моментально перестал понимать, о
чем идет речь, и только поражался очками редактора - это была какая-то
супердиоптрийная оптика при супермодерновой оправе. Впрочем, он уловил
главное: рукопись редактору нравилась, но следовало обязательно учесть
замечания рецензентов. Замечания прилагались, и Станислав надеялся, что
потом, в спокойной домашней обстановке, он в этих замечаниях разберется и,
разумеется, их учтет. Готовность учесть нарастала в нем с каждой минутою,
и поэтому он только кивал, поджимал значительно губы и вежливо улыбался,
когда у него возникало ощущение, что редактор берет шутливый тон. Потом в
звуковой каше промелькнуло словечко "сократить".
тесемочки.
с газиком можно будет без особых потерь выкинуть.
Станислава результат такого сокращения: два жалких листочка рукописи -
первый и последний.
новым шквалом неразборчивых слов - кажется, он доказывал, что Станислав
написал на самом деле не повесть, и не роман, конечно, а рассказ, и теперь
надо привести форму в соответствие с содержанием. Кроме того, журнал у них
тонкий, и они не имеют возможности... Станислав перебил его:
восемьдесят страниц?
разборчиво. - Это рассказ.
проклятья, сам - помалкивал, а потом вдруг сказал:
забуду!
правда. Ты забыл, что все это произошло с тобой. Не с Иосифом твоим
выдуманным, а с тобой. Лично.
Марии. У меня - Лариска.
аккуратно разливая спирт. - Ты прекрасно меня понимаешь.
и в самом деле не знаю своего предназначения. Ты думаешь, мне не приходило
в голову, что роман - романом, а жизнь моя - это моя жизнь? Но я не могу
ничего найти в своей жизни такого, чтобы... Да я и не верю в это. Пойми,
это же не роман, я не могу выдумывать такие вещи из головы... Это должно
как-то само собою обнаружиться... Но нет ничего. Ничего этого в моей жизни
нет!
Русанов Владислав
Максимов Альберт
Перумов Ник
Самойлова Елена
Доценко Виктор
Посняков Андрей