можно было с чистой совестью упрятать сценарий в стол, накрыть машинку и
спуститься за газетами. Что я и сделал.
приглашали меня на концерт неизвестного мне барда, и я подумал, что
приглашение это надо отдать Катьке - может быть, ей это будет интересно.
его был заклеен скотчем, адрес, с прибавлением "Лично, в собственные
руки!" написали черной тушью, а вот обратного адреса не написали.
но каждый раз содержат какую-нибудь пакость или неприятность, или источник
дополнительных хлопот и беспокойств. С досадой я полез в стол за
ножницами, но тут опять раздался телефонный звонок.
очередное заседание приемной комиссии через десять дней, я же до сих пор
не взял у нее книги для ознакомления. Я спросил, много ли народу предстоит
обсудить. Оказалось: двух прозаиков, двух же драматургов, трех критиков и
публицистов и одного поэта малых форм, всего же восьмерых. Я спросил, что
это такое - поэт малых форм. Она ответила, что никто этого толком не
знает, но именно с этим поэтом ожидается скандал. Я пообещал зайти на
днях.
приемной комиссии. Сначала, чтобы спихнуть с плеч долой, обсуждается дело
какого-то бедолаги по секции научно-популярной литературы. Докладчик
произносит негодующую речь против, при этом все время путает батисферу со
стратосферой и батискаф с пироскафом. Комиссия слушает в молчаливом ужасе,
некоторые украдкой крестятся, слышится: "Чур меня, чур!". Общий пафос
докладчика: "Где же здесь литература?". Второй докладчик краток и честен:
ни одной книжки претендента до конца прочитать не сумел, ничего не понял,
инфузории-лепрозории, претендент - доктор наук, ну на кой ляд ему членство
в союзе?.. Выступает председатель: космос, век НТФ (он имеет в виду НТР),
нельзя забывать, что авторитет нашей организации... Высокая литература...
Антон Павлович Чехов... Лев Толстой... Александр Сергеевич. Диван
Диваныч... Претендента проваливают при тайном голосовании с
одним-единственным "за".
село. Докладчик с непроспанными глазами шумно восхищается этой любовью и
пересказывает два блистательных сюжета из претендента. Едет мужик на
подводе по лесу, и вдруг - тигр. (Рязанская область, село Мясное.) Мужик -
бежать. Тигр - за ним. Мужик залез за ним по шею в прорубь, а тигр сел на
краю и всю ночь над ним всхрапывал, а потом оказалось, что тигр бежал из
зоопарка, но без людей не может, вот и привязался к мужику... Всеобщее
восхищение, добродушный смех, одобрительные возгласы. Следует второй
сюжет: мужик пришел к врачу с жалобой на внутреннюю болезнь, а врач
попросил его принести анализы. Мужик же решил, что с него требуют взятку,
и написал в прокуратуру. Однако оказался рак, врач его успешно оперирует,
мужик спасен, но тут прямо в операционную приносят повестку из
прокуратуры... Снова восхищение и одобрительные возгласы, один из
лейб-гвардейцев плачет от смеха, уткнувшись лицом мне в плечо. Второй
докладчик растроганным голосом читает из претендента описание сельской
местности; восхищение и одобрение преображаются в громовое сюсюканье и
водопадные всхлипывания, после чего претендента опять-таки проваливают, но
уже при трех "за". Все смущены. Лейб-гвардеец объясняет мне: "Ну, не знаю.
Я как был "за", так и голосовал "за"...".
южной республики, выпустившего в подарочном издании роскошный том - что-то
вроде "Развития прачечного дела от царицы Тамары до наших дней".
Михеич произнес озабоченно:
вчера - на Банной был?
прихожую надевать башмаки. И только уже одевшись, обмотавшись шарфом и
напялив шапку, перчатки уже натянув и даже взявшись уже за барабанчик
замка, вспомнил я, слава богу, что подопытная-то рукопись моя осталась
вчера в клубе... И если я сейчас заеду за нею в клуб...
из малого архива, что у меня под столом (черновики переводов, вторые
экземпляры аннотаций на японские патенты, черновики рецензий и прочая
макулатура), обвязал ее для прочности веревочкой, кое-как засунул в карман
куртки коричневый конверт без обратного адреса (прочитать по дороге) и
вышел вон.
было обстроено лесами, леса же были забиты снегом и пусты. Средняя часть
фасада выглядела достаточно свежо, а правое крыло впору было уже снова
ремонтировать. Подъезд был один - посередине фасада. Дверной проем был
широкий и, по замыслу архитекторов, должен был пропускать одновременно
шесть потоков входящих и исходящих, однако, как водится, из шести входных
секций функционировала лишь одна, прочие же были намертво заперты, а одна
даже забита досками, кокетливо декорированными под палитру неряшливого
живописца. И, как водится, справа и слева от дверного проема красовались
разнокалиберные стеклянные вывески с названиями учреждений, так что вовсе
не сразу обнаружил я скромную вывеску с серебряной надписью: "Институт
лингвистических исследований АН СССР".
время блуждал среди темных кулис в толпе таких же бедолаг, как я. Здесь
было темно, тревожно, а под ногами намесили столько снегу, что из опасения
упасть мы все придерживались друг за друга.
широчайшей лестницей, которая возвела меня в огромный круглый зал высотой
во все пять этажей. Середина этого зала была разгорожена на многочисленные
деревянные клетушки, сверху, через решетчатую стеклянную крышу,
просачивался серенький дневной свет, слева от меня стеклянный киоск
торговал изопродукцией, а справа продавали жареные пирожки и бисквит с
повидлом.
выяснить это у тех, с кем плечом к плечу прорывался через кулисы,
оказалось, что все они пришли сюда за бисквитом - кроме одного старичка,
которого послали за пирожками.
лишь накрашенная дамочка без пальто и с разносной книгой под мышкой
послала меня направо и вверх, и там, на первой лестничной площадке я
обнаружил указатель.
винтовой лестнице, где опять было темно и тревожно, подошвы соскальзывали
с неравновеликих ступенек, навстречу кто-то тяжело и страшно пыхтел,
норовя столкнуть меня вниз, или с придушенным женским визгом дробно
грохотал, поскользнувшись. А снизу вверх подпирало в спину чем-то твердым,
неодушевленным, деревянным, судя по ощущению, и изрыгающим невнятную
брань.
пыхтя, отдуваясь, размышляя, не принять ли нитроглицерин, и тут в
последний раз меня саданули пониже спины и невнятный голос осведомился:
"Ну, чего встал, стояло?", и мимо меня пронесли деревянную стремянку, да
такой длины, что я глазам не поверил: как могли протащить такое по
винтовой лестнице?
выходили, как в сказке, три двери: направо, налево и прямо. Судя по
вывеске, мне надо было направо, и направо я пошел и за дверью обнаружил
столик, а на столике - лампочку, а за лампочкой - старушку с вязаньем. Она
взглянула на меня добродушно-вопросительно, и мы поговорили. Старушка была
полностью в курсе. Писателям полагалось приходить в комнату номер
такую-то, через конференц-зал, а до конференц-зала идти по этому вот
коридору, никуда не сворачивая, да и сворачивать здесь особенно некуда,
разве что в буфет, так буфет еще закрыт. Я поблагодарил и тронулся, а
старушка сказала мне вслед: "Только там собрание...", и я, хоть и не понял
ее, но на всякий случай обернулся и благодарно ей покивал.
узкий, без окон, с таинственными зарешеченными отдушинами под потолком, с
глухими железными дверями, возникающими то справа, то слева, выстланный
скрипучими неровными досками, опасно подающимися под ногой. И не прямым
был этот коридор, он шел классическим фортификационным зигзагом, причем
каждый отрезок зигзага не превышал двадцати метров. Здесь все было
рассчитано на тот случай, когда панцирной пехоте противника удалось
сломить наше сопротивление на винтовой лестнице и она, пехота, опрокинув
старушку с ее столиком, ворвалась сюда, еще не зная, какая страшная
ловушка ей здесь уготована: из отдушин под потолком на нее изливаются
потоки кипящего масла; распахнувшиеся железные двери ощетиниваются копьями
с иззубренными наконечниками шириной в ладонь; доски под ногами рушатся; и
из-за каждого угла зигзага поражают ее в упор беспощадные стрелки... Я
весь испариной покрылся, пока дошел до конца этого коридора.
только здесь дошел до меня смысл ее последних слов. В конференц-зале
действительно происходило какое-то собрание, скорее всего - общее, потому
что яблоку было негде упасть от сидящего и стоящего народа. Я вынужден был
остановиться на пороге. Дальше пути не было.