со мной происходит, - сказал он. - Я только чувствую, что вы подле меня,
- вот и все.
пошли дальше.
лестница, перекинутая прямо по воздуху от одной башенки к другой, словно
для того, чтобы взбираться на облака. И снова они были изумлены, когда
дошли до "Тропы безумцев" - головокружительной гранитной дорожки без
перил, которая вьется почти до самой вершины последней башни - Можно по
ней пройти? - спросила она.
уже ошеломленное отвесной кручей и безграничным пространством, стало
возражать против такой неосторожности.
пробиралась за ним, скользя вдоль стены, закрыв глаза, чтобы не видеть
зияющей у ног пропасти, взволнованная, почти теряя сознание от страха,
вцепившись в руку, которую он ей протягивал; но она чувствовала, что он
непоколебим и не упадет в обморок, что он уверен в себе, ступает твердой
поступью, и она с восхищением думала, несмотря на страх: "Вот настоящий
мужчина!" Они были одни в пространстве, на такой высоте, где парят лишь
морские птицы, они возвышались над горизонтом, по которому все время
проносились белокрылые чайки, всматриваясь вдаль желтыми глазками.
рукой, чтобы поддержать, и она почувствовала такое успокоение от этой
грубоватой мужской помощи, что даже решилась поднять голову и посмотреть
вдаль.
покровительством человека, который ведет ее по воздуху, и чувствовала к
нему признательность, романтическую женскую признательность за то, что
он не портит поцелуями этот полет, полет двух чаек.
тревоге, де Прадон вне себя сказал дочери:
бывает глупо.
привратника, чтобы купить фотографии, и когда добрались до гостиницы,
наступало уже время обеда. Хозяйка посоветовала совершить еще небольшую
прогулку по пескам, чтобы полюбоваться горою со стороны моря, откуда, по
ее словам, открывается самый восхитительный вид.
укрепления, углубились в коварные дюны, зыбкие, хоть и твердые на вид,
где нога, ступив на разостланный под нею прекрасный желтый ковер,
казавшийся плотным, вдруг глубоко погружалась в обманчивый золотистый
ил.
из моря, который так поражает, когда смотришь на него с берега,
приобрело, как бы в угрозу океану, воинственный вид феодального замка с
высокой зубчатой стеной, прорезанной живописными бойницами и
поддерживаемой гигантскими контрфорсами, циклопическая кладка которых
вросла в подошву этой причудливой горы. Но г-жу де Бюрн и Андре Мариоля
уже ничто не интересовало. Они думали только о себе, оплетенные сетями,
которые расставили друг другу, замурованные в той темнице, куда ничего
уже не доносится из внешнего мира, где ничего не видишь, кроме
одного-единственного существа.
свете ламп, они очнулись и почувствовали, что голодны.
лунном свете. Никому, впрочем, не хотелось выходить, и никто об этом не
заговаривал. Пусть полная луна серебрит поэтическими переливами мелкие
волны прилива, уже наступающего на пески с еле уловимым жутким шорохом,
пусть она освещает змеящиеся вокруг горы укрепления, пусть среди
неповторимой декорации безбрежного залива, блистающего от ползущих по
дюнам отблесков, кладет романтические тени на башенки аббатства - больше
уже не хотелось смотреть ни на что.
предложила ложиться спать. Все без возражений согласились с ней и,
обменявшись дружескими пожеланиями спокойной ночи, разошлись по своим
комнатам.
распахнул окно и стал любоваться ночью.
она здесь, совсем близко, отделенная от него лишь двумя дверями, а
приблизиться к ней было так же невозможно, как задержать морской прилив,
затоплявший все кругом. Он ощущал в груди потребность кричать, а нервы
его были так напряжены от тщетного, неутоленного желания, что он
спрашивал себя, что же ему с собою делать, - он больше не в силах
выносить одиночество в этот вечер неосуществленного счастья.
затихли все звуки. Мариоль все стоял, облокотясь на подоконник, глядя на
серебряный полог прилива, сознавая только, что время течет, и не решался
лечь, словно предчувствуя какую-то радость.
повернулся. Дверь медленно отворилась. Вошла женщина; голова ее была
прикрыта белым кружевом, а на тело накинута одна из тех свободных
домашних одежд, которые кажутся сотканными из шелка, пуха и снега. Она
тщательно затворила за собою дверь, потом, словно не замечая его,
стоящего в светлом проеме окна и сраженного счастьем, она направилась
прямо к камину и задула обе свечи.
Глава 2
чтобы проститься. Андре Мариоль спустился первым и ждал ее появления с
щемящим чувством тревоги и блаженства. Что она скажет? Какою будет? Что
станется с нею и с ним? В какую полосу жизни - то ли счастливую, то ли
гибельную - он вступил? Она может сделать из него все, что захочет, -
человека, погруженного в мир грез, подобно курильщикам опиума, или
мученика, - как ей вздумается. Он беспокойно шагал возле двух экипажей,
которые должны были разъехаться в разные стороны: ему предстояло
закончить путешествие через Сен-Мало, чтобы довершить обман, остальные
возвращались в Авранш.
родственников или задержится там? Он страшно боялся ее первого взгляда и
первых слов, потому что в минуты краткого ночного объятия не видел ее и
они почти ничего не сказали друг другу. Она отдалась без колебаний, но с
целомудренной сдержанностью, не наслаждаясь, не упиваясь его ласками;
потом ушла своей легкой походкой, прошептав: "До завтра, мой друг".
уловимое чувство разочарования, как у человека, которому не довелось
собрать всю жатву любви, казавшуюся ему уже созревшей, и в то же время
осталось упоение победою и, следовательно, надежда, почти уверенность,
что вскоре он добьется от нее полного самозабвения.
недовольная какой-то прихотью отца, и когда она показалась на верхних
ступеньках лестницы, на губах ее лежала сердитая складка.
вдруг смягчился и принял ласковое выражение, разлившееся по всему лицу.
А взяв ее руку, протянутую порывисто и нежно, он почувствовал, что она
подтверждает принесенный ею дар и делает это без принуждения и
раскаяния.
туда.
бы хоть до будущего понедельника.
всегда, очень неприятные невралгические явления, и я действительно
сказала, что мне надо уехать, чтобы потом не пришлось лечиться целый
месяц. Но сейчас не время говорить об этом.
Адамов Григорий
Трубников Александр
Орлов Алекс
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Апраксина Татьяна