опершись усталой спиной о тесаную бревенчатую стену и взглядывая то в
деловитое, слишком уж мирское лицо клопского игумена ("На купца походит!"),
то на стену над его головой, сплошь увешанную блестящими крестами, иконами в
дорогих окладах, металлическими складнями из позолоченой меди и серебра -
явно, без чувства меры и лепоты, с одною лишь целью подавить гостей
богатством и многочисленностью реликвий, - смотрел и вновь, и вновь
удивлялся напористой бесцеремонности пришлых москвичей-шестников.
архиепископа, клопский игумен, видимо, с намерением, добрался не сразу.
воздал должное уму и талантам Пимена, пожалясь о том, что столь доблий муж
воздвиже нелюбие в сердце своем на Богом избранного великого князя и
государя Московского. Клопский игумен подчеркнул, усугубив, слово "государь"
с нарочитым умыслом. Великий князь Московский именовался в Новгороде
господином, государем же был лишь в своей, московской волости, где ему,
согласно с государским званием, принадлежала и вся полнота земной власти.
Впрочем, Зосима, далекий от мирских дел, не касающихся прямо его обители, не
уразумел намеренной обмолвки клопского игумена и насторожился лишь тогда,
когда тот, уже не обинуясь, высказал опасение, что-де ежели произойдет
прискорбное размирье Новгорода с Московским государем, тщеславие подвигнет
Пимена на грех велий: принять посвящение у богомерзкого литовского
митрополита Григория, что получил ныне у патриарха, также отпавшего
православия, самозванный титул митрополита русского.
граде Флоренции, на коем едва не была провозглашена уния - соединение
церквей, православной, греческой, с богоотметной католической папской
церковью, - литовские великие князья все время стараются поставить
униатского митрополита не только на подвластные им Киевскую, Волынскую и
прочие земли, но и на Московскую митрополию, Зосима, разумеется, знал. Но
только сейчас вдруг, как во тьме при блеске стрелы громовой узрит путник
разверстую бездну у ног своих, уразумел Зосима, что может произойти (и
произойдет!), ежели новый архиепископ примет поставление у литовского
проклятого униатского митрополита. Понял и ужаснулся. Неужели Новгород, его
великая церковь, его святыни, гробы чудотворцев, соборы и храмы подпадут под
католическую ересь, будут обруганы латинами и, паче того, перейдут на
латынское богомерзкое служение?! Ибо именно на такой исход прозрачно намекал
игумен Клопского монастыря.
заняли и держат великие князья Московские, требуя в то же время, чтобы
Новгород уступил Москве спорные земли по Двине, а также Колопермь и весь
путь в Закамье, - тяжба эта тянется вот уже сто лет, вызывая войну за
войной: при Донском, при его сыне, Василии Дмитриевиче, при Василии
Васильевиче, дважды ходившем войной на Новгород. Новой войны ждали, как
слышал Зосима, и шесть лет назад, уже при нынешнем Московском князе, Иване
Васильевиче. Сам Иона ездил в Москву, утишать молодого великого князя и не
успел ничтоже. И кормленых литовских князей Новгород давно уже приглашает на
службу. Но никогда доднесь и мысли помыслить не было церкви новгородской
отдаться латинам! Неужели все они - и архимандрит Феодосий, и игумен
Онтоновского монастыря, и келарь, и все прочие знают или догадываются об
этом, знают и молчат?! Или же клопский настоятель обманывает его?
не сразу понял его, уразумев лишь то и тогда, когда Игумен прямо заявил, что
будет рад, ежели свет истинной веры утвердится на Соловецких островах, в
глубине владений рода Борецких, злоненавистников великого князя и явных
споспешников злокозненного Пимена.
о памяти блаженного Савватия. Кириллов Белозерский монастырь верно служит
великим князьям Московским. Его настоятель в свое время разрешил
ослепленного Василия Васильевича от клятвы, данной им Ивану Можайскому и
Юрьевичам, и тем помог отцу нынешнего Московского князя вновь овладеть
великокняжеским столом.
знал, принять ли дар из рук Борецкой и Пимена и оказаться врагом великого
князя? Не принять и... отступиться всего, что добывалось целою жизнью трудов
и лишений?
красноречивый пастырь с лицом и повадками купца. Уже после, когда соловецкий
угодник спешил опять по дороге назад, в Новгород, и обдумывал все
услышанное, вспоминая житие блаженного Михаила, который одновременно
советовал Евфимию ехать на поставление в Смоленск и предрекал гибель
принятому Новгородом на стол Дмитрию Шемяке, Зосима понял, что отказываться
от дара (буде он состоится) нелепо, но, вослед Михаилу Клопскому, необходимо
чем-то и сразу дать понять Москве, что он и его обитель будут всегда верны
Московской митрополии и покорны воле великого Московского князя. Но чем?
одолевая почти отказывающую ему плоть, Зосима, проведший в пешем странствии
две бессонные ночи, на заре следующего дня входил в просыпающийся, словно
медовый улей, Новгород.
дерев, камни и колдобины, ноги несли его полегчавшее, словно колеблемое
ветром тело по тесовой мостовой. Посох, доселе тонувший в дорожной пыли,
тяжело и ровно ударял в твердое. И Зосиме порою начинало казаться, что все
бывшее - лишь видение от бессонницы и трудной дороги. Не может быть, чтобы
Великий город перешел в латынскую ересь, не может быть!
сан, не спросили и платы за перевоз. После короткого отдыха в лодке встать
на избитые стопы и вновь идти было особенно мучительно. Добравшись, наконец,
до монастыря, Зосима узнал, что его искали и наутро зовут к архиепископу.
Свершилось! Много за полночь, одолевая себя, Зосима простоял на молитве и
лишь под утро забылся коротким сном.
***
каменистая дорога уводит ввысь натруженные стопы. Усталость дарит человеку,
страстному и самолюбивому, смирявшему себя в пустынной тиши лесов и вод, а
ныне обегавшему огромный город, с тьмою тем скопления людского, человеку
растерянному и взмятенному, жаждущему и завистливому, этому человеку
усталость дарит спокойствие, и спокойствие ему сейчас дороже всего.
облаков небо, и, кажется, летит навстречу вместе с облаками, выплывающими
из-за нее прерывистой чередой. А на башне и выше ее летит по небу церковь
надвратная. Не с ее ли серебряных куполов срываются влажные облачные шапки?
первым принял их робеющие взоры и, приняв, передал стенам и куполам древней
Софии, сердцу Великого города. Горстью песка и маленькой кучкой камней стали
здесь далекие северные острова!
задрали головы, разглядывая хитрую диковину: круг, на коем узорные кованые
спицы указывали время, часы и минуты. Исход времени отмечался звоном
колоколов, и вся башня гудела от их согласного движения.
крытыми переходами, украшенных где каменными, а где резными древяными
крыльцами, с крутыми кровлями в чешуе и черепице, с хороводом труб и
дымников, тоже затейливо изузоренных, по всему обширному двору, мощенному
где тесовыми плахами, а где и плитами камня или старинной плинфы, сновали
взад-вперед монахи и послушники, служки, слуги, миряне, что служили во дворе
владыки, а также и пришлые по делам граждане от простых до вятших, в
боярском дорогом одеянии. У дверей чашницы стояли, охраняя ее, воины
владычной сторожи. Здоровые краснорожие ратники выглядывали из дверей
молодечной, и от их присутствия двор владыки духовного являл подобие княжого
двора.
дверей насчитывали в воздвигнутой Евфимием владычной хоромине! Им пришлось
изрядно подождать, пока прислужники архиепископа передавали их один другому.
У спутников угодника глаза разбегались от великолепия архиепископского дома.
Наконец Зосиму особо пригласили пройти и провели еще через целый ряд покоев,
но не к архиепископу, как надеялся он, а, как шепнул Зосиме по дороге
сопровождавший служка, к самому всесильному ключнику владычному - Пимену.
При этом известии Зосима испытал одновременно сожаление, что не узрит
архиепископа Иону, коему, много лет назад, он представлялся сам, ревнуя об
устроении обители, и вместе с тем страх, ибо после посещения Клопского
монастыря боялся не только разговора, но и встречи с Пименом. Он призвал
мысленно имя божие и напряг всю свою волю, прежде чем переступить порог
властительного покоя.
взор Пимена. Они благословили друг друга. В краткой речи, объясняя великую
несправедливость того, что монастырь лишен права владеть землею, на которой
он расположен, Зосима, наученный опытом, старался, елико возможно, ни единым
словом не оскорбить заглазно боярыню Марфу Борецкую.
существе дела он уже знал от архимандрита Феодосия и других. В нем росло
сдавленное глухое раздражение: просители, просители, просители! Порою
кажется, что все они, как и он, не будучи уверены до конца, утвердится ли
Пимен на владычном столе, торопятся урвать свое в эти краткие месяцы
затяжной предсмертной болезни Иониной. Вот и сей такожде! А дела не ждут, и
надо вести их твердой рукою, так, словно бы посох владыки уже в деснице
твоей!
огнем горящие глаза и все более утверждался в мысли, что тот не остановится
Панов Вадим
Афанасьев Роман
Володихин Дмитрий
Орлов Алекс
Куликов Роман
Махров Алексей