паки научается вере православной и благочестию. Но верховой езде и
воинскому искусству, обхождению с чинами двора и думы, истории и законам,
прехитрым извивам политики учат его Вельяминовы. Василий Василич взял на
себя воинскую науку подрастающего князя, его брат Тимофей, книгочий и
книжник, - изучение <Правды русской>, <Амартола> и Несторовой начальной
летописи. Писаная мудрость, впрочем, дается Дмитрию с трудом. Со слов, по
изустному речению постигает он больше, чем из строгих, пахнущих кожею и
чем-то отпугивающим его книг. Лениться, однако, отроку не позволяет
Алексий, успевающий доглядывать за всем, что касается воспитания и обихода
наследника. Есть еще, правда, второй княжич, младший, Ванята. Шура успела
родить двоих мальчиков от князя Ивана. Но тот, хоть и разумом светел и
добр, но какою-то, юною беззащитностью слишком напоминает отца своего,
несчастливого Ивана Иваныча Красного, и потому все надежды Алексия
сосредоточиваются пока на старшем, на Дмитрии...
лугу. Звенят птицы над головою, текут в промытом весеннем молодом небе
белые облака. И лес свеж, и сверкает молодая яркая листва, и у Дмитрия уже
высохли слезы обиды на лице, он улыбается, понукает коня, и жеребец с рыси
переходит на скок, и отрок с упоением взлетает в седле, выпрямляясь и чуть
откидываясь назад, как учил его Микула.
сокол, освобожденный от колпачка, взмыл в небеса и оттуда, пореяв немного,
озираясь и расправляя крылья, рушит стремглав вниз, сбивая с полета
отчаянно орущую крякву. Вот вельяминовский сокол подбил зайца. Митя, кусая
губы и уже гневая, оглядывается на своего сокольничего: ну же, да ну,
скорей! Но княжеский красный кречет, дорогой челиг, привезенный аж с
Терского берега, пошел кругами, только еще примериваясь к добыче, меж тем
как сокол Ивана Вельяминова опять ринул вниз у него под клювом и уже
взмывал ввысь с пестрою куропаткой в когтях. Маленький Дмитрий стал в
ярости бить кулаками по конской шее, жеребец встал на дыбы, едва не
выронив княжича из седла. И опять Микула, не мысля худого пред братом,
помог Дмитрию, промчавши мимо и указав плетью в сторону, к просвечивающей
меж стволов воде. Дмитрий, уразумев, совсем по-княжески, повелительно,
кивнул своему сокольничему и помчал вослед за Микулой. Не снимая шапочку с
глаз своего сокола, младший Вельяминов пропустил князя вперед, и тут же
целая стая уток с кряканьем и оглушительным хлопаньем крыльев вырвалась из
камышей.
перья и кувыркаясь, полетел вниз, а челиг, сделав немыслимый прыжок в
воздухе, подбил утку и успел, настигнув стаю, ухватить вторую, которую и
понес в когтях, снижаясь на призывный свист сокольничего. Дмитрий, позабыв
давешнюю обиду, хлопал в ладоши. Микулин доезжачий по знаку господина
скинул порты и борзо сплавал за двумя подбитыми челигом птицами. Княжич,
счастливый, привязал уток к седлу и гордо, разгорясь лицом, огляделся
кругом. Охота продолжалась.
не очень внимательным к юности Иваном Вельяминовым, понадобилось, чтобы
совершилась трагедия, разыгравшаяся спустя много лет, уже после смерти
тысяцкого Василия Василича! И думал ли о том, мог ли подумать Иван?
Дмитрий? Микула? Да ни один из них! Но годы проходят...
битой птицей, разгоряченные, покрытые пылью, возвращались к дому. У
загородного терема Вельяминовых стоял крытый митрополичий возок. Молодые
боярчата невольно подтянулись. Юный князь меж тем весело побежал
здороваться со своим духовным отцом.
тысяцкий Василь Василич и митрополит Алексий. Дмитрий без стука ворвался в
палату и остоялся, понявши, что что-то происходит меж ними важное и
непонятное ему. Василь Василич был необычайно хмур, а владыка Алексий
необычайно торжествен: в палевом, летнего дня ради, облачении и в белом
клобуке с воскрылиями и шитым золотою нитью изображением серафима надо
лбом.
длани; княжич затараторил было об охоте, но, видя, что оба замолкли,
словно пережидая, смешался, умолк, вопросительно взглядывая то на дядю, то
на духовного отца. Алексий напомнил ему о трудах духовных и книжных,
слегка, кратко пожурил и вновь благословил, отпуская. Дмитрий, опустив
голову, дошел до двери, обернулся было с легкой обидою: почему ему, князю,
не говорят, о чем идет речь? Но встретил строго-внимательный и чуть-чуть
лукавый взор Алексия и, смешавшись, устыдясь неведомо чего, выбежал вон.
Дядька уже искал юного князя, чтобы вымыть и переодеть перед трапезою.
прерванный разговор, вымолвил:
поболе возможет заплатить!
покойного Хидыря, а Мурут с ними во вражде!
Наконец, остро и хищно глянувши на Алексия, вымолвил хрипло:
победить Мамая, надобно иное серебро, окроме царева выхода, о коем не знал
бы никто из вельмож татарских. Такова нынче ордынская власть!
платить повдвое обычной дани?
Веришь ты мне, духовному своему отцу и местоблюстителю московского
престола?!
<невступный> взор митрополита русского, круто согнул выю, вопросил хрипло:
ночью.
родителем. Василий Василич встретил старшего своего хумуро. <Не звал!> -
сказал Ивану остраненный отцовский взор.
носили кожаные мешки с русскими гривнами, с иноземным - немецким и
арабским - серебром, увязывали связки соболей, чаши, достоканы, блюда,
сосуды фряжской и арабской работы. Василий Василич, горбатясь под низким
тяжелым сводом из глыб грубо околотого белого камня, немо смотрел, как
утекает накопленное двумя поколениями тысяцких добро. Иван, подрагивая
носком сапога, остановился прямь родителя. Испуганно колебалось свечное
пламя.
родителю. - Думаешь, сделат ево Олексий великим князем?
отводя взор от ограбленных, разверстых сундуков, ларей, укладок и скрыней:
иного князя нету у нас на Москве!
суздальского князя, как и на Рязани, тысяцким ты никогда не станешь!
были одни в покое. Заложивши ладони за кушак и покачиваясь с носка на
пятку, он снова посвистал, сожалительно повел головою. Сказал негромко.
просто правитель страны, глава боярского совета, но и отец духовный, но и
митрополит, в воле которого все завещания, поминания души, требы,
церковный и частный обиход, имущественные споры - сама жизнь, по сути! Да
и слишком при нынешней трудноте надобна была всем и каждому та власть,
которую потеряли москвичи со смертью Ивана Иваныча. А в Алексия верили. И
потому давали без спору. И мало кто догадывал даже про толикое опустошение
боярских сундуков. И мало кто (избранные токмо) ведал, что за купеческий
караван ладит отойти в Сарай от коломенских вымолов, что за паузок подошел
ночью к Коломне с нарочитою стражею на борту и о чем наставлял накануне
духовный владыка Руси необычно серьезного сына покойного Андрея Кобылы
Федора Кошку, вручая тому запечатанную вислою митрополичьей печатью
грамоту. Лодьи отплывали и послы отбывали в Сарай в полной тайне.
отбывал в Орду невидный маленький монашек, вовсе незаметный в дорожной
сряде своей рядом с нарочитыми боярами московскими. Но именно его сугубо
напутствовал накануне Алексий, и именно ему поручено было довести до конца
дальний владычный замысел и даже <полуизменить>, сообщивши ненароком Мамаю
о получении ханом Мурадом московского серебра...