и перенесли прославленного врача по воздуху из немецкого университета прямо
к дверям рабочей комнаты мистера Димсдейла! Лица более здравомыслящие,
которые понимали, что небеса достигают своих целей без помощи сценических
эффектов, носящих название чудесного вмешательства, все же склонны были
видеть в столь своевременном приезде Роджера Чиллингуорса перст провидения.
мистер Чиллингуорс избрал последнего в качестве своего духовного наставника
и всячески старался завоевать доверие и дружеское расположение замкнутого от
природы юноши. Он выражал большое беспокойство по поводу здоровья своего
пастыря и страстно желал поскорее приступить к лечению, считая, что, если не
мешкать, еще вполне возможно добиться хороших результатов. Старейшины,
дьяконы, почтенные матери семейств, молодые и привлекательные девицы из
паствы мистера Димсдейла также настаивали на том, чтобы он испробовал
искренне предложенную помощь искусного врача. Мистер Днмсдейл мягко отклонял
их просьбы.
щеки его становились все бледнее, голос - все более надтреснутым, а рука
прижималась к сердцу уже не случайным, а привычным жестом? Он устал от своих
обязанностей? Ищет смерти? Об этом торжественно спрашивали мистера Димсдейла
и старейшие бостонские священники и дьяконы его церкви, которые, по их
собственным словам, "взывали" к больному, указывая на то, что грешно
отвергать помощь, столь явно предлагаемую провидением. Мистер Димсдейл молча
слушал их и, наконец, обещал поговорить с врачом.
решив сдержать свое слово, он обратился за врачебной помощью к Роджеру
Чиллингуорсу, - я предпочел бы не служить доказательством вашего искусства,
а окончить в скором времени свое земное существование, чтобы вместе со мной
исчезли все мои труды и горести, грехи и болезни, чтобы все суетное
успокоилось в могиле, а все духовное обрело новую жизнь.
Чиллингуорс с тем напускным или врожденным спокойствием, которое было
присуще всему его поведению. - Юноши легко расстаются с жизнью, потому что
они еще не успели пустить в нее глубокие корни. А праведники, которые ходят
по земле, будучи душою с богом, хотели бы уйти из этой юдоли и быть с ним на
мощенных золотом улицах Нового Иерусалима.
от боли, - будь я более достоин Нового Иерусалима, мне легче было бы нести
свое бремя здесь.
стал постоянным врачом преподобпого мистера Димсдейла. И поскольку душевные
качества и склад характера пациента интересовали его не меньше, чем сам
недуг, постепенно эти люди, столь различные по возрасту, начали проводить
много времени вместе. Священнику нужен был свежий воздух, врачу - целебные
растения, поэтому они предпринимали далекие прогулки по морскому берегу или
по лесу, и часто слова их смешивались с журчанием и плеском волн или
торжественным гимном ветра в древесных вершинах. Нередко также они навещали
друг друга, и каждый видел комнату, где в уединении работал другой.
Священника привлекало общество ученого, обладавшего такой глубиной и
свободой мысли, таким широким кругозором, какого напрасно было бы искать у
коллег мистера Димсдейла. По правде говоря, его изумляло и даже приводило в
смущение это обстоятельство. Он был священником по призванию, человеком
истинно религиозным, и самый склад ума увлекал его на путь страстной,
благоговейной веры, которая с годами становилась все глубже и глубже. При
любом общественном устройстве он не мог бы оказаться среди людей так
называемых "свободных взглядов", ибо для душевного спокойствия нуждался в
тяжелом железном каркасе религии, который, стесняя движения, в то же время
поддерживал его. Однако, глядя на вселенную через призму мировоззрения,
отличного от мировоззрения обычных его собеседников, он порою испытывал
какую-то трепетную радость. Словно распахнули окно в душной, непроветренной
комнате, где медленно увядала его жизнь; словно в эту комнату, озаренную
лишь лампой или затененным дневным светом и наполненную затхлым - в прямом и
переносном значении этого слова - запахом, источаемым книгами, ворвался
ветер. Но долго вдыхать слишком свежий и прохладный воздух мистер Димсдейл
не мог. Поэтому священник, а вслед за ним и врач возвращались в пределы
круга, очерченного для них церковью.
когда тот шел привычной будничной тропой в границах знакомых мыслей, и в
часы, когда он оказывался в иной духовной атмосфере, новизна которой могла
бы вызвать на поверхность какие-то новые черты его характера. Казалось, врач
считал необходимым изучить больного, прежде чем приступить к лечению.
Особенности души и разума всегда накладывают печать на болезни тела.
Духовная жизнь и воображение Артура Димсдейла были так богаты, способность
чувствовать так остра, что причину физического недуга, по-видимому,
следовало искать именно в них. Вот почему Роджер Чиллингуорс, искусный,
добрый и благожелательный врач, старался поглубже проникнуть в душу своего
пациента, рылся в его моральных принципах, заглядывал в воспоминания и,
подобно человеку, ищущему в темной пещере клад, осторожно ощупывал все, до
чего мог дотянуться. Трудно скрыть что-нибудь от исследователя, который
располагает возможностью и правом предпринять такие поиски, а также умеет их
вести. Человек, обремененный тайной, должен особенно избегать близости со
своим врачом. Если последний от природы наделен проницательностью и еще
чем-то неуловимым - назовем это хотя бы интуицией; если он не проявляет
назойливого самомнения или иных слишком заметных неприятных свойств; если у
него есть врожденное умение до такой степени настроиться в лад со своим
пациентом, что тот, сам того не замечая, думает вслух и проговаривается;
если подобные признания вызывают в ответ тихое сочувствие, выражаемое не
столько речами, сколько молчанием, отрывистым вздохом и лишь изредка -
отдельным словом, которые указывают, что говорящий понят; если качества,
нужные наперснику, усилены преимуществами, создаваемыми положением врача, -
неизбежно должна наступить такая минута, когда душа страдальца откроется и
темным, но прозрачным потоком вынесет на дневной свет свои сокровенные
тайны.
качествами. Как мы уже говорили, нечто вроде дружбы завязалось между этими
образованными людьми, чьи умы могли встречаться на таком обширном поприще,
как весь простор человеческой мысли и знания. Они обсуждали вопросы морали и
религии, дела общественные и частные, много говорили о вещах, касавшихся как
будто каждого из них; и все же время шло, а священник ни разу не заикнулся о
тайне, существование которой предполагал врач. Последний подозревал даже,
что ему не до конца известны проявления телесного недуга мистера Димсдейла.
Скрытность, поистине необыкновенная!
Чиллингуорса, устроили так, что эти двое людей поселились в одном доме, и
уже ни единая волна из потока жизни священника не могла ускользнуть от взора
его заботливого и преданного врача. Когда это столь желанное событие
совершилось, ему радовались все жители города. Лучшей меры для выздоровления
молодого священника, по-видимому, нельзя было придумать, если не считать
женитьбы, о которой частенько напоминали ему имевшие на то право люди: ведь
он мог выбрать любую из многих духовно преданных ему юных девиц, обещавшую
стать в будущем преданной супругой. Впрочем, никто не надеялся, что Артура
Димсдейла можно будет в ближайшее время подвигнуть на этот шаг: он отклонял
все предложения такого рода, словно безбрачие духовенства было одним из тех
краеугольных камней, которые он клал в основу церковной дисциплины. И
поскольку мистер Димсдейл добровольно обрек себя на безрадостную трапезу за
чужим столом и страдания от холода, - ибо таков жребий тех, кто желает
греться у чужого очага, - постольку умудренный опытом, благожелательный
старый лекарь, почтительно и вместе с тем по-отцовски любивший молодого
священника, казался наиболее подходящим человеком для жизни бок о бок с ним.
расположенного невдалеке от места, где потом было выстроено внушительное
здание Королевской церкви. С одной стороны дом граничил с кладбищем, некогда
усадьбой Айзека Джонсона, и, следовательно, был отлично приспособлен для
глубокомысленных размышлений, подобающих как священнику, так и врачу. Добрая
вдова, по-матерински заботливая, предоставила мистеру Димсдейлу солнечные
комнаты с выходящими на улицу окнами, завешенными тяжелыми шторами, чтобы
можно было, при желании, устроить себе днем тень. На стенах висели ковры,
вытканные, как говорили, в мастерских Гобелена и изображавшие историю Давида
и Вирсавии, а также пророка Натана; краски на коврах все еще не поблекли и
придавали красавице из библейской легенды почти такую же мрачную
живописность, как и предвещавшему беды ясновидцу. Сюда-то и перевез
исхудалый священник все свои книги, среди которых было много переплетенных в
пергамент творений отцов церкви, и писаний раввинов, и даже ученых
монашеских трудов, к которым протестантские богословы, хуля и понося их
авторов, все же не могли не прибегать. В другой половине дома старый Роджер
Чиллингуорс устроил свой кабинет и лабораторию - не такую, какая
сколько-нибудь удовлетворила бы современного ученого, но все же снабженную
перегонным кубом и приборами для смешивания снадобий и химических веществ,
хорошо знакомых этому опытному алхимику. Окруженные такими удобствами, оба
ученых мужа, устроившись в своих апартаментах, запросто навещали друг друга,
и каждый не без интереса наблюдал за работой соседа.
естественно, видели во всем этом руку провидения, пекущегося о здоровье
молодого священника, за которого так много людей молились в церкви, и дома,
и в тайниках сердца. Нужно, однако, сказать, что другая часть паствы начала
постепенно склоняться к иному взгляду на отношения между мистером Димсдейлом
и таинственным старым врачом. Когда невежественная толпа пытается составить
собственное мнение о вещах, ее очень легко обмануть. Но если она судит, - а
именно так обычно и бывает, - по подсказке своего большого и горячего
Корнев Павел
Пехов Алексей
Панов Вадим
Ковальчук Вера
Пехов Алексей
Афанасьев Роман