терзать его в будущем, вихрем проносились в мозгу Людовика.., вот кто-то из
толпы крикнул "рогоносец"; а что, если Клеменция Венгерская откажет или
вдруг она уже обручена?.. Вот проплыло суровое лицо аббата Эгидия,
склонившееся над могилой короля:
рассчитывает? Надеется, что вы скончаетесь раньше нее!" Людовик рывком сел
на кровати, сердце билось в груди, будто гигантские часы, и казалось,
вот-вот остановится маятник. Однако ж дворцовый лекарь, осматривавший
государя перед сном, заверил, что внутреннего жару нет и что он будет
почивать спокойно. Но ведь Людовик не признался лекарю, что в Сен-Дени
дважды чуть не лишился чувств, что члены его сковал тогда ледяной холод и
что весь огромный мир медленно кружился и плыл вокруг него. И опять тот же
самый недуг, который он не мог бы назвать, с новой силой обрушился на него.
Терзаемый видениями, Людовик Сварливый, в длинной белой ночной рубашке,
которая, казалось, развевается не вокруг человеческого тела, а вокруг
бесплотного призрака, метался по своей опочивальне, гонимый ужасом, словно
боялся остановиться, чтобы не упасть мертвым.
Божьей? "Ведь и я тоже, - с ужасом думал он, - ведь и я тоже присутствовал
при сожжении тамплиеров..." Разве ведома кому-нибудь та ночь, какой человеку
суждено потерять разум? И если даже посчастливится ему пережить эту жуткую
ночь, если увидит он первые лучи поздней зимней зари, в каком жалком
состоянии, каким слабым предстанет он перед первым своим Советом. Вот он
скажет им: "Мест сиры..." И в самом деле, какие слова найдет он для них?
"Каждый из нас одинок в свой смертный час; и лишь гордец мнит, будто он не
одинок во всякий миг своего существования".
Сварливый.
бродить вокруг огромной кровати, вокруг дубового ложа, отделанного золотом,
прерывисто дыша, как рыба, вытащенная из воды. Это ложе пугало его. Оно
проклято, это ложе, и никогда ему не удастся здесь спокойно уснуть. На этом
ложе он был зачат, и по нелепой закономерности судеб ему суждено испустить
на этом ложе дух свой. "Неужели мне придется каждую ночь моего царствования
бродить вокруг этого ложа, лишь бы избежать смерти?" - думалось ему. Есть,
конечно, выход - устроиться на ночь где-нибудь в ином месте, кликнуть слуг и
приказать им приготовить постель в другой комнате. Но где найти необходимое
мужество, чтобы вслух признаться: "Я не могу спать здесь, я боюсь", как
показаться конюшим, камергерам, дворцовой челяди в таком жалком виде -
раздетым, растерянным, дрожащим от страха.
и не имеет жены... Если даже Клеменция Венгерская даст согласие на брак,
сколько еще недель, сколько месяцев придется ждать, пока присутствие живого
человеческого существа умерит ужас бессонных ночей, принесет с собой
желанный сон. "И захочет ли она полюбить меня? Не последует ли примеру той,
другой?" Вдруг он неожиданно для самого себя распахнул двери, окликнул
первого камергера, прикорнувшего в полном одеянии в уголке прихожей, и
спросил:
пришлите ее ко мне.
Людовик... Камергер позволил себе осведомиться: не угодно ли государю
сменить простыни.
свою опочивальню, король снова тревожно заходил вокруг ненавистного ложа,
мучительно думая: "По-прежнему ли она живет во дворце? Сумеют ли ее
отыскать?" Через несколько минут в королевскую опочивальню вошла мадам
Эделина с большой стопкой белья, и Людовик вдруг почувствовал, что уже не
так зябнет.
воскликнула она. - Ведь я говорила, что не надо класть новых простынь. На
них плохо спится. А мессир де Три настоял на своем. Уверяет, что таков, мол,
обычай. Я хотела было дать уже стиранные простыни, выбрать белье потоньше.
пышногрудая, и от всей ее ладной фигуры, отчасти напоминавшей своей статью
кормилицу, так и веяло покоем, даже на душе как-то становилось теплее. Ей
уже минуло тридцать два года, но лицо ее хранило выражение какого-то
удивленного, почти ребяческого спокойствия, радовавшего сердце. Из-под
белого чепчика, сбившегося набок во время сна, на плечи упали, рассыпались
две длинные золотые косы. В спешке она надела платье прямо на ночную
сорочку.
вернувшись во дворец, вы вспомнили обо мне...
целых десять лет. В тот день, когда Людовик узнал (а было ему тогда
пятнадцать лет), что вскорости ему предстоит вступить в брак с принцессой
Бургундской, его охватило страстное нетерпение познать любовь,
сопровождавшееся паническим страхом, что он не сумеет вести себя, как
положено в супружестве. Пока шли переговоры о будущей свадьбе, пока Мариньи
и Филипп Красивый прикидывали, какие новые земли и военные преимущества
принесет с собой этот союз, юный принц ни на минуту не мог отделаться от
назойливых мыслей. Ночами он представлял себе поочередно всех придворных
дам, уступающих его пылким ласкам, а днем при встрече с ними стоял, опустив
беспомощно руки и раскрыв рот.
красивую девицу, которая шествовала куда-то степенным шагом, неся в руках
стопку чистого белья. Он набросился на нее с яростью, даже со злобой, как
будто она была виновна в этом позорно владевшем им страхе. Или она, или
никто другой; или сейчас, или никогда... Впрочем, ему даже не удалось
овладеть ею: волнение, тревога, неловкость лишили его сил. Он потребовал,
чтобы Эделина обучила его искусству любви. Ему не хватало мужской
самоуверенности, зато он решил воспользоваться своим привилегированным
положением особы царствующего дома. Людовику повезло, Эделина и не думала
подымать на смех незадачливого подростка, она считала честью для себя идти
навстречу желаниям королевского сына, даже сумела уверить Людовика, что его
ласки ей приятны. И так успешно играла свою роль, что и впоследствии Людовик
всегда чувствовал себя с ней настоящим мужчиной.
фехтования, так что Эделина без труда поняла, что любовный стих находит на
него, только когда он трусит. В течение нескольких месяцев, предшествовавших
прибытию Маргариты, и даже после ее прибытия Эделина с ее роскошной и
спокойной красотой помогала принцу умерять его страхи. И если Сварливый был
способен хоть отчасти испытывать нежность, то был обязан этим Эделине.
оставлять девочку здесь, во дворце: уж слишком она похожа на своего отца, -
с полуулыбкой ответила Эделина.
ваша дочь. И с каждым днем все больше и больше становится на вас похожа. Вот
я и подумала, что вам будет неугодно держать ее во дворце, на глазах у
людей.
рождено действительно от этой тайной и поспешной связи. Всякая женщина,
мало-мальски склонная к интригам, обеспечила бы под предлогом беременности
свое будущее и наверняка стала бы родоначальницей нового баронского рода. Но
Людовик Сварливый трепетал при мысли, что отец узнает правду, и Эделина и на
сей раз пожалела принца и промолчала. Муж ее, писец мессира де Ногарэ,
отнюдь не был склонен признавать беременность супруги неким чудом,
свершившимся к тому же во время его длительной поездки по Провансу, куда он
сопровождал своего господина. Он так кричал, что Эделина в конце концов
призналась во всем. Обычно случается, что схожих по характеру мужчин влечет
к одним и тем же женщинам. Писец тоже не обладал особым мужеством, и, когда
узнал, откуда ему послан сей дар, страх в его душе начисто заглушил гнев,
как сильный дождь прекращает начавшийся вихрь. Он тоже наложил на себя зарок
молчания и постарался устроить свои дела так, чтобы как можно реже бывать в
Париже. В скором времени он скончался, не столько от горя, сколько от
дизентерии.
сотню скатертей. Ее назначили первой прачкой, а прачка при королевском дворе
- это уже положение, и немалое.
незаконнорожденных детей выдавала чертами лица тайну своего рождения. Но
мало кто был посвящен в эту тайну.
вспомнит. Он так твердо ей это обещал, так торжественно клялся, что, когда
станет королем, осыплет свою дочку золотом и почестями и что прямая выгода
для них троих ждать этого дня.
поверив словам Людовика, и радовалась при мысли, что король поспешил
сдержать свои обещания. "Не такое уж злое у него сердце, - думала она. -
Просто он странный, а вовсе не дурной человек".