Чтение 13–й страницы книги ~Собачье сердце~

существо, лабораторное. - Филипп Филиппович говорил все менее уверенно.

Человек победоносно молчал.

- Отлично-с. Что же, в конце концов, нужно, чтобы вас прописать и
вообще устроить все по плану этого вашего домкома? Ведь у вас же нет ни
имени, ни фамилии.

- Это вы несправедливо. Имя я себе совершенно спокойно могу избрать.
Пропечатал в газете и шабаш.

- Как же вам угодно именоваться?

Человек поправил галстук и ответил:

- Полиграф Полиграфович.

- Не валяйте дурака, - хмуро отозвался Филипп Филиппович, - я с вами
серьезно говорю.

Язвительная усмешка искривила усишки человека.

- Что-то не пойму я, - заговорил он весело и осмысленно. - Мне по
матушке нельзя. Плевать - нельзя. А от вас только и слышу: "дурак, дурак".
Видно только профессорам разрешается ругаться в ресефесере.

Филипп Филиппович налился кровью и, наполняя стакан, разбил его.
Напившись из другого, подумал: "Еще немного, он меня учить станет и будет
совершенно прав. В руках не могу держать себя".

Он повернулся на стуле, преувеличенно вежливо склонил стан и с
железной твердостью произнес:

- Из-вините. У меня расстроены нервы. Ваше имя показалось мне
странным. Где вы, интересно знать, откопали себе такое?

- Домком посоветовал. По календарю искали - какое тебе, говорят? Я и
выбрал.

- Ни в каком календаре ничего подобного быть не может.

- Довольно удивительно, - человек усмехнулся, - когда у вас в
смотровой висит.

Филипп Филиппович, не вставая, закинулся к кнопке на обоях и на
звонок явилась Зина.

- Календарь из смотровой.

Протекла пауза. Когда Зина вернулась с календарем, Филипп Филиппович
спросил:

- Где?

- 4-го марта празднуется.

- Покажите... гм... черт... В печку его, Зина, сейчас же.

Зина, испуганно тараща глаза, ушла с календарем, а человек покачал
укоризненно головою.

- Фамилию позвольте узнать?

- Фамилию я согласен наследственную принять.

- Как? Наследственную? Именно?

- Шариков.

В кабинете перед столом стоял председатель домкома Швондер в кожаной
тужурке. Доктор Борменталь сидел в кресле. При этом на румяных от мороза
щеках доктора (он только что вернулся) было столь же растерянное
выражение, как и у Филиппа Филипповича, сидящего рядом.

- Как же писать? - Нетерпеливо спросил он.

- Что же, - заговорил Швондер, - дело несложное. Пишите
удостоверение, гражданин профессор. Что так, мол, и так, предъявитель сего
действительно Шариков Полиграф Полиграфович, гм... Зародившийся в вашей,
мол, квартире.

Борменталь недоуменно шевельнулся в кресле. Филипп Филиппович дернул
усом.

- Гм... Вот черт! Глупее ничего себе и представить нельзя. Ничего он
не зародился, а просто... Ну, одним словом...

- Это - ваше дело, - со спокойным злорадством вымолвил Швондер,
зародился или нет... В общем и целом ведь вы делали опыт, профессор! Вы и
создали гражданина Шарикова.

- И очень просто, - пролаял Шариков от книжного шкафа. Он вглядывался
в галстук, отражавшийся в зеркальной бездне.

- Я бы очень просил вас, - огрызнулся Филипп Филиппович, - не
вмешиваться в разговор. Вы напрасно говорите "и очень просто" - это очень
не просто.

- Как же мне не вмешиваться, - обидчиво забубнил Шариков.

Швондер немедленно его поддержал.

- Простите, профессор, гражданин Шариков совершенно прав. Это его
право - участвовать в обсуждении его собственной участи, в особенности
постольку, поскольку дело касается документов. Документ - самая важная
вещь на свете.

В этот момент оглушительный трезвон над ухом оборвал разговор. Филипп
Филиппович сказал в трубку: "да"... Покраснел и закричал:

- Прошу не отрывать меня по пустякам. Вам какое дело? - и он с силой
всадил трубку в рогульки.

Голубая радость разлилась по лицу Швондера.

Филипп Филиппович, багровея, прокричал:

- Одним словом, кончим это.

Он оторвал листок от блокнота и набросал несколько слов, затем
раздраженно прочитал вслух:

- "Сим удостоверяю"... Черт знает, что такое... гм... "Предъявитель
сего - человек, полученный при лабораторном опыте путем операции на
головном мозгу, нуждается в документах"... Черт! Да я вообще против
получения этих идиотских документов. Подпись - "профессор Преображенский".

- Довольно странно, профессор, - обиделся Швондер, - как это так вы
документы называете идиотскими? Я не могу допустить пребывания в доме
бездокументного жильца, да еще не взятого на воинский учет милицией. А
вдруг война с империалистическими хищниками?

- Я воевать не пойду никуда! - вдруг хмуро тявкнул Шариков в шкаф.

Швондер оторопел, но быстро оправился и учтиво заметил Шарикову:

- Вы, гражданин Шариков, говорите в высшей степени несознательно. На
воинский учет необходимо взяться.

- На учет возьмусь, а воевать - шиш с маслом, - неприязненно ответил
Шариков, поправляя бант.

Настала очередь Швондера смутиться. Преображенский злобно и тоскливо
переглянулся с Борменталем: "Не угодно ли - мораль". Борменталь
многозначительно кивнул головой.

- Я тяжко раненный при операции, - хмуро подвыл Шариков, - меня,
вишь, как отделали, - и он показал на голову. Поперек лба тянулся очень
свежий операционный шрам.

- Вы анархист-индивидуалист? - спросил Швондер, высоко поднимая
брови.

- Мне белый билет полагается, - ответил Шариков на это.

- Ну-с, хорошо-с, не важно пока, - ответил удивленный Швондер, - факт
в том, что мы удостоверение профессора отправим в милицию и нам выдадут
документ.

- Вот что, э... - внезапно перебил его Филипп Филиппович, очевидно
терзаемый какой-то думой, - нет ли у вас в доме свободной комнаты? Я
согласен ее купить.

Желтенькие искры появились в карих глазах Швондера.

- Нет, профессор, к величайшему сожалению. И не предвидится.

Филипп Филиппович сжал губы и ничего не сказал. Опять как оглашенный
загремел телефон. Филипп Филиппович, ничего не спрашивая, молча сбросил
трубку с рогулек так, что она, покрутившись немного, повисла на голубом
шнуре. Все вздрогнули. "Изнервничался старик", - подумал Борменталь, а
Швондер, сверкая глазами, поклонился и вышел.

Шариков, скрипя сапожным рантом, отправился за ним следом.

Профессор остался наедине с Борменталем. Немного помолчав, Филипп
Филиппович мелко потряс головой и заговорил.

- Это кошмар, честное слово. Вы видите? Клянусь вам, дорогой доктор,
я измучился за эти две недели больше, чем за последние 14 лет! Вот - тип,
я вам доложу...

В отдалении глухо треснуло стекло, затем вспорхнул заглушенный
женский визг и тотчас потух. Нечистая сила шарахнула по обоям в коридоре,
направляясь к смотровой, там чем-то грохнуло и мгновенно пролетело
обратно. Захлопали двери, и в кухне отозвался низкий крик Дарьи Петровны.
Затем завыл Шариков.

- Боже мой, еще что-то! - закричал Филипп Филиппович, бросаясь к
дверям

- Кот, - сообразил Борменталь и выскочил за ним вслед. Они понеслись
по коридору в переднюю, ворвались в нее, оттуда свернули в коридор к
уборной и ванной. Из кухни выскочила Зина и вплотную наскочила на Филиппа
Филипповича.

- Сколько раз я приказывал - котов чтобы не было, - в бешенстве
закричал Филипп Филиппович. - Где он?! Иван Арнольдович, успокойте, ради
бога, пациентов в приемной!

- В ванной, в ванной проклятый черт сидит, - задыхаясь, закричала
Зина.

Филипп Филиппович навалился на дверь ванной, но та не поддавалась.

- Открыть сию секунду!

В ответ в запертой ванной по стенам что-то запрыгало, обрушились
тазы, дикий голос Шарикова глухо проревел за дверью:

- Убью на месте...

Вода зашумела по трубам и полилась. Филипп Филиппович налег на дверь
и стал ее рвать. Распаренная Дарья Петровна с искаженным лицом появилась
на пороге кухни. Затем высокое стекло, выходящее под самым потолком ванной
в кухню, треснуло червиной трещиной и из него вывалились два осколка, а за
ними выпал громаднейших размеров кот в тигровых кольцах и с голубым бантом
на шее, похожий на городового. Он упал прямо на стол в длинное блюдо,
расколов его вдоль, с блюда на пол, затем повернулся на трех ногах, а