чувство снова прокралось в сердце матушки и охладило ее первое увлече-
ние.
смотрела на матушку. Я никогда не видала ее в таком волнении: губы ее
дрожали, бледные щеки вдруг разгорелись, и она по временам вздрагивала
всеми членами. Наконец тоска ее начала изливаться в жалобах, в глухих
рыданиях и сетованиях.
- Что ж с нею будет? что ж с нею будет, когда я умру? - продолжала она,
остановясь посреди комнаты, словно пораженная молниею от одной этой мыс-
ли. - Неточка! дитя мое! бедная ты моя! несчастная! - сказала она, взяв
меня за руки и судорожно обнимая меня. - На кого ты останешься, когда и
при жизни-то я не могу воспитать тебя, ходить и глядеть за тобою? Ох, ты
не понимаешь меня! Понимаешь ли? запомнишь ли, что я теперь говорила,
Неточка? будешь ли помнить вперед?
мысли, что разлучится со мною. Сердце мое разрывалось.
любишь папу? - И рыдания не дали мне досказать.
стала ходить взад и вперед по комнате.
все знает! Боже мой! какое впечатление,какой пример! - И она опять лома-
ла руки в отчаянии.
вала мои руки, обливала их слезами, умоляла о прощении... Я никогда не
видывала таких страданий... Наконец она как будто измучилась и впала в
забытье. Так прошел целый час. Потом она встала, утомленная и усталая, и
сказала мне, чтоб я легла спать. Я ушла в свой угол, завернулась в одея-
ло, но заснуть не могла. Меня мучила она, мучил и батюшка. Я с нетерпе-
нием ждала его возвращения. Какой-то ужас овладевал мною при мысли о
нем. Через полчаса матушка взяла свечку и подошла ко мне посмотреть,
заснула ли я. Чтоб успокоить ее, я зажмурила глаза и притворилась, что
сплю. Оглядев меня, она тихонько подошла к шкафу, отворила его и налила
себе стакан вина. Она выпила его и легла спать, оставив зажженную свечку
на столе и дверь отпертою, как всегда делалось на случай позднего прихо-
да батюшки.
водила их, как тотчас же просыпалась и вздрагивала от каких-то ужасных
видений. Тоска моя возрастала все более и более. Мне хотелось кричать,
но крик замирал в груди моей. Наконец, уже поздно ночью, я услышала, как
отворилась наша дверь. Не помню, сколько прошло времени, но когда я
вдруг совсем открыла глаза, я увидела батюшку. Мне показалось, что он
был страшно бледен. Он сидел на стуле возле самой двери и как будто о
чем-то задумался. В комнате была мертвая тишина. Оплывшая сальная свечка
грустно освещала наше жилище. Я долго смотрела, но батюшка все еще не
двигался с места; он сидел неподвижно, все в том же положении, опустив
голову и судорожно опершись руками о колени. Я несколько раз пыталась
окликнуть его, но не могла. Оцепенение мое продолжалось. Наконец он
вдруг очнулся, поднял голову и встал со стула. Он стоял несколько минут
посреди комнаты, как будто решаясь на что-нибудь; потом вдруг подошел к
постели матушки, прислушался и, уверившись, что она спит, отправился к
сундуку, в котором лежала его скрипка. Он отпер сундук, вынул черный
футляр и поставил на стол; потом снова огляделся кругом; взгляд его был
мутный и беглый, - такой, какого я у него никогда еще не замечала.
пер двери. Потом, заметив отворенный шкаф, тихонько подошел к нему, уви-
дел стакан и вино, налил и выпил. Тут он в третий раз взялся за скрипку,
но в третий раз оставил ее и подошел к постели матушки. Цепенея от стра-
ха, я ждала, что будет.
ца и начал ощупывать его рукою. Я вздрогнула. Он нагнулся еще раз и поч-
ти приложил к ней голову; но когда он приподнялся в последний раз, то
как будто улыбка мелькнула на его страшно побледневшем лице. Он тихо и
бережно накрыл одеялом спящую, закрыл ей голову, ноги... и я начала дро-
жать от неведомого страха: мне стало страшно за матушку, мне стало
страшно за ее глубокий сон, и с беспокойством вглядывалась я в эту не-
подвижную линию, которая угловато обрисовала на одеяле члены ее тела...
Как молния, пробежала страшная мысль в уме моем.
вина. Он весь дрожал, подходя к столу. Его узнать нельзя было - так он
был бледен. Тут он опять взял скрипку. Я видела эту скрипку и знала, что
она такое, но теперь ожидала чего-то ужасного, страшного, чудесного... и
вздрогнула от первых ее звуков. Батюшка начал играть. Но звуки шли
как-то прерывисто; он поминутно останавливался, как будто припоминал
что-то; наконец с растерзанным, мучительным видом положил свой смычок и
как-то странно поглядел на постель. Там его что-то все беспокоило. Он
опять пошел к постели... Я не пропускала ни одного движения его и, зами-
рая от ужасного чувства, следила за ним. Вдруг он поспешно начал чего-то
искать под руками - и опять та же страшная мысль, как молния, обожгла
меня. Мне пришло в голову: отчего же так крепко спит матушка? отчего же
она не проснулась, когда он рукою ощупывал ее лицо? Наконец я увидела,
что он стаскивал все, что мог найти из нашего платья, взял салоп матуш-
кин, свой старый сюртук, халат, даже мое платье, которое я скинула, так
что закрыл матушку совершенно и спрятал под набросанной грудой; она ле-
жала все неподвижно, не шевелясь ни одним членом.
уже ничто не мешало ему, но все еще что-то его беспокоило. Он переставил
свечу и стал лицом к дверям, чтоб даже и не поглядеть на постель. Нако-
нец он взял скрипку и с каким-то отчаянным жестом ударил смычком... Му-
зыка началась. Но это была не музыка... Я помню все отчетливо, до пос-
леднего мгновения; помню все, что поразило тогда мое внимание. Нет, это
была не такая музыка, которую мне потом удавалось слышать! Это были не
звуки скрипки, а как будто чей-то ужасный голос загремел в первый раз в
нашем темном жилище. Или неправильны, болезненны были мои впечатления,
или чувства мои были потрясены всем, чему я была свидетельницей, подго-
товлены были на впечатления страшные, неисходимо мучительные, - но я
твердо уверена, что слышала стоны, крик человеческий, плач; целое отчая-
ние выливалось в этих звуках, и наконец, когда загремел ужасный фи-
нальный аккорд, в котором было все, что есть ужасного в плаче, мучи-
тельного в муках и тоскливого в безнадежной тоске, - все это как будто
соединилось разом... я не могла выдержать, - я задрожала, слезы брызнули
из глаз моих, и, с страшным, отчаянным криком бросившись к батюшке, я
обхватила его руками. Он вскрикнул и опустил свою скрипку.
гали по сторонам; он как будто искал чего-то, вдруг схватил скрипку,
взмахнул ею надо мною... еще минута, и он, может быть, убил бы меня на
месте.
га.
лась со мной! - закричал он, подняв меня за плеча на воздух.
но! ай!
но смотрел на меня, как будто узнавая и припоминая что-то. Наконец,
вдруг, как будто что-нибудь перевернуло его, как будто его поразила ка-
кая-то ужасная мысль, - из помутившихся глаз его брызнули слезы; он наг-
нулся ко мне и начал пристально смотреть мне в лицо.
почка! Уйдем отсюда! уйдем скорее! уйдем, убежим!
засуетился, как будто только теперь догадался, что ему делать. Торопливо
озирался он кругом и, увидя на полу матушкин платок, поднял его и поло-
жил в карман, потом увидел чепчик - и его тоже поднял и спрятал на себе,