дождь, на слякоть.
просторнее, как будто она все более и более расширялась. Мне вообразилось,
что я каждую ночь в каждом углу буду видеть Смита: он будет сидеть и
неподвижно глядеть на меня, как в кондитерской на Адама Ивановича, а у ног
его будет Азорка. И вот в это-то мгновение случилось со мной происшествие,
которое сильно поразило меня.
от новых ли впечатлений в новой квартире, от недавней ли хандры, но я
мало-помалу и постепенно, с самого наступления сумерек, стал впадать в то
состояние души, которое так часто приходит ко мне теперь, в моей болезни,
по ночам, и которое я называю мистическим ужасом. Это - самая тяжелая,
мучительная боязнь чего-то, чего я сам определить не могу, чего-то
непостигаемого и несуществующего в порядке вещей, но что непременно, может
быть, сию же минуту, осуществится, как бы в насмешку всем доводам разума
придет ко мне и станет передо мною как неотразимый факт, ужасный,
безобразный и неумолимый. Боязнь эта возрастает обыкновенно все сильнее и
сильнее, несмотря ни на какие доводы рассудка, так что наконец ум, несмотря
на то, что приобретает в эти минуты, может быть, еще большую ясность, тем
не менее лишается всякой возможности противодействовать ощущениям. Его не
слушаются, он становится бесполезен, и это раздвоение еще больше усиливает
пугливую тоску ожидания. Мне кажется, такова отчасти тоска людей, боящихся
мертвецов. Но в моей тоске неопределенность опасности еще более усиливает
мучения.
самое мгновение мне пришло на мысль, что когда я обернусь назад, то
непременно увижу Смита: сначала он тихо растворит дверь, станет на пороге и
оглядит комнату; потом тихо, склонив голову, войдет, станет передо мной,
уставится на меня своими мутными глазами и вдруг засмеется мне прямо в
глаза долгим, беззубым и неслышным смехом, и все тело его заколышется и
долго будет колыхаться от этого смеха. Все это привидение чрезвычайно ярко
и отчетливо нарисовалось внезапно в моем воображении, а вместе с тем вдруг
установилась во мне самая полная, самая неотразимая уверенность, что все
это непременно, неминуемо случится, что это уж и случилось, но только я не
вижу, потому что стою задом к двери, и что именно в это самое мгновение,
может быть, уже отворяется дверь. Я быстро оглянулся, и что же? - дверь
действительно отворялась, тихо, неслышно, точно так, как мне представлялось
минуту назад. Я вскрикнул. Долго никто не показывался, как будто дверь
отворялась сама собой; вдруг на пороге явилось какое-то странное существо;
чьи-то глаза, сколько я мог различить в темноте, разглядывали меня
пристально и упорно. Холод пробежал по всем моим членам. К величайшему
моему ужасу, я увидел, что это ребенок, девочка, и если б это был даже сам
Смит, то и он бы, может быть, не так испугал меня, как это странное,
неожиданное появление незнакомого ребенка в моей комнате в такой час и в
такое время.
будто боялась войти. Появившись, она стала на пороге и долго смотрела на
меня с изумлением, доходившим до столбняка; наконец тихо, медленно ступила
два шага вперед и остановилась передо мною, все еще не говоря ни слова. Я
разглядел ее ближе. Это была девочка лет двенадцати или тринадцати,
маленького роста, худая, бледная, как будто только что встала от жестокой
болезни. Тем ярче сверкали ее большие черные глаза. Левой рукой она
придерживала у груди старый, дырявый платок, которым прикрывала свою, еще
дрожавшую от вечернего холода, грудь. Одежду на ней можно было вполне
назвать рубищем; густые черные волосы были неприглажены и всклочены. Мы
простояли так минуты две, упорно рассматривая друг друга.
голосом, как будто у ней болела грудь или горло.
Смита; неожиданно проявлялись следы его.
приготовившись отвечать на ее вопрос, и тотчас раскаялся. С минуту стояла
она в прежнем положении и вдруг вся задрожала, но так сильно, как будто в
ней приготовлялся какой-нибудь опасный нервический припадок. Я схватился
было поддержать ее, чтоб она не упала. Через несколько минут ей стало
лучше, и я ясно видел, что она употребляет над собой неестественные усилия,
скрывая передо мною свое волнение.
вдруг объявил тебе, а может быть, это еще не то... бедненькая!.. Кого ты
ищешь? Старика, который тут жил?
голубчик мой. Что ж ты не приходила? Ты теперь откуда? Его похоронили
вчера; он умер вдруг, скоропостижно... Так ты его внучка?
отвернулась она и тихо пошла из комнаты. Я был так поражен, что уж и не
удерживал и не расспрашивал ее более. Она остановилась еще раз на пороге и,
полуоборотившись ко мне, спросила:
вопрос: точно и она была уверена, что Азорка непременно должен был умереть
вместе с стариком. Выслушав мой ответ, девочка неслышно вышла из комнаты,
осторожно притворив за собою дверь.
уйти! Она так тихо вышла, что я не слыхал, как отворила она другую дверь на
лестницу. С лестницы она еще не успела сойти, думал я, и остановился в
сенях прислушаться. Но все было тихо, и не слышно было ничьих шагов. Только
хлопнула где-то дверь в нижнем этаже, и опять все стало тихо.
пятого этажа до четвертого, шла винтом; с четвертого же начиналась прямая.
Это была грязная, черная и всегда темная лестница, из тех, какие
обыкновенно бывают в капитальных домах с мелкими квартирами. В ту минуту на
ней уже было совершенно темно. Ощупью сойдя в четвертый этаж, я
остановился, и вдруг меня как будто подтолкнуло, что здесь, в сенях, кто-то
был и прятался от меня. Я стал ощупывать руками; девочка была тут, в самом
углу, и, оборотившись к стене лицом, тихо и неслышно плакала.
виноват. Дедушка, когда умирал, говорил о тебе; это были последние его
слова... У меня и книги остались; верно, твои. Как тебя зовут? где ты
живешь? Он говорил, что в Шестой линии...
знаю, где она живет, оттолкнула меня своей худенькой, костлявой рукой и
бросилась вниз по лестнице. Я за ней; ее шаги еще слышались мне внизу.
Вдруг они прекратились... Когда я выскочил на улицу, ее уже не было.
Пробежав вплоть до Вознесенского проспекта, я увидел, что все мои поиски
тщетны: она исчезла. "Вероятно, где-нибудь спряталась от меня, - подумал я,
- когда еще сходила с лестницы".
столкнулся с одним прохожим, который шел, по-видимому, в глубокой
задумчивости, наклонив голову, скоро и куда-то торопясь. К величайшему
моему изумлению, я узнал старика Ихменева. Это был для меня вечер
неожиданных встреч. Я знал, что старик дня три тому назад крепко
прихворнул, и вдруг я встречаю его в такую сырость на улице. К тому же он и
прежде почти никогда не выходил в вечернее время, а с тех пор, как ушла
Наташа, то есть почти уже с полгода, сделался настоящим домоседом. Он
как-то не по-обыкновенному мне обрадовался, как человек, нашедший наконец
друга, с которым он может разделить свои мысли, схватил меня за руку,
крепко сжал ее и, не спросив, куда я иду, потащил меня за собою. Был он
чем-то встревожен, тороплив и порывист. "Куда же это он ходил?" - подумал я
про себя. Спрашивать его было излишне; он сделался страшно мнителен и
иногда в самом простом вопросе или замечании видел обидный намек,
оскорбление.
очень похудел; борода его была с неделю небритая.