Чтение 13–й страницы книги ~Рудин~

чая, разумеется, романов Дюма-фиса25 и комп. Эти романы Дарья Михайловна
читала сама. M-lle Boncourt особенно строго и кисло посматривала через
очки своим, когда Наталья читала исторические книги: по понятиям старой
француженки, вся история была наполнена непозволительными вещами, хотя
она сама из великих мужей древности знала почему-то только одного Камби-
за, а из новейших времен - Людовика XIV и Наполеона, которого терпеть не
могла. Но Наталья читала и такие книги, существования которых m-lle
Boncourt не подозревала: она знала наизусть всего Пушкина... ----

25 Дюма-сына (Dumas-fils) (франц.).

Наталья слегка покраснела при встрече с Рудиным.

- Вы идете гулять? - спросил он ее.

- Да. Мы идем в сад.

- Можно идти с вами?

Наталья взглянула на m-lle Boncourt.

- Mais certainement, monsieur, avec plaisir,26 - поспешно проговорила
старая дева. ----

26 Ну, конечно, сударь, с удовольствием (франц.).

Рудин взял шляпу и пошел вместе с ними.

Наталье было сперва неловко идти рядом с Рудиным по одной дорожке;
потом ей немного легче стало. Он начал расспрашивать ее о ее занятиях, о
том, как ей нравится деревня. Она отвечала не без робости, но без той
торопливой застенчивости, которую так часто и выдают и принимают за
стыдливость. Сердце у ней билось.

- Вы не скучаете в деревне? - спросил Рудин, окидывая ее боковым взо-
ром.

- Как можно скучать в деревне? Я очень рада, что мы здесь. Я здесь
очень счастлива.

- Вы счастливы... Это великое слово. Впрочем, это понятно: вы молоды.

Рудин произнес это последнее слово как-то странно: не то он завидовал
Наталье, не то он сожалел о ней.

- Да! молодость! - прибавил он. - Вся цель науки - дойти сознательно
до того, что молодости дается даром.

Наталья внимательно посмотрела на Рудина: она не поняла его.

- Я сегодня целое утро разговаривал с вашей матушкой, - продолжал он,
- она необыкновенная женщина. Я понимаю, почему все наши поэты дорожили
ее дружбой. А вы любите стихи? - прибавил он, помолчав немного.

"Он меня экзаменует", - подумала Наталья и промолвила:

- Да, очень люблю.

- Поэзия - язык богов. Я сам люблю стихи. Но не в одних стихах поэ-
зия: она разлита везде, она вокруг нас... Взгляните на эти деревья, на
это небо - отовсюду веет красотою и жизнью; а где красота и жизнь, там и
поэзия.

- Сядемте здесь, на скамью, - продолжал он. - Вот так. Мне почему-то
кажется, что когда вы попривыкнете ко мне (и он с улыбкой посмотрел ей в
лицо), мы будем приятели с вами. Как вы полагаете?

" Он обращается со мной, как с девочкой", - подумала опять Наталья и,
не зная, что сказать, спросила его, долго ли он намерен остаться в де-
ревне.

- Все лето, осень, а может быть, и зиму. Я, вы знаете, человек очень
небогатый; дела мои расстроены, да и притом мне уже наскучило таскаться
с места на место. Пора отдохнуть.

Наталья изумилась.

- Неужели вы находите, что вам пора отдыхать? - спросила она робко.

Рудин повернулся лицом к Наталье.

- Что вы хотите этим сказать?

- Я хочу сказать, - возразила она с некоторым смущеньем, - что отды-
хать могут другие; а вы... вы должны трудиться, стараться быть полезным.
Кому же, как не вам...

- Благодарю за лестное мнение, - перебил ее Рудин. - Быть полезным...
легко сказать! (Он провел рукою по лицу.) Быть полезным! - повторил он.
- Если б даже было во мне твердое убеждение: как я могу быть полезным -
если б я даже верил в свои силы, - где найти искренние, сочувствующие
души?..

И Рудин так безнадежно махнул рукою и так печально поник головою, что
Наталья невольно спросила себя: полно, его ли восторженные, дышащие на-
деждой речи она слыхала накануне?

- Впрочем, нет, - прибавил он, внезапно встряхнув своей львиной гри-
вой, - это вздор, и вы правы. Благодарю вас, Наталья Алексеевна, благо-
дарю вас искренно. (Наталья решительно не знала, за что он ее благода-
рит. Ваше одно слово напомнило мне мой долг, указало мне мою дорогу...
Да, я должен действовать. Я не должен скрывать свой талант, если он у
меня есть; я не должен растрачивать свои силы на одну болтовню, пустую,
бесполезную болтовню, на одни слова...

И слова его полились рекою. Он говорил прекрасно, горячо, убедительно
- о позоре малодушия и лени, о необходимости делать дело. Он осыпал са-
мого себя упреками, доказывал, что рассуждать наперед о том, что хочешь
сделать, так же вредно, как накалывать булавкой наливающийся плод, что
это только напрасная трата сил и соков. Он уверял, что нет благородной
мысли, которая бы не нашла себе сочувствия, что непонятыми остаются
только те люди, которые либо еще сами не знают, чего хотят, либо не сто-
ят того, чтобы их понимали. Он говорил долго и окончил тем, что еще раз
поблагодарил Наталью Алексеевну и совершенно неожиданно стиснул ей руку,
промолвив: "Вы прекрасное, благородное существо!"

Эта вольность поразила m-lle Boncourt, которая, несмотря на сорока-
летнее пребывание в России, с трудом понимала по-русски и только удивля-
лась красивой быстроте и плавности речи в устах Рудина. Впрочем, он в ее
глазах был чем-то вроде виртуоза или артиста; а от подобного рода людей,
по ее понятиям, невозможно было требовать соблюдения приличий.

Она встала и, порывисто поправив на себе платье, объявила Наталье,
что пора идти домой, тем более, что monsieur Volinsoff (так она называла
Волынцева) хотел быть к завтраку.

- Да вот и он! - прибавила она, взглянув в одну из аллей, ведущих от
дому.

Действительно, Волынцев показался невдалеке.

Он подошел нерешительным шагом, издали раскланялся со всеми и, с бо-
лезненным выражением на лице обратясь к Наталье, проговорил:

- А! вы гуляете?

- Да, - отвечала Наталья, - мы уже шли домой.

- А! - произнес Волынцев. - Что ж, пойдемте.

И все пошли к дому.

- Как здоровье вашей сестры? - спросил каким-то особенно ласковым го-
лосом Рудин у Волынцева. Он и накануне был очень с ним любезен.

- Покорно благодарю. Она здорова. Она сегодня, может быть, будет...
Вы, кажется, о чем-то рассуждали, когда я подошел?

- Да, у нас был разговор с Натальей Алексеевной. Она мне сказала одно
слово, которое сильно на меня подействовало...

Волынцев не спросил, какое это было слово, и все в глубоком молчании