Чтение 13–й страницы книги ~Земля шорохов~

Мартинет можно видеть повсюду на проселках маленькими группками по пять
-- десять птиц. Они любят сидеть посреди дороги, наверно потому, что это
единственные клочки земли, не покрытые растительностью, и здесь они могут
принимать свои любимые пылевые ванны. Для этого они выкапывают в красноватой
земле довольно глубокие ямки. Мы видели, как одна мартинета, нелепо
взбрыкивая ногами и хлопая крыльями, "купалась" в такой ванне, а четыре
другие терпеливо дожидались своей очереди.

Мартинеты совершенно не пугливы. При виде приближающейся машины они не
убегают, а стоят посередине дороги, следя за ней и тряся глупыми хохолками,
и только сигнал обращает их в бегство. Вытянув шею и низко опустив голову,
словно ища что-то на земле, они стремительно уносятся в кусты. Летают
мартинеты очень неохотно, и для того чтобы заставить взлететь, их приходится
долго гонять по кустам. Только почувствовав, что вы слишком близко, они
стремглав взвиваются в небо. Летят они как-то странно, с трудом, словно им
никогда не приходилось пользоваться крыльями,-- делают пяток бешеных взмахов
и парят. Когда их жирные тела почти касаются земли, они снова неистово
хлопают крыльями и опять планируют. В воздухе порывы ветра выдувают из их
перьев какую-то странную тоскливую ноту.

Эти милые и немного глупые птицы устраивают свои гнезда в земле, и,
наверно, они сами, их яйца и потомство составляют существенную часть рациона
хищных млекопитающих полуострова, особенно майконгов, которых очень много в
этом районе. Этот серый изящный зверек с невероятно тонкими и на вид
хрупкими ногами охотится и днем и ночью. Мы видели их обычно парами. Они
внезапно перебегали дорогу перед самым носом автомобиля. Их пушистые хвосты
вились позади, словно клубы серого дыма. Перебежав на другую сторону дороги,
они обычно останавливались и, усевшись, хитровато поглядывали на нас.

Однажды ночью к нам в лагерь пожаловала парочка этих маленьких
зверьков, на что раньше отваживались только гуанако. Было около пяти часов
утра, и со своей постели под задней осью лендровера я наблюдал, как
предрассветное небо становится зеленоватым. Я, как обычно, набирался
мужества, вылезая из-под одеял, и разводил костер. Вдруг из желтого
кустарника, который рос вокруг, молча, словно привидения, появились двое
майконгов. Часто останавливаясь и принюхиваясь к предрассветному ветру, они
осторожно приблизились к нашей стоянке с заговорщическим видом школьников,
совершающих набег на фруктовый сад. К счастью, в этот самый момент никто не
храпел. Я готов дать показания под присягой, что нет ничего более
эффективного для отпугивания диких животных, чем три женщины, на все лады
храпящие в кузове лендровера.

Обойдя вокруг лагеря и не найдя ничего подозрительного, майконги
осмелели. Они приблизились к остывшему пеплу костра, обнюхали его и, дико
расчихавшись, перепугали друг друга. Оправившись от испуга, зверьки
возобновили обследование и, найдя банку из-под сардин, после
непродолжительных, едва слышных препирательств вылизали ее дочиста. Потом
они наткнулись на большой рулон светло-розовой туалетной бумаги -- одного из
немногих предметов роскоши, взятых нами в дорогу. Убедившись, что она
несъедобна, следующие десять минут они плясали и крутились на своих тонких
ножках, гоняя рулон. Они подпрыгивали, волоча за собой полоски туалетной
бумаги и опутывая себя ею. Играли они так бесшумно, так грациозно, что
смотреть на них было одно удовольствие. Их подвижные тела четко
вырисовывались на фоне зеленоватого неба и кустов, усыпанных желтыми
цветами. Вся стоянка уже стала приобретать веселый карнавальный вид, когда в
машине кто-то громко зевнул. Майконги мгновенно замерли. У одного из них
свисал из пасти кусок туалетной бумаги. В машине зевнули еще раз, и майконги
исчезли так же бесшумно, как и появились, размотав и оставив на память о
своем визите футов сто двадцать трепещущей на ветру розовой бумаги.

Часто попадалось нам и другое животное -- дарвинов нанду,
южноамериканский сородич африканского страуса. Он немного помельче, чем
страусы Северной Аргентины, а серое его оперение имеет более светлый
оттенок. Дарвиновы нанду держатся обычно стаями по пять-шесть голов, и мы
много раз видели их в кустах вместе с гуанако.

По-моему, одним из красивейших зрелищ, которые мы видели на
полуострове, было стадо из шести гуанако с тремя светло-коричневыми
малышами, пробегавшее трусцой сквозь золотистые кустарники в обществе
четырех дарвиновых нанду. Держась поближе к большим ногам родителей, впереди
бежали двенадцать страусят, покрытые полосатым птенцовым оперением и похожие
поэтому на жирных ос. Страусята были очень степенны и послушны, словно
девочки-школьницы, вышедшие парами на прогулку. Маленькие гуанако, более
шаловливые и недисциплинированные, возбужденно приплясывали вокруг своих
родителей, делая рискованные и замысловатые прыжки. Один из них, прыгнув,
натолкнулся на взрослого гуанако и в наказание получил крепкий пинок в
живот, после чего он сразу присмирел и уже спокойно побежал рядом с матерью.

Нанду обычно бегают, сохраняя царственную осанку. Но, встретив
автомобиль, они мгновенно впадают в панику. Вместо того чтобы свернуть в
кусты, они с грацией профессиональных футболистов несутся беспорядочной
кучей по дороге. Чем быстрей настигала их наша машина, тем быстрее они
бежали, склонив длинные шеи к самой земле и высоко вскидывая ноги, которые
почти касались того, что у нанду могло бы сойти за подбородок. Одного нанду
я таким образом гнал футах в шести перед капотом машины целых полмили со
скоростью от двадцати до тридцати миль в час. Пробежав значительное
расстояние, нанду наконец догадываются, что можно скрыться в кустах. Сделав
неожиданный рывок и красиво распластав светлые крылья, они с чисто балетной
грацией сворачивают с дороги и, подпрыгивая, убегают прочь.

У этих нанду -- как и у их северных братьев -- устраиваются
общественные гнезда, то есть в одно и то же гнездо откладывают яйца
несколько самок. Это гнездо представляет собой обыкновенную ямку, скупо
выложенную засохшей травой или несколькими ветками, и откладывается в нее до
пятидесяти яиц. Как это водится и у обыкновенных страусов, дарвиновы
нанду-самцы много трудятся. Они высиживают яйца и воспитывают молодое
поколение. У только что снесенных яиц очень гладкая скорлупа и красивый
зеленый цвет, но сторона, повернутая к солнцу, вскоре выцветает и становится
сначала салатной, потом желтоватой, голубоватой и, наконец, белой. Дарвиновы
нанду так плодовиты, что их яйца и потомство составляют значительную часть
рациона хищников полуострова.

Пинхе, или волосатый броненосец,-- это еще одно существо, часто
встречавшееся нам на дорогах. Мы видели броненосцев во всякое время суток,
но чаще всего к вечеру, на закате. Энергично пофыркивая, они снуют всюду.
Пинхе похожи на странные заводные игрушки -- маленькие ножки мелькают под
панцирем так быстро, что их невозможно разглядеть. Они покрыты длинной
жесткой светлой шерстью, но это, наверно, нисколько не защищает их от холода
зимой. В зимние месяцы пинхе впадают в спячку, потому что есть им нечего,
так как земля здесь промерзает в глубину на несколько футов. У всех
броненосцев, которых мы ловили, под кожей был очень толстый слой сала, а их
бледно-розовые, очень морщинистые животы сыто оттопыривались.

Основной рацион броненосцев, должно быть, состоит из жуков, личинок, а
также птенцов и яиц пернатых. Иногда им приваливает счастье в виде павшей
овцы или гуанако. Мы часто видели броненосцев на берегу моря. Они бежали у
самого прибоя и были похожи на маленьких толстых полковников, вдыхающих
животворный озон на пляже в Борнмуте, хотя порой они портили эту иллюзию,
останавливаясь перекусить дохлым крабом, чего, по моим наблюдениям, не
делает ни один полковник.

Наблюдать за всеми этими дикими животными было, конечно, занятно, но
это нисколько не приближало нас к щели нашего путешествия, то есть к лежбищу
морских слонов. Мы объехали значительную часть побережья и ничего не нашли.
Я стал уже подозревать, что мы опоздали и что морские слоны уже плывут на юг
к Огненной Земле и Фолклендским островам. Но только я оставил всякую
надежду, как вдруг мы наткнулись на элефантерию, о которой нам никто не
говорил. Это произошло только благодаря счастливой случайности. Мы шли вдоль
высокого обрывистого берега, останавливаясь каждую четверть мили, чтобы
посмотреть, нет ли внизу, на пляже, признаков жизни. Миновав небольшой мыс,
мы вышли к заливу. Берег внизу под нами был усеян большими камнями, которые
скрывали от нас пляж. Найдя едва заметную тропинку, мы стали спускаться по
ней, чтобы посмотреть, что там внизу.

Пляж был покрыт блестящей пестрой галькой, так отполированной морем,
что она сверкала в лучах заходящего солнца. Вдоль всего пляжа громоздились в
беспорядке серые и желтовато-коричневые камни величиной с дом. Некоторые из
них под воздействием ветра и воды приобрели фантастические очертания. Мы
карабкались через них, сгибаясь под грузом кинокамер и прочего снаряжения.
Но, одолев несколько валунов, вдруг почувствовали, что проголодались. Выбрав
удобный камень, мы присели и стали доставать еду и вино. Теперь я уже
совершенно уверился в том, что ни одного морского слона нет и в помине на
много миль вокруг. Я был расстроен и страшно злился на себя за то, что
потратил так много времени на котиков.

-- Ну, может быть, мы найдем их завтра,-- успокаивала Джеки, вручая мне
бутерброд, который на три четверти состоял из патагонской земли.

-- Нет,-- сказал я, зло глядя на это яство,-- они уже ушли на юг. Они
уже обзавелись детенышами и ушли. Если бы я не потратил столько времени на
этих проклятых котиков, мы бы успели застать их.

-- Ну, ты сам виноват,-- резонно заметила Джеки.-- Я все время
говорила, что ты уже достаточно наснимал котиков, но ты каждый раз
настаивал, чтобы мы остались еще хотя бы на день.

-- Я знаю,-- уныло сказал я,-- но это были такие чудесные создания, что
я не мог оторваться.

Мария, с видом человека, который не теряется ни при каких
обстоятельствах, взяла бутылку вина. И только хлопнула пробка, как большой,
немного вытянутый в длину яйцеобразный валун футах в десяти от нас вдруг
глубоко и печально вздохнул и, открыв пару больших, блестящих,
черных-пречерных глаз, спокойно на нас посмотрел.

Стоило ему это сделать, как он прямо у нас на глазах превратился в
морского слона, и все удивились, как это можно было принять его за
что-нибудь другое; быстрое, но внимательное обследование окрестностей