идеал. Она хотела, чтобы тело и дух гармонировали между собой. Светлый ум в
сочетании с дурным пищеварением казался ей чем-то ужасным. Атлет-дикарь и
хилый поэт! В одном она восхищалась мускулами, в другом--вдохновенными
песнями. Но она предпочла бы соединить их в одном лице.
существовала та физиологическая созвучность, благодаря которой прикосновение
его руки доставляло ей удовольствие. Если души стремятся друг к другу, но
одно тело не выносит прикосновения другого, то счастье окажется построенным
на песке и возведенное здание всегда будет непрочным и шатким. Далее,
Корлисс обладал физической силой героя, но без примеси животной грубости. Он
был физически всесторонне развит, а в этом, как известно, заключается
красота форм. Можно быть гигантом и не обладать совершенством форм;
пропорциональные мускулы не должны быть массивными.
опустошенным человеком, ни декадентом. Он казался ей свежим, здоровым и
сильным, он как бы возвышался над окружающим миром, но не презирал его,
на чувствах, а не на разуме.
существ царило полное единение. Спасительная сила его юмора и какая-то
суровая трезвость суждений покоряли ее. Подшучивание и серьезность отлично
уживались в нем. Ей нравилась его учтивость, которая была частью его
существа, а не только маской, и она с удовольствием вспоминала великодушие,
побудившее его в Счастливом Лагере предложить ей индейца-проводника и деньги
на обратный проезд в Соединенные Штаты. Слово у него не расходилось с делом.
Ей нравилась его манера смотреть на вещи и широта его взглядов, которую она
чувствовала, хотя он иногда и не умел высказать этого. По ее мнению, ум
Корлисса, несколько академический и отмеченный печатью новейшей схоластики,
ставил его в ряды высокоинтеллектуальных людей. Он твердо определял границу
между порывом чувства и велением рассудка и, постоянно учитывая все факторы,
умел не ошибаться. И вот в этом она находила его основной недостаток.
Известная ограниченность исключала ту широту взглядов, которая, как она
хорошо знала, была ему присуща. Ей стало ясно, что этот недостаток исправим
и новый образ жизни может легко помочь ему в этом. Он был напичкан
культурой, и чего ему явно не хватало, так это более близкого знакомства с
реальной жизнью.
это совсем не удивительно, ибо два слагаемых дают не только сумму их, но и
нечто третье, чего не было в каждом из них в отдельности. Это относилось и к
Корлиссу. Он ей нравился сам по себе за что-то такое, что нельзя было
определить как одну черту или сумму черт, за то неуловимое, что является
краеугольным камнем веры и что всегда побеждает философию и науку. И кроме
того, нравиться Фроне Уэлз еще не значило быть ею любимым.
звавший его обратно к земле. Ему не могли нравиться женщины, лишенные
природной прелести и обаяния. Он встречал их не раз, и его сердце до сих пор
оставалось спокойным. Хотя в нем и жило все время инстинктивное стремление к
единению, то стремление, которое всегда предшествует любви между мужчиной и
женщиной, ни одна из встреченных им до сих пор дочерей Евы не могла пленить
его. Духовная созвучность, половая созвучность -- словом, то необъяснимое,
что зовется любовью, было еще ему незнакомо. Когда он встретил Фрону, голос
любви властно заговорил в нем. Но он не понял того, что случилось, и счел
это за притягательную силу нового и незнакомого ему явления.
земли. И, заставляя близких сомневаться в их здравом рассудке и моральной
устойчивости, такие мужчины иногда женятся на крестьянских девушках и
трактирных служанках. Те, которых постигает неудача, склонны относиться с
недоверием к чувству, толкнувшему их на подобный шаг. Они забывают, что
природа всегда либо создает, либо разрушает. Во всех таких случаях импульс
был здоровым, только время и место оказались неподходящими и сыграли роковую
роль.
нашел во Фроне культуру, без которой он не мог бы обойтись, и тот
целомудренный и властный призыв земли, который был ему необходим. Что же до
ее воспитания и образования, то в этом отношении она была прямо чудом. Он не
раз встречал молодых женщин, поверхностно судящих обо всем, но с Фроной дело
обстояло далеко не так. Она, умела придавать новый смысл старым истинам, и
ее толкование самых обыкновенных вещей отличалось ясностью, убедительностью
и новизной. И хотя консерватор, сидевший в нем, зачастую пугался и
протестовал, он все же не мог оставаться равнодушным к ее философским
рассуждениям, в которых школьная наивность искупалась энтузиазмом. Не
соглашаясь со многим из того, что она страстно проповедовала, он все же
признавал обаяние ее неподдельной искренности и воодушевления.
считаться с условностями. Женщина была для него божеством, и он совершенно
не мог видеть, как оно вступает на сомнительный путь. Как бы ни
игнорировала общественное мнение, она казалась ему безрассудной. А подобное
безрассудство было свойственно... право же, он не мог даже думать об этом,
когда дело касалось Фроны. А между тем она часто огорчала его своими
неразумными поступками. Положим, он испытывал огорчение только тогда, когда
не видел ее. Если же они бывали вместе, в их глазах светилась взаимная
симпатия. Когда же при встрече и расставании он пожимал ей руку, она
отвечала таким же крепким пожатием, и для него становилось очевидным, что в
ней нет ничего, кроме добра и правды.
увлечения всегда казались ему возвышенными. Подышав воздухом страны снегов,
он оценил Фрону за ее товарищеское обращение со всеми; а между тем вначале
это шокировало его. Ему пришлось по душе и отсутствие в ней жеманности,
которое он раньше ошибочно принимал за недостаток скромности. Это было как
раз накануне того дня, когда он неожиданно для себя поспорил с нею о "Даме с
камелиями". Она видела в этой роли Сару Берна? и с восторгом вспоминала о
ней. По дороге домой сердце его ныло от глухой боли, и он старался примирить
Фрону с тем идеалом, который был ему внушен матерью, считавшей, что чистота
и неведение -- понятия равнозначные. Тем не менее к следующему утру, обдумав
все это, он сделал еще один шаг к освобождению из-под влияния матери.
отливавшие золотом при огне. Ему нравились ее изящно обутые ножки и сильные
икры, обтянутые серыми гетрами, которые в Доусоне, к несчастью, были скрыты
длинным платьем. Ему нравилась ее стройная, сильная фигура. Идти с ней
рядом, соразмеряя свой шаг с ее шагом, или просто видеть ее на улице или в
комнате было наслаждением. Радость жизни бурлила в ее крови и чувствовалась
в каждом мускуле и в каждом изгибе ее тела. И все это нравилось ему, и
больше всего изгиб ее шеи и рук, сильных, крепких и соблазнительных,
наполовину скрытых широкими рукавами.
нормального мужчину. Так было и с Вэнсом Корлиссом. Из того, что ему были по
душе одни качества Фроны, совсем не следовало, что он высоко ценил другие.
Она нравилась ему за все вместе, ради самой себя. А последнее значило, что
он любил ее, хотя сам и не сознавал этого.
оказалось, что многое далось ему без труда. Хотя сам он был неизменно
корректен, он скоро привык к крепким выражениям других, даже в самом веселом
разговоре. Керзи, маленький техасец, который иногда у него работал, начинал
и кончал каждую фразу добродушным пожеланием: "Будь ты проклят!" Этим же
восклицанием он выражал удивление, радость, огорчение и все прочие свои
чувства. В зависимости от высоты тона, ударения и интонации это выражало всю
гамму человеческих переживаний. Вначале это было для Корлисса постоянным
источником раздражения и отвращения, но понемногу он не только примирился,
но даже привык и ждал с нетерпением очередного проклятия. Однажды в схватке
собака Керзи потеряла ухо, и когда юноша наклонился к ней, чтобы увидеть
рану, то сочетание нежности и сочувствия в его "Будь ты проклят!" было
прямо-таки откровением для Корлисса. Не все плохо, что исходит из Назарета,
глубокомысленно решил он и, как некогда Джекоб Уэлз, в соответствии с этим
пересмотрел свою жизненную философию.
офицеры, у Уэлзов и в некоторых других местах, жены наиболее состоятельных
людей устраивали приемы. Чаепития, обеды, танцы, благотворительные собрания
были там обычным явлением. Однако мужчины не могли довольствоваться только
этим. Внизу, в городе, все шло совсем по-иному и занимало мужчин ничуть не
меньше. Клубы еще не успели появиться здесь, и мужская часть общества
проявляла свойства своего пола, собираясь табунами в трактирах; только
священники и миссионеры составляли исключение. Все сделки и договоры
заключались в трактирах. Здесь же в товарищеском кругу обдумывались планы
новых начинаний, велись переговоры о покупке, обсуждались последние новости.
Золотые короли и погонщики собак, старожилы и чечако встречались здесь на
равной ноге. Вероятно, это происходило еще и потому, что в Доусоне было
немного больших помещений, а в трактирах стояли столы для карточной игры и
полы были натерты для танцев. И ко всему этому, в силу необходимости,
Корлисс приспособился очень быстро. Керзи, который весьма ценил его,
высказался так: "Самое лучшее, что все это ему чертовски нравится, будь он
проклят!"
стороны. И в то время как в целом перемена в Корлиссе проходила гладко, в
отношении Фроны дело обстояло хуже. У нее были свои собственные
представления о морали, не похожие на принятые в ее кругу, и она считала,
что женщина может делать вещи, которые шокировали даже завсегдатаев
Шилова Юлия
Доценко Виктор
Жюль Верн
Перумов Ник
Майер Стефани
Журавлев Владимир