бродит, что она жива. Но увы! Завтра я буду расплачиваться за это, завт-
ра для меня, как для запойного пьяницы, наступит похмелье. Завтра я буду
помнить, что я должен умереть и, вероятнее всего, умру в плавании; что я
перестану бродить в самом себе, стану частью брожения моря; что я буду
гнить; что я сделаюсь падалью; что сила моих мускулов перейдет в плавни-
ки и чешую рыб. Увы! Шампанское выдохлось. Вся игра ушла из него, и оно
потеряло свой вкус.
мягко и бесшумно, словно тигр.
мне чудились теперь звуки, похожие на сдавленный хрип. Я прислушивался к
ним, и мало-помалу впечатление, которое произвел на меня внезапный пере-
ход Ларсена от экстаза к отчаянию, ослабело.
та":
чае, не вполне нормальным - столько у него странностей и диких причуд.
Иногда же я вижу в нем задатки великого человека, гения, оставшиеся в
зародыше. И наконец, в чем я совершенно убежден, так это в том, что он
ярчайший тип первобытного человека, опоздавшего родиться на тысячу лет
или поколений, живой анахронизм в наш век высокой цивилизации. Бесспор-
но, он законченный индивидуалист и, конечно, очень одинок. Между ним и
всем экипажем нет ничего общего. Его необычайная физическая сила и сила
его личности отгораживают его от других. Он смотрит на них, как на детей
- не делает исключения даже для охотников, - и обращается с ними, как с
детьми, заставляя себя спускаться до их уровня и порой играя с ними,
словно со щенками. Иногда же он исследует их суровой рукой вивисектора и
копается в их душах, как бы желая понять, из какого теста они слеплены.
на кого-нибудь из охотников, принимался оскорблять его, а затем с таким
любопытством ждал от него ответа, вернее, вспышки бессильного гнева, что
мне, стороннему наблюдателю, понимавшему, в чем тут дело, становилось
смешно. Когда же он сам впадает в ярость, она кажется мне напускной. Я
уверен, что это только манера держаться, сознательно усвоенная им по от-
ношению к окружающим, и он просто пользуется ею для своих экспериментов.
После смерти его помощника я, в сущности, ни разу больше не видел Ларсе-
на по-настоящему разгневанным да, признаться, и не желал бы увидеть, как
вырвется наружу вся его чудовищная сила.
Томасом Магриджем в кают-компании, а заодно покончу и с тем происшестви-
ем, о котором уже как-то упоминал.
трапу спустились Волк Ларсен и Томас Магридж. Хотя конура кока примыкала
к каюткомпании, он никогда не смел задерживаться здесь и робкой тенью
поспешно проскальзывал мимо два-три раза в день.
Волк Ларсен. - Ну, разумеется, ты же англичанин. Я сам научился этой иг-
ре на английских кораблях.
капитан разговаривает с ним по-приятельски, но все его ужимки и мучи-
тельные старания держаться с достоинством и разыгрывать из себя челове-
ка, рожденного для лучшей жизни, могли вызвать только омерзение и смех.
Мое присутствие он совершенно игнорировал, впрочем, ему и на самом деле
было не до меня. Его водянистые, выцветшие глаза сияли, и у меня не хва-
тает фантазии вообразить себе, какие блаженные видения носились перед
его взором.
стол. - И принеси виски и сигары - достань из ящика у меня под койкой.
какой-то тайне, связанной с его рождением, намекая, что он - сбившийся с
пути сын благородных родителей или что-то в этом роде и его удалили из
Англии и даже платят ему деньги за то, чтобы он не возвращался. "Хорошие
деньги платят, - пояснил он, - лишь бы там моим духом не пахло".
жестом показал, чтобы я подал стаканы. Он наполнил их на две трети не-
разбавленным виски - "джентльменским напитком", как заметил Томас Маг-
ридж, - и, чокнувшись во славу великолепной игры "нап", они закурили си-
гары и принялись тасовать и сдавать карты.
когда выпили все, капитан велел принести еще. Я не знаю, передергивал ли
Волк Ларсен - он был вполне способен на это, - но, так или иначе, он не-
изменно выигрывал. Кок снова и снова отправлялся к своей койке за
деньгами. При этом он страшно фанфаронил, но никогда не приносил больше
нескольких долларов зараз. Он осовел, стал фамильярен, плохо разбирал
карты и едва не падал со стула. Собираясь в очередной раз отправиться к
себе в каморку, он грязным указательным пальцем зацепил Волка Ларсена за
петлю куртки и тупо забубнил:
виски ничуть не меньше, чем коку, и все же я не замечал в нем ни малей-
шей перемены. Выходки Магриджа, по-видимому, даже не забавляли его.
джентльмен, кок поставил последние деньги и проиграл. После этого он
заплакал, уронив голову на руки. Волк Ларсен с любопытством поглядел на
него, словно собираясь одним ударом скальпеля вскрыть и исследовать его
душу, но, как видно, раздумал, сообразив, что здесь и исследовать-то,
собственно говоря, нечего.
добры, возьмите мистера Магриджа под руку и отведите на палубу. Он себя
неважно чувствует. И скажите Джонсону, чтобы они там угостили его дву-
мя-тремя ведрами морской воды, - добавил он, понизив голос.
которых Джонсон позвал на подмогу. Мистер Магридж сонно бормотал, что он
"сын джентльмена". Спускаясь по трапу убрать в кают-компании со стола, я
услыхал, как он завопил от первого ведра.
думал. Бродяга явился на борт без гроша в кармане.
путаете времена глагола. Вы должны были сказать "принадлежало".
грустью в голосе, - что я первый раз в жизни слышу слово "этика" из
чьих-то уст? Вы и я - единственные люди на этом корабле, знающие смысл
этого слова.
мечтал беседовать с людьми, говорящими таким языком, мечтал, что ког-
да-нибудь я поднимусь над той средой, из которой вышел, и буду общаться
с людьми, умеющими рассуждать о таких вещах, как этика. И вот теперь я в
первый раз услышал это слово. Но это все между прочим. А по существу вы
не правы. Это вопрос не грамматики и не этики, а факта.
тельностью.
области права.
все еще верите в такие вещи, как "право" и "бесправие", "добро" и "зло".
всегда виновата. Или лучше сказать так: быть сильным - это добро, а быть
слабым - зло. И еще лучше даже так: сильным быть приятно потому, что это
выгодно, а слабым быть неприятно, так как это невыгодно. Вот, например:
владеть этими деньгами приятно. Владеть ими - добро. И потому, имея воз-
можность владеть ими, я буду несправедлив к себе и к жизни во мне, если
отдам их вам и откажусь от удовольствия обладать ими.
причинить зло только себе самому. Я убежден, что поступаю дурно всякий
раз, когда соблюдаю чужие интересы. Как вы не понимаете? Могут ли две
частицы дрожжей обидеть одна другую при взаимном пожирании? Стремление
пожирать и стремление не дать себя пожрать заложено в них природой. На-
рушая этот закон, они впадают в грех.
маться.
Максимов Альберт
Суворов Виктор
Роллинс Джеймс
Роллинс Джеймс
Суворов Виктор